«Книга не пишется в одиночку»

Сегодня об этом говорим с Варварой Заборцевой, которая живёт между посёлком Пинега и Петербургом. Варвара участвовала в фестивале «Белый июнь. Книги», в том числе в серьёзной дискуссии «Быть гражданином читая. Фестивальный трек» вместе с опытными и известными писателями. Молодая писательница публикуется в авторитетных журналах, в частности, «Новый мир» (16+), «Дружба народов» (16+), «Звезда» (16+), «Юность» (12+), «Наш современник» (16+) и других. Удостоена нескольких премий. В апреле 2025 года в издательстве «Русский Гулливер» вышел её первый поэтический сборник «Белым по белому» (16+). В издательстве «Азбука» вышла её первая книга прозы «Береги косу, Варварушка» (16+).

Видеть и слышать слово

— Я не думаю о том, писатель ли я, — начала разговор Варвара. — Для меня главное — познавать мир через слово. Этому начала учиться ещё со школы. И мне очень везло с педагогами.

— В какой школе вы учились?

— Я училась в трёх школах в Архангельске, и все три очень важны для меня. В школе № 10 моим педагогом была Елена Павловна Абрамова. В седьмом классе я принесла ей свои первые рифмы, а там такая патетика… Она говорит: «Варенька, давай попробуем написать о том, что ты любишь и знаешь, пускай подберутся твои слова, напиши‑ка о Пинеге». Елена Павловна уже знала, что я люблю Пинегу, что я родом оттуда. И говорит: «Есть конкурс юных поэтов имени Абрамова в 50‑й школе, давай, напиши что‑то о своём, родном». Эта привычка «писать через своё» у меня благодаря Елене Павловне. А дальше я пошла в Ломоносовский лицей. И там была прекрасная Ирина Александровна Кремнёва, тоже учитель русского и литературы. Она впервые вывезла нас, восьмиклассников, в Европу. Через Финляндию, Швецию, Голландию, Бельгию мы доехали до Парижа. В четырнадцать лет я побывала в музее Ван Гога и поднялась на Эйфелеву башню, хотя до этого все каникулы проводила у бабушки в Пинеге. Так что в той поездке мой мир впервые разомкнулся. Ирина Александровна приучила нас к тому, что жизнь широка. И если ты занимаешься словом, должен видеть его и слышать повсюду, а не только на бумаге.

Затем обстоятельства сложились так, что я снова поменяла школу и пошла в гимназию № 3, к Ирине Петровне Пономарёвой. С ней мы учились писать. Я себе поставила цель — научиться изъяснять свои мысли на бумаге. А Ирина Петровна мастерски ставит письменную речь, которая всё‑таки отличается от устной. И два года были посвящены этому.

Потом была Санкт-Петербургская академия художеств имени Репина…

«Смотрите, пожалуйста, мир…»

— Кажется, не очень логичным, что вы поступили в академию художеств. Можно предположить, что ваша дальнейшая учёба будет связана с филологией…

— Я и пошла поступать на филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Но из‑за моей оплошности — неправильно посчитала количество слов — моё сочинение на ЕГЭ по английскому даже не читали, а сразу поставили ноль баллов. Зато был высокий балл по русскому языку и по литературе, а также по истории, которую сдавала «в запас». В панике и растерянности позвонила преподавателю СПбГУ и поэту Вадиму Евгеньевичу Пугачу, я училась у него в образовательном центре «Сириус», куда ездила в одиннадцатом классе. Спрашиваю, куда мне теперь деваться. Говорит: «Иди в соседнее здание, будут хороший вкус, начитанность и насмотренность. Каждой девушке пригодится, особенно если собираешься дальше писать. Надо же о чём‑то ещё писать, кроме Пинеги».

— Насколько понимаю, соседнее здание — это и была академия художеств. Разве туда не нужно проходить творческий конкурс?

— Я поступала на искусствоведческий факультет — единственный в академии без вступительных испытаний.

— Сложно было учиться на таком факультете?

— Учиться было очень интересно! Тем более в первый учебный день ректор сказал: «Ваши сидящие тела в аудиториях не нужны. Пожалуйста, смотрите мир, смотрите оригиналы, потому что искусствовед без насмотренности никуда не годится». И первые три курса академии мы с девочками гоняли по Европе, находили дешёвые билеты и отправлялись на стипендию в Лувр, к примеру.

— Эти знания вам помогают сейчас?

— Помогают. Очень. С тех пор временные и пространственные границы иногда кажутся мне надуманными. А преодолевать их учила академия. И вообще, думаю, что Пинегу я по‑настоящему разглядела благодаря скульптору Константину Брынкуши (Бранкузи). О нём писала диплом бакалавра. Его ещё называют румынским Ломоносовым — он в начале прошлого века из своей румынской деревушки дошёл до Парижа.

«Поэзия выручала…»

— А потом ковид, и вы снова оказались в родной Пинеге, понятно, что учились удалённо. Как вам такой контраст после возможностей куда‑то двигаться и расширять кругозор?

— В Пинеге во мне снова зазвучали стихи. Они начали появляться невзначай, наверное, благодаря тому что картина была неподвижная. Хотелось её как‑то оживить, рассмотреть.

Поэзия выручала, открывала что‑то, что на бегу терялось. А прозу стала писать с 2022 года.

— Картина ожила — и появились сюжеты?

— Я не умею сочинять сюжеты. Пока не знаю, как это делается. А, может быть, пока и не хочу знать. Но жизнь сама их дарит на самом деле, только бы оказаться готовой к тому самому сюжету. Так случился рассказ «На границе степного солнца» — первый, опубликованный в «Звезде». Андрей Юрьевич Арьев, главный редактор журнала, заметил его и сказал, что я могу написать что‑то ещё. И говорит, через год будет ждать повесть. Встреча с Андреем Юрьевичем случилась благодаря семинару для молодых писателей. Такие семинары дают многое. Всё‑таки толстые литературные журналы — это сейчас один из последних оплотов классической литературной школы. А редакция «Звезды» теперь для меня — это место, куда всегда можно прийти. В «Звезде» были напечатаны и первые повести «Марфа строила дом» и «Пинега».

— Сюжет снова пришёл из жизни?

— Тот год я жила в основном в Пинеге. Как раз окончила магистратуру академии. Была ничем не нагружена, голова и глаза худо-бедно свободны. И писала повесть, название которой знала сразу — «Марфа строила дом», — а сюжет шёл сам собой и, кажется, так и остался лирическим. Там суть — во взаимоотношениях людей с рекой. На реке давно не было ледохода. Люди живут в его ожидании. А река никак не может разродиться. И надо ей помочь, разобраться, то ли жители разладили с рекой, то ли она с ними…

— Вы пока работаете в коротких жанрах — это рассказ и повесть. А о более крупных не думали?

— Я сама, честно сказать, непоседливый читатель, поэтому очень бережно отношусь к времени читателя в целом. Может, поэтому пишу коротко. А ещё мне кажется, что повесть как жанр особенно идёт русской речи. Я пробовала писать и что‑то короткое в стихах — в духе японской поэзии, и что‑то предельно сжатое в прозе — как американский рассказ. Но дыхание нашей литературы — оно видится мне чуточку длиннее, но не такое длинное, может быть, как западноевропейский роман. Я, вообще, ориентируюсь на дыхание и все вещи проговариваю вслух. Это Ирина Петровна меня приучила вымерять до каждой буквы. Например, я не напишу: «Этим путём мы шли с папой». Слышите неблагозвучие? «Путём мы» — это какой‑то динозавр, сливается звук [м], слышу мычание.

Так хочется, чтобы из прозы можно было взять любой отрывок, и он был цельным, звучал сам по себе. Ещё для меня важны встречи с людьми. И таких встреч много — и в Пинеге, и в поездках. Например, недавно таксист видит, что у меня тяжёлая сумка, спрашивает, что в ней. Говорю — книги. И так завязывается разговор. Оказывается, человеку давно хотелось высказаться, какими должны быть книги.

— И какими же?

— Он считает, что нужно писать о людях. Говорит, что в современных книгах, которые ему попадались, всё придумано и надумано. Он там не увидел житейского опыта. Прожитого.

— Можем говорить о запросе общества на книгу «из жизни людей»?

– О запросах я не думала, мне просто было интересно выслушать, я сейчас учусь слышать разное. Согласен или нет — это другое дело, сначала бы выслушать. Может, если пойти таким путём, книга станет местом встречи людей, местом «жизни», о которой и говорил тот случайный собеседник в такси. Но жизни преломлённой, никак без этого.

«Сады повсюду»

— У вас уже есть какие‑то задумки по этому поводу?

— Да. Я собираю цикл, который пока называю «Записки кочевого искусствоведа». Это, скорее, цикл очерков. Собираю свои монгольские, московские, питерские, пинежские и другие зарисовки. Надеюсь, несмотря на житейское, основной темой, о которой будут говорить герои, станет искусство. Где оно сейчас? В музее или в жизни вокруг? Меня это действительно интересует. Хочется не разучиться подмечать и то прекрасное, что за пределами музея, то, что пока без таблички рядом с экспонатом…

— Искусство в жизни — это что?

— Сад, например. Потому что сады повсюду. Только представьте эту фразу: «Сады повсюду». Мне кажется, видеть сады повсюду означает видеть прекрасное в любом времени. И, мне кажется, если этому научиться, это укрепляет.

— А кто ваш читатель? Он в основном молодой?

— Думаю, дело не в возрасте. А когда я пишу, думаю о том, сможет ли написанное прослушать моя бабушка. Она очень плохо видит. И, возможно, я всё проговариваю вслух, потому что знаю — мне придётся читать это бабушке. Вот такой мой первый читатель. Потом мой муж-физик. Ещё надо постараться, чтобы увлечь его и мыслью, и речью.

— У вас в семье по классике — физик и лирик…

— Да, мы с ним уже восьмой год идём вместе по жизни. И, кстати говоря, он первым увидел сюжетность в моих стихах. И предлагал так серьёзно, как он обычно рассуждает: «Выйди из стихов и пиши прозу».

— Если ваш муж — физик, вряд ли он может работать в Пинеге, а, значит, и жить там…

— Муж родом из Архангельска, из Соломбалы. И он очень любит Архангельск и Соломбалу, но сейчас живёт в Санкт-Петербурге, потому что там есть лаборатория по его специальности. Поэтому я живу на три места: Пинега, Архангельск, Санкт-Петербург. Мы были бы рады, если бы у мужа нашлась работа в Архангельске, возможно, в САФУ… Действительно, работа привязывает его к определённому месту. Хотя по большому счёту сейчас нет разницы, где жить — в городе или деревне…

— Грани уже стёрлись?

— Я знаю многих людей, которые живут в деревне, но не могу назвать их деревенскими жителями в привычном понимании слова. Если начать с бытового, с образа жизни: у них дома робот-пылесос бегает, есть отопление, душ и другие удобства. А главное тут, конечно, в образе мысли. Эти люди живут за пределами городов просто потому, что любят землю, любят сажать сады, ценят близость к природе, но работают, например, в крупной анимационной студии или ведут онлайн-курсы.

А, например, у Ильи Кочергина (писатель, путешественник. — Прим. автора) есть не только самодельный дом, но и кони. При этом Илья Николаевич родился и вырос в Москве. И мы с ним как раз после «Белого июня» говорили, что надо кому‑то взять ответст­венность и признать, что той деревни, к которой мы привыкли, уже нет. Зато есть что‑то новое, зарождающееся. А ещё случилась почти незамеченная малая революция: в деревню пришёл интернет. Значит, можно работать и получать образование удалённо, смотреть хоть весь мир, если есть связь. Какая‑то новая связь, которую интересно бы рассмотреть.

— Но также можно услышать мнение, что интернет в деревне отнюдь не благо. Есть опасность, что мы лишимся заповедного уголка, которым являлась до последнего времени деревня. Особенно та, которая находится в глубинке…

— Да, наверное, это лично я радуюсь, что деревня теперь не изолирована. Но есть ещё вопрос наших желаний — куда и до чего мы хотим дотянуться с помощью интернета?

— Всё же людям трудно отказаться от образа патриархальной деревни. Это когда приезжаешь, а там тишина, парное молоко, шанежки и калитки…

— А это здорово можно вплести в современную жизнь. Я люблю молоко, вы не представляете, насколько. А ещё я все рецепты за бабушкой наи­зусть руками заучила, пеку свои калитки где угодно — и в деревне, и в городе.

— Варвара, вы собирались получать филологическое образование, но стали искусствоведом. Не сожалеете?

— Сейчас я понимаю, это благо, что я не училась на филологическом. Сейчас понимаю, что за годы учёбы я каким‑то образом сохранила свежесть восприятия слова, порой почти детскую. Я не научена препарировать текст. А работа с визуальным искусством, наоборот, помогает текст воспринимать свежее.

— То есть полученного образования вам достаточно?

— Как его может быть достаточно?.. Всё время чему‑то да учишься, а сейчас я пробую поступить в аспирантуру САФУ на очень любопытное направление — «философия культуры». И уже есть намётки темы для кандидатской. И главное — снова встреча, снова человек-наставник. Меня готов подхватить Василий Николаевич Матонин, профессор САФУ, доктор культурологии.

— Вы участвовали в фестивале «Белый июнь. Книги». Что даёт вам такой опыт?

— Прежде всего это возможность увидеть, что литература — мир незамкнутый. Ещё это возможность обменяться друг с другом хотя бы намётками веры в то, что всё так или иначе не напрасно и пишется, и делается. И главное — мы — и писатели, и читатели — можем творить в содружестве, потому что книга не пишется в одиночку…

Фото предоставлено Варварой Заборцевой