Просветляющий душу: 70 лет со дня рождения русского поэта Александра Роскова

26 июня — 70 лет со дня рождения большого русского поэта Александра Александровича Роскова (1954–2011 годы).

Аттестат с небес

Незадолго до 13 июня 2011 года, дня трагической смерти Александра Роскова, позвонил ему сокурсник Константин Савельев — оба они выпускники заочного отделения Литературного института. Харьковчанин, поэт и бизнесмен, попросил Александра войти в редакционную коллегию журнала «Славянин». Архангелогородец дал согласие и делал бы ещё одно важное дело, но на архангельском проспекте Ломоносова сбил его мчавшийся с бешеной скоростью мотоциклист…

В одном из интервью с Александром был такой вопрос: «Если бы вдруг Господь сказал тебе: „Проси у меня что хочешь, одно твоё желание я исполню“, — каким бы было это желание?»

Ответ прекрасного поэта: «Я бы попросил Господа до гроба не гасить во мне поэтическую искру, данную им».

Искра не гасла. Почти 57 лет — до очередного дня рождения Александр Росков не дожил всего ничего.

Родился я в простой телеге,

Хоть не цыган и не циркач.

В июньский вечер у Онеги.

И прозвучал мой первый плач.

Конечно, мать не виновата,

Что я родился, где приспел.

Но Бог одним лучом заката

В мои глаза взглянуть успел.

Малая родина Александра Роскова — каргопольская деревушка Диковская. «Домов в деревне было семь…»

35 лет жизни Александра Роскова прошли на Каргополье: профессионально-техническое училище, работа в совхозе плотником и печником.

Александр Блок говорил: что печь сложить, что стихотворение написать — один и тот же творческий труд. Александр Росков сложил сотни печей. И на Каргополье, и в Архангельске. Ещё греются у них его земляки.

Давно будучи городским человеком, Александр глянул на фотографию печника жилищно-коммунального хозяйства, опубликованную в одной из архангельских газет, и сразу сказал: «Половинку кирпича нельзя к дверце прикладывать — она некрепко стоять будет».

Константин Савельев написал о друге по‑блоковски:

В стороне от чепухи,

С хитрецою глядя,

Он разматывал стихи,

Точно печку ладил.

Незаменимого совхозного работника убедили творческие люди, что ему надо поступать в Литературный институт. Он отправил туда стихи. Его бандероль попала в руки самого Александра Межирова, который работал на кафедре литературного мастерства, многие годы вёл поэтический семинар. Александр Петрович, прочитавший стихи сотен абитуриентов, сказал в приёмной комиссии кому надо было: надо, чтобы этот парень учился у меня.

У северянина не было среднего образования, аттестат о нём выдан по доброй воле Каргопольского отдела народного образования. А главный аттестат — божья искра.

Второкурсника Роскова приняли в Союз писателей СССР, хотя у него не было ещё ни одной книжки. Имелись только «Стихи из деревни» в рубрике «Книга в альманахе», опубликованные в 1988 году в альманахе «Истоки». С этой же книжкой Александр получил первую премию за 1988 год по молодёжной редакции издательства «Молодая гвардия».

Членом творческого союза северянин стал без протекции любимого учителя — Александр даже постеснялся сказать ему о своём успехе. Скромным человеком был Александр Росков.

«В душах наших правда и добро»

В нашем областном центре Александр хорошо работал в газете Приморского района и в «Архангельске». Но как журналист нашёл себя в издательстве Вячеслава Белоусова «Северная неделя», где редактировал популярные далеко за пределами Архангельской области газеты «Дачная», «Завалинка», «Пенсионерская правда» с тиражами до 400 тысяч экземпляров. Хлопотное дело давалось Александру Роскову, казалось, легко. Однажды позвонил ему В. В. Белоусов с поручением придумать рубрики для нового издания. Александр положил трубку и сходу набросал внушительный список.

В общении он мог показаться лёгким человеком: шутки, прибаутки, частушки от читателей и от него. Балагур вроде… Я процитировал ему письмо внука, мечтавшего о собаке, он написал тётке на Украину: «Мы возьмём собаку-таксу, сядем в поезд и поедем к вам. Но у нас нет таксы!..» Тут же частушка от поэта:

У меня галоши есть

И к зиме, и к лету.

А по правде говоря,

У меня их нету.

Но если разговор заходил о серьёзнейших вещах — об истории и судьбе России, исторических личностях, о перестройке и её «архитекторах», о положении народа, деревни — тут уже без шуток. Был Александр и резким, жёстким, и злым, беспощадным.

Душа народа поэтична,

Не поэтичен сам народ.

Однако он многих жалел — одиноких стариков, бедных, нищих. Помогал, чем мог.

Бабушка грибов насобирала –

чернокорых крепеньких маслят –

и сидит торгует у вокзала,

слушает, как за спиной гудят

тепловозы громкие. А люди

ходят перед ней туда-сюда.

А грибов в корзинке не убудет

нинасколечко… Если б не нужда,

неужели б она в годы эти,

взяв видавший виды туесок,

встав ещё до солнца, на рассвете,

в заповедный побрела лесок,

а потом на поезде-дежурке

ехала сюда за сотни вёрст?

Не нужны ему были те грибочки, но он их купил.

Читатели «Пенсионерской правды», прочитавшие в газете росковские стихи, просили прислать наложенным платежом какую‑нибудь его книгу. Он отправлял. За свой счёт.

И животных жалел. Природу очень любил. Как‑то раз заговорили мы о лошадях. Он спросил: «Знаешь, сколько наших лошадей погибло на Великой Отечественной? Восемь миллионов. Во-семь!..»

Вскоре после похорон Александра я прочитал рассказ Варлама Шаламова о якутских лошадках, одной из которых пришлось зимой на полном бегу в табуне сбросить жеребёночка, который, понятно, не мог выжить. Я представил, как читал бы этот рассказ Александр, — и покатились мои слёзы.

«В стихах Роскова конца ХХ века и начала века нынешнего доминирующим становится эпическое начало, — написала в предисловии к последнему прижизненному сборнику стихов Александра Роскова „Украденное небо“ литературовед и критик Елена Галимова. — В наши дни эпический поэт — явление очень редкое. В отечественной словесности я даже и не вспомню никого после Твардовского. А Росков — поэт эпический (точнее — лироэпический), и это объясняет многие особенности его творчества».

Мне особенно близки поэтические портреты земляков Александра Роскова. Это типы своеобразных людей. К примеру, «Про дядю Колю».

…Помню (я тогда учился в школе),

В маленькой деревне нашей жил

Выпивоха-конюх дядя Коля,

Жил, как говорится, не тужил.

Дядя Коля водку пил стаканом

И имел от Бога и сельчан

Крепкий голос, как у Левитана,

Прозвище — Никола-Левитан.

…Встанет на крылечке дядя Коля,

Чиркнет спичку, чтобы прикурить,

Да как гаркнет: «Люди доброй воли!

Слушайте! Я буду говорить!»

…Он расскажет про капиталистов,

Про заокеанский вражий стан.

Прозвучат слова: «Совет Министров…» –

Так, как их сказал бы Левитан.

Слышно и в лесу, и в дальнем поле:

Дядя Коля борется с врагом.

Матерится пьяный дядя Коля,

Бьёт по блоку НАТО матюгом.

Громыхает пламенное слово,

Удержу у дяди Коли нет,

Про Насера, Кастро и Хрущёва

Выложит — не надо и газет.

Советую читателям «Правды Севера» прочитать это стихотворение полностью. И не только это.

Кстати, о Хрущёве. У Александра Роскова есть стихотворение «О временах волюнтаризма»:

Пусть мы не дошли до коммунизма

(Мир устроен просто и хитро) –

До сих пор с времён волюнтаризма

В душах наших правда и добро.

Или вот — из небольшой галереи портретов земляков, из стихотворения «Умелец», посвящённого А. П. Севастьянову.

Я к нему прихожу, чай с вареньями пью

И, бывает, вопросы ему задаю:

– Сможешь сделать телегу? А выгнуть дугу?

Поразмыслит немного, ответит: «Смогу».

– А видал ли ты горе? — Видал. И беду…

– На войну бы пошёл?

– Коль за правду — пойду.

– А боишься ли смерти? — Смеётся:

— Боюсь.

…На таких мужиках вот и держится Русь.

Открой любую страницу в книге Роскова — хочется цитировать.

Приметы времени — иконы

в деревне… Из безбожной мглы

они вернулись по закону

в свои передние углы.

Держали долго их под спудом

на запылённых чердаках,

покуда жить было не худо,

беда не грянула пока.

…Они темнее стали вдвое…

Но я отметить не боюсь:

то есть пришествие второе

Христа на гибнущую Русь.

А ещё есть цикл «Стихи Людмиле». Всё надо читать.

Александр знал великое множество стихов. Будущую жену Людмилу Сидорину покорил и этим. Белой ночью они гуляли по Каргополю, всю ночь он читал ей стихи.

Как бы к кому ни относился он как к личности, стихи их запоминал, если они того стоили. «У поэтов есть такой обычай / В круг сойдясь, оплёвывать друг друга», — написал Дмитрий Кедрин. Не для Александра Роскова обычай был.

Из самых ярких и лучших

В некрологе на смерть поэта глава Союза писателей России Валерий Ганичев назвал Александра Роскова «одним из самых ярких и лучших поэтов современной России». А также сказал: «Его Анатолий Абрамов, сродни Василию Тёркину, давно стал исполином незакатной России…»

Во втором номере журнала «Двина» за нынешний год опубликован очерк историка литературы и поэта Дмитрия Нечаенко «Стезя поэта». На взгляд автора, «Александр Росков — поэт даже более трагичный и пронзительный, чем Николай Рубцов, потому что трагична не только его судьба, но и поэзия. Рубцов хоть и бедствовал, однако всё же не дожил до той страшной катастрофы и гибели русской деревни, которые воочию увидел и оплакал в своих стихах Росков. „Родину мою оплакать никаких не хватит слёз“, — горестно посетовал он в одном из стихотворений».

Александр Межиров не потерял связи со своим учеником. Живя волею судеб в США, он следил за текущим литературным процессом в России. Написал в Архангельск: «Милый Александр!

Большое Вам спасибо за письмо и стихи, мужественные, мудрые, выстраданные. Мне кажется, я вчитывался в них всем существом, вслушивался, стараясь почувствовать и то, что не сказано, и паузы ощутить, умолчания, фигуры умолчания.

Стихи трагичны, но не подавляют, а очищают, просветляют душу…»