Ольга Богданова

Судьба Архангельского многопрофильного реабилитационного центра для детей волнует многих читателей.

В начале года, когда появилась информация о том, что центр, который удостоен региональной общественной премии «Достояние Севера», прекращает набор первоклассников, это вызвало огромный резонанс.

В защиту центра выступили общественные организации, родители, бывшие выпускники, региональный Союз объединений инвалидов. В итоге удалось найти промежуточное решение – набор первоклассников в школу центра с 1 апреля всё‑таки начали, появятся в центре и новые дополнительные группы для тяжёлых детей. Но удастся ли решить главную проблему? Центру катастрофически не хватает площадей.

Обо всём этом, а также о планах и достижениях центра, которому в апреле исполняется 25 лет, мы поговорили с его директором Ольгой Богдановой и заведующей отделением раннего вмешательства Ольгой Аксёновой.

— Когда я слышу слово «профессионал», то всегда осторожно к этому отношусь, – говорит Ольга Богданова, – потому что сегодня называться профессионалом сложно. Надо многому учиться. Но бывает, что люди учатся, а всё равно не понимают сути вопроса. Специалисты, которые работают в отделении раннего вмешательства – это именно профессионалы. Настоящие.

Возвращаясь в прошлое, я могу сказать, что когда в 1996 году мы открыли центр на улице Стрелковой, то допустили ошибку.

– Какую?

— Надо было начинать с ранней помощи, взять детей раннего возраста. А мы взяли школьников. И открыли первое педагогическое отделение, отделение восстановительного лечения. О раннем вмешательстве тогда практически никто ничего не знал.

И такой профессионал, как Лия Калинникова, стучалась во все двери, а её не понимали. Отказывались: «Что такое раннее вмешательство? Странная идея…»

У нас не было помещений. И только это останавливало. И когда, заручившись поддержкой Надежды Макаровой, которая в то время работала в департаменте здравоохранения и социальной политики мэрии, мы попросили помещения у поликлиники № 2, то Владимир Гулаков, главный врач, пошёл навстречу.

– То есть вам дали два обычных кабинета?

— Да. И мы сделали их настолько уютными… Люди буквально горели на работе. Нашим сотрудницам помогали мужья – колотили, красили. Мы познакомились с Еленой Кожевниковой из института раннего вмешательства Санкт-Петербурга. И эта дружба во многом определила судьбу отделения.

– Программа раннего вмешательства – это ведь скандинавский опыт?

— Да, шведский. И девять лет у нас действовал шведский проект по абилитации. Вначале только в Архангельске. Потом представители Швеции приехали и увидели, как мы растём, поддержали. И мы шагнули в область – в пять районов.

Мы приезжали в село и принимали детей – с утра до ночи. Районы включали в проект. Шведы помогали обустраивать там кабинеты раннего вмешательства.

– А сейчас эти кабинеты сохранились?

— Далеко не все. Ведь многое зависит от заинтересованности на местах. И, конечно, главное – финансирование. У многих просто не хватило сил. Но в районах, которые были включены в проект, всё равно изменилось многое.

– Наверное, изменилось и отношение к людям с инвалидностью.

— Безусловно. Детей начали включать в сады, школы. А семьи воспряли духом, почувствовав поддержку. Появилось желание что‑то изменить. Я помню, как мы приехали в Пинежский район, в Суру. Тишина – звенит в ушах. И пришла на приём мама с особым малышом. И говорит: «Ну нет у меня возможности покупать развивающие игрушки! Не знаю я, чем его заинтересовать!» И тут мы вытаскиваем из мешка пластиковую бутылку. Воды налили, бумажек блестящих нарвали, взболтали – малыш глаз не может оторвать… А это всего лишь бутылка и вода.

– Сколько сейчас отделений в многопрофильном центре?

— Семь. Образовательное, раннего вмешательства, адаптации индивидуального развития, альтернативной коммуникации, психологического сопровождения, восстановительного лечения, патронажное отделение. Это целый комплекс. И, безусловно, мы планируем развиваться дальше.

– По поводу планов – в центре будут открыты дополнительные классы и группы для тяжёлых детей?

— Приём в школу начался с 1 апреля. Пока не могу сказать, сколько именно детей мы примем. Сейчас идут заседания психолого-медико-педагогических комиссий. Что касается программы 6.4 – это тяжёлые дети, мы уже два года по ней работаем. И наша задача – подготовить за летний период условия для ребят.

– Нашлись какие‑то дополнительные площади?

— Я готовлюсь сейчас идти в правительство региона со своими выкладками, программой, потому что так просто сказать: «Нам нужны площади» – меня отправят обратно. Надо оперировать цифрами. Но здание центра, действительно, не резиновое. И примерно с 2012 года мы начали бить во все колокола, что необходимо расширяться. Детей с каждым годом всё больше. К сожалению, без работы мы не останемся. Но сейчас получается ситуация, что отказывать мы не имеем права, но как быть, если тесно?

– Главное, чтобы не получилось, как в той сказке: «Вы можете сшить шапку из этого куска? А десять шапок?»

— Качество работы – это то, о чём мы, действительно, напоминаем постоянно. Никто не должен пострадать.

По поводу помещений… Мы отказались от собственной кухни. У нас повара были изумительные, готовили великолепно. Но пришлось закрыть кухню и передать на аутсорсинг такое важное направление, как кормление детей. Помещения, которые освободились, будем ремонтировать. Они частично уже готовы. И за июль-август должны быть полностью отремонтированы.

– То есть помещение кухни будет отдано под новые группы?

— Да. И поскольку ломаных табуреток у нас никогда не было, мы изначально делаем, чтобы было уютно и достойно. Дети должны видеть красоту вокруг. И эти группы мы подготовим на высшем уровне. Но… Если на будущий год нам не дадут помещений – мы задохнёмся.

Потому что одно дело оказывать помощь малышам, первоклассникам. И другое, когда ребёнок подрастает. Тем более особый ребёнок, которому нужны особые условия. Чем старше дети, тем больше площадей требуется.

Сейчас мы изыскиваем возможности, расписание будем пересматривать. Детей будем переносить из помещения в помещение…

– А вот эта «война» между родителями, которая развернулась за место в центре…

— Это недопустимо. Потому что все дети – это дети. Зачем вносить раскол? Мы только за мирное существование. Надо объединять усилия ради детей.

– Болезненный вопрос, который сегодня широко обсуждается – обучение особого ребёнка в школе.

— Когда говорят, что дети на колясках должны пойти в школы, моя первая фраза: «Хорошо. Создайте условия». И не только пандус и туалет, хотя это тоже важно. Мелочей не бывает. Это и ресурсы. Где взять специалистов?

– Создавать доступные условия в муниципальных школах – не задача реабилитационного центра. Это задача власти.

— Мы действительно со своей стороны уже сделали всё, что могли. Мы внедрились в федеральную программу, что позволило привлечь средства на строительство нового центра. Когда начинали, то для детей с особыми потребностями тоже были школы, но для детей-колясочников с проблемами в передвижении – не было. Дети просто сидели дома.

И изначально здание центра проектировалось и строилось как центр-школа для детей с проблемами опорно-двигательного аппарата. Так во всех документах проходит. Но сегодня почему‑то это трактуют по‑разному.

Мы не отказываемся ни от одного ребёнка. Каким бы сложным он ни был – это наши дети. Мы просто говорим – дайте возможности. Предоставьте площади, и проблем не будет, потому что есть опыт и знания.

– Доступная школа, на ваш взгляд, это какая школа?

— Это школа будущего. Новая. Построенная изначально с учётом потребностей особых детей. А для этого слово должны сказать не только проектировщики, но и профессионалы, которые работают с такими детьми. Потому что есть много нюансов, которые можно просто не учесть. Особые условия – об этом тоже нельзя забывать. И урок покороче, в силу того что ребёнок не может 45 минут просидеть, и ассистенты, специальное оборудование…

– Модернизировать старые школы – это не вариант?

— А их просто не переделать. И, как я уже сказала, дело не в пандусе… Самое важное – комфорт ребёнка и безопасность. Как сейчас? Родитель уходит на работу, посадил ребёнка в наш транспорт и спокойно работает, а ребёнок спокойно учится. Родитель знает, что здесь занимаются развитием творческих способностей, что есть психологическое сопровождение. Нужна медицинская помощь – окажут. А в обычной школе?

– То есть вы как мама своего особого ребёнка при тех условиях, что сейчас, не повели бы в обычную школу?

— Нет. Потому что внедрять инклюзию в общество надо не за счёт ребёнка. А за счёт условий, которые для него создаются.

Есть такое слово – ресурс. Ресурс родителя, ребёнка, профессиональный. Какая‑то категория особых детей, возможно, сможет обучаться в обычных школах. Но всегда будут те, которые не смогут. И это не только физический аспект, а и моральный. Ставить эксперимент – справится ребёнок или не справится, а мы посмотрим – негуманно.

Я была как‑то в Германии. И на одном совещании разговорилась с молодой женщиной на коляске. Я спросила её, в какой школе она училась. И она ответила: «Я была бы самой счастливой, если бы мне довелось учиться в школе, где меня полностью принимают. Но в моей школьной жизни было столько косых взглядов, унижений и оскорблений…» И это про страну, которая одна из первых заговорила об инклюзии.

Абсолютно отказываться от особых условий глупо. Право семьи выбирать – где учиться ребёнку. И, конечно, было бы хорошо, если бы филиалы нашего центра, группы социального ухода появились бы в каждом районе города.