За восемь лет вернулись лишь трое

Именно от них в большой степени зависит то, каким человек выйдет из стен режимного учреждения и как адаптируется после освобождения.

Накануне мы поговорили с сотрудником Архангельской воспитательной колонии, где отбывают наказание несовершеннолетние правонарушители, майором внутренней службы Евгением Скакуновым: он служит в учреждении старшим воспитателем — начальником отряда, в его внимании — все воспитанники колонии, а их на данный момент около 70 человек.

Когда появляется доверие

– Евгений Владимирович, расскажите, как вы попали на службу в воспитательный отдел.

– Сказать по правде, я не планировал идти в УФСИН. В школе мне нравились география и биология, поэтому я поступил в Поморский государственный университет на педагогическую специальность, на естественно-географический факультет. А когда по окончании встал вопрос, куда идти, знакомые подсказали, что можно попробовать подать документы в Архангельскую воспитательную колонию: там нужны педагоги… В воспитательной колонии вакантного места для меня тогда не оказалось. Но в службу исполнения наказаний меня взяли: шёл 2008 год, в учреждениях уголовно-исполнительной системы как раз внедрялась новая должность — социальный работник. Так я попал на службу в исправительную колонию общего режима на Пирсах. Два года отработал соцработником, потом назначили начальником отряда.

– Соцработник — это человек, который занимается прежде всего восстановлением социальных связей осуждённого…

– И в широком смысле готовит его к освобождению. Мне, человеку, который впервые попал в этот мир с «воли», вначале было очень сложно. Я смотрел на осуждённых и не понимал, чем я могу помочь этим людям. Большинство намного старше меня, у кого‑то вторая, третья, четвёртая судимость, а мне всего 23 года! Но этот опыт пригодился, когда меня поставили на должность начальника отряда, причём, ввиду того что людей не хватало, поставили сразу на два отряда, каждый — до ста человек.

– Сегодня вы работаете с несовершеннолетними. С ними легче?

– Сложнее. Как ни крути, это ещё далеко не взрослые люди, ребята только формируются, здесь всё ещё зыбко, неопределённо, и от фигуры воспитателя очень много зависит. Но когда мне предложили это место, я подумал, что работать, должно быть, будет интересно, и не ошибся. Вот уже девятый год я старший воспитатель воспитательной колонии.

Найти контакт за полгода

– Что за ребята ваши воспитанники?

– К нам попадают в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет. Четырнадцатилетних, конечно, у нас единицы, буквально два-три человека. Большинство — шестнадцать, семнадцать лет. Статьи разные, но в основном тяжкие, есть и за насильственные действия сексуального характера. Очень много закладчиков.

– Вероятно, немало из них — сами наркозависимые?

– Что характерно, таких почти нет! В основном это ребята, которые просто захотели лёгких денег. Кстати, алкозависимых сегодня тоже практически не бывает. Тех, у кого в характеристиках отмечено, что систематически злоупотребляли спиртными напитками, два-три человека из семидесяти.

– Такие факты требуют особого внимания?

– Вообще, мы со всеми ребятами проводим профилактическую работу в этом направлении. За теми же, кто в зоне риска, просто наблюдаем пристальнее. Тут подключаются все службы: и оперативный отдел, и психологи, и отдел режима и надзора. Кроме того, за каждым, кто в зоне риска, закрепляется конкретный сотрудник, который его и «ведёт».

Сроки у наших воспитанников разные, бывают и очень длительные. Есть такие ребята, кто осуждён на восемь, на девять лет: после того как им исполняется восемнадцать, они отправляются во «взрослые» режимные учреждения. Большинство проводят в воспитательной колонии по полгода, по году.

– Получается, только познакомились, наладили контакт — а уже и отпускать надо. В таких условиях работать сложнее?

– Конечно, это накладывает отпечаток. И всё‑таки в большинстве случаев даже за короткий срок удаётся найти контакт и повлиять так, что становится видно: человек начинает пересматривать свои взгляды на жизнь. И, надо сказать, у нас очень малый коэффициент рецидива. В воспитательную колонию за те восемь лет, что я здесь работаю, вернулись лишь трое.

На разговор с родителями

– Тяжело, наверно, психологически сызнова работать с вернувшимися? Всё‑таки педагогическое фиаско…

– Ну, я отношусь к этому не как к фиаско. Причины и обстоятельства у всех разные. И не скажу, что с такими ребятами как‑то особенно трудно. Они меня уже знают, я их знаю. Просто продолжаем работать.

– Что толкает их совершать преступления, на ваш взгляд?

– Я вижу ребят, которым родители в силу разных причин не могут уделить должного внимания. А когда родители не занимаются детьми, не погружаются глубоко в то, чем живёт их ребёнок, это порождает опасные ситуации.

– Удаётся способствовать тому, что ребёнок начинает общаться с родителями более качественно?

– Конечно. Таких историй у нас много. И мы всегда помогаем поддерживать эту связь. Обязательно и сами держим связь с родственниками ребят.

– О чём вам как воспитателю важно поговорить с семьёй воспитанника?

– Мне важно оценить, понимают ли родители, что в том, что совершил ребёнок, есть и доля их ответственности, готовы ли они работать над отношениями с ребёнком, над нерешёнными проблемами, конфликтами. Бывает, что родителям необходим такой разговор, чтобы увидеть ситуацию со стороны.

Право оставаться собой

– Нравится вам ваша работа?

– Нравится, хотя и выматывает, бывает. Ведь наша работа — это 24 на 7.

Самые тяжёлые беседы с ребятами — первые. Я ребят не знаю, они меня не знают. Но проходит неделя, две, три — и видишь, что к тебе уже начинают тянуться. Трудности у них — как у всех в их возрасте, ничего необычного, и я стараюсь помогать, в том числе и советом, опираясь на свой опыт. А бывает, что и совета не нужно, а нужно просто посидеть вместе, выслушать, чисто по‑человечески посочувствовать.

У тех, кому 14, 15, 16 лет, как правило, ещё нет чёткого представления о том, чем они хотят заниматься в жизни. При этом они максималисты, хотят всего и сразу, и мы говорим с ними о том, что требуется правильно ставить цели и прилагать усилия для их достижения. Те, кто постарше, мыслят уже более конкретно, думают о том, чем займутся после освобождения. Я ребятам не перестаю говорить: на колонии жизнь не заканчивается, и не надо окукливаться в этом маленьком мирке, надо расширять свои интересы, думать о будущем.

– В конфликты между воспитанниками всегда вмешиваетесь?

– Чтобы конфликт не перерос во что‑то большее — всегда. Но я никогда не разбираюсь с конфликтующими при всех, всегда приглашаю их к себе в кабинет и уже там, в спокойной обстановке, выясняю причины, и мы вместе приходим к общему знаменателю. Здесь главное — чтобы ребята успокоились. Потому что какими бы взрослыми они ни казались, это всё равно ещё дети, они часто действуют на эмоциях и в этих эмоциях не способны услышать друг друга. Часто именно в этом причина того, что им сложно договориться самостоятельно.

– Вам важно, чтобы они дружили, или достаточно того, чтобы не конфликтовали?

– Я считаю, что все дружить никогда не будут, да и незачем это. Это колония, и она сводит вместе совершенно разных людей. Ребята имеют право оставаться собой и вольны выбирать, с кем общаться.

Но мы объединяем ребят по интересам. На свободе они зачастую не особенно чем‑то занимались, помимо сидения в интернете, а здесь у них много классных кружков. Самый популярный — музыкальный. У нас есть ударные, электрогитара, синтезатор. Создана своя музыкальная группа «Будем жить». Много желающих заниматься кроссфитом, тяжёлой атлетикой. Есть своя телестудия: ребята сами готовят сюжеты, снимают, монтируют. Снимается всё, правда, для внутреннего пользования. А наша театральная студия «Шанс»? В неё, кажется, вообще все хотят попасть. Воспитанники выступают со спектаклями не только в учреждении, но и на сценах города — на сцене Молодёжного центра, в центре «Патриот» и даже на сцене Архангельского молодёжного театра Виктора Панова.

Может быть, у нас легче организовать себя, может быть, меньше соблазнов, но вот эта другая среда помогает ребятам проявить себя. Один из мальчишек, выступавших у нас в театральной студии, после освобождения попытался связать свою жизнь с театром. Другой парень получил у нас профессию водителя и теперь преподаёт в автошколе.

– Удаётся донести до них, почему-то, что они совершили, уголовно наказуемо?

– Да, и я думаю, это делаем даже не мы — это делает время.