Так и хочется вспомнить знаменитое: «Ведь насколько Ермолова играла бы лучше вечером, если бы она днём, понимаете, работала у шлифовального станка». Эти слова говорит герой Евгения Евстигнеева, который в фильме «Берегись автомобиля» играет руководителя любительского театра. Цитата стала расхожей, конечно, её повторяют с иронией… Но жизнь вдруг вносит свои коррективы. Никто не собирается сравнивать или противопоставлять профессиональные и любительские театры. И всё же… «Стоящие днём у шлифовального станка» потихоньку составляют конкуренцию тем, кто «днём болтается в театре», если следовать лексике режиссёра народного театра из фильма.
О феномене народных театров сегодня говорим с руководителем обеих театральных студий Александром Дунаевым.
Дети, а также их родители
— Александр Антонович, первый вопрос, который возникает и у меня, и у других зрителей, — где вы берёте тех, кто готов свободное время отдавать театру? Ведь непросто после работы или в выходной приходить на репетицию или играть в спектакле.
— Специально я никогда никого не искал. Если приходит к нам человек, которому это интересно, объясняю ему, что прежде всего от него требуется…
— Видимо, это талант?
— Талант важен. Но в данном случае имею в виду дисциплину. Без неё ничего не получится. Сразу предупреждаю, что придётся жертвовать своим временем. И спрашиваю — вы на это готовы? Некоторые говорят, что готовы, но потом понимают, что поторопились с ответом. Может, вначале они не догоняют, что в какой‑то момент мы перестаём принадлежать себе, а начинаем принадлежать тому делу, которым занимаемся. И вот это увлечение театром перерастёт в служение ему. И это требует труда, нервных, временных, а иногда и финансовых затрат.
— Многие уходят?
— Бывает, что в самом начале мы сами расстаёмся с человеком, который не понял этих требований и не принял их. Но обычно у нас актёры уходят по каким‑то важным причинам, например это переезд в другой город. В студии «Дебют» это более выраженно: наши юные актёры оканчивают школу, уезжают учиться.
— Кто‑то из них выбрал театральную стезю?
— Да, несколько студийцев поступили в лучшие государственные театральные вузы Москвы и Санкт-Петербурга и успешно учатся.
— Студию «Люди и Лица» создавали вы, а «Дебют» вам достался, что называется, по наследству. А кто был первым?
— У «Дебюта» полгода не было руководителя, меня попросили поработать с ребятами, я согласился, думал, что временно, пока не найдут нового руководителя. Тогда у меня уже была идея создать взрослый любительский театр. Сказал об этом родителям детей, которые ходят в студию. Они посмеялись — дескать, вы и нас туда возьмёте? А впоследствии так и получилось: первыми, кто пришёл в «Люди и Лица», были родители участников студии «Дебют». И до сих пор играют и они, и дети.
Система Станиславского — в помощь
— Мы уже как‑то рассуждали о наличии актёрского таланта у самодеятельных артистов. Ведь они буквально приходят с улицы, никаких прослушиваний и конкурсного отбора, как понимаю, нет. Всё так же вам система Станиславского в помощь?
— Я уже говорил и готов повторить, что особенность системы Станиславского в том, что, следуя ей, любой человек может стать актёром, а имеющий талант — выдающимся актёром.
— На чём держится эта система?
— Если очень кратко. По Станиславскому любая мысль вначале была чувством. А его система основана на том, чтобы мысль превратить в чувство. То есть, разбирая «головой» литературное произведение, актёр пытается понять, что чувствует тот или иной герой в пьесе, чего он хочет, какие поступки, действия он совершает. Действие в театре — главное.
— Не сюжет?
— Нет, не сюжет. Однажды я даже поспорил об этом с одним специалистом в театральном деле, который сидел в жюри конкурса, где мы участвовали. Он нам говорил: главное — двигайте сюжет. Я считаю, что мы не должны двигать сюжет, сюжет есть, чего его двигать? Нужно создавать историю, наполненную жизнью, чувствами. Или ещё сейчас советуют: оттягивайте конфликт! Считаю, что, наоборот — его следует обострять. Повышать интерес зрителя. И хорошо бы, чтобы зритель после окончания спектакля продолжал размышлять о том, что он увидел.
«Они летают!»
— Александр Антонович, о минусах любительского театра мы поговорили: прежде всего это занятость артистов на основной работе. А какие есть плюсы?
— В этом одновременно и плюс. Профессиональный артист будет отрабатывать свою роль потому, что это его обязанность. А наши артисты погружаются в работу с большим желанием, энтузиазмом. Для них это возможность изменить жизнь, привнести в неё новые краски, чувства.
— «И только лошади летают вдохновенно…»
— Да, они у нас летают. И я вижу, как они меняются в целом — читают пьесы, а у наших постановок всегда хорошая литературная основа, смотрят спектакли, которые ставят архангельские и приезжие профессиональные театры, ездят в Северодвинск, смотрят также спектакли любительских театров. Обсуждают увиденное, анализируют. И начинают понимать театр. И в результате в какой‑то момент осознают, что не могут жить без него. Театр стал частью их жизни, их самих.
— По каким критериям вы подбираете репертуар?
— Для меня самое главное, чтобы это была качественная пьеса. И второе, конечно, есть ли артисты, которые это могут сыграть.
— Насколько знаю, в основу первого спектакля, который поставили «Люди и Лица», легли рассказы Чехова. Вы его по этим критериям выбирали?
— Чехов, действительно, очень хорошая литературная основа, а, во‑вторых, у нас тогда преобладал женский коллектив, а там больше женских ролей. Спектакль состоялся, мы играем его до сих пор. Со временем спектакли живут своей жизнью. Они как подросшие дети, им надо дать самостоятельность, но в нужный момент поддерживать. А потом поставили спектакль по рассказам Василия Шукшина, это уже получился такой мужской спектакль. Потом сыграли «Белые ночи» Достоевского, «Маленькие трагедии» Пушкина. Были и другие авторы, а нынешний сезон мы заканчиваем 6 июня спектаклем по рассказам Михаила Зощенко «Коммунальная вселенная».
— Это сложные для постановки работы, но выбор их понятен. А как вы замахнулись на Аристофана, жившего где‑то за четыреста лет до нашей эры?
— Он был у меня, как говорится, в загашниках. Предложил нашим артистам почитать его пьесу «Женщины в народном собрании». Они были очень удивлены, даже шокированы — не понимали, как это можно сыграть. Удивлялись её современному звучанию, уточняли — здесь точно ничего не исправлено и не дописано? Я отвечал, что всё, как написал Аристофан.
— Я видела этот спектакль и тоже, признаться, удивилась его современному звучанию. Также удивило, что зал был полон. Так и представляешь, как стоят люди на остановке возле театральной афиши и рассуждают: «А не пойти ли нам после работы на Аристофана?»
— Но, действительно, ходят, И хорошо воспринимают, смеются. Конечно, пьеса написана в своё время, что‑то пришлось подкорректировать, некоторые эпизоды сейчас могут восприниматься как грубые и жёсткие. Уверен, что без необходимости такие чувства не стоит нести зрителю. Если можно без них обойтись, лучше обойтись. И это как раз тот случай. Вообще, за пять лет у нас появился свой, любящий нас зритель, тонкий, интеллигентный, думающий. И мы очень дорожим нашим зрителем и безмерно благодарны ему.
Возвращение «Дорогой Елены Сергеевны»
— «Дорогая Елена Сергеевна». Тоже, признаться, неожиданный выбор для современного театра. Людмила Разумовская эту пьесу написала ещё в начале восьмидесятых, а Эльдар Рязанов по ней поставил фильм в 1988 году. Фильм, как говорится, был нашумевшим. Говорили, что это попытка честно посмотреть на современную школу. То есть школу того времени. Вы и сегодня почувствовали актуальность этой темы?
— Эта тема актуальна всегда. А толкнуло меня поставить эту пьесу, когда я почитал, что пишут дети для своих коротких театральных постановок. Такие документальные зарисовки, как ныне модно. И вспомнил об этой пьесе.
— Но в ней все роли, кроме роли учительницы, играют подростки. Сложно было найти нужные типажи? Я видела спектакль, они все очень органичны. А учительница в исполнении Татьяны Шевченко, как мне кажется, эту роль сыграла идеально…
— Вначале я искал исполнительницу именно этой роли и понял, что спектакль состоится, когда появилась Татьяна — она сама учительница, тему знает. А потом стал подбирать уже тех, кто исполнит роли учеников. Здесь получилось сотрудничество двух наших студий — детской и взрослой. Хотя подготовка к постановке спектакля шла весьма непросто: я ведь просил разрешение у родителей, чтобы задействовать их детей в этом спектакле. И они согласились не сразу.
— В спектакле есть очень жёсткие сцены, да весь он весьма жёсткий…
— Такие сцены мы постарались подать осторожно, деликатно. В пьесе всё гораздо жёстче.
— Наверное, по большому счёту, этот спектакль — о выборе. Зрители сидят на сцене, где разворачивается действие, и есть полное ощущение соучастия. И вот эта сцена, где один из героев спектакля сидит на полу, закрывшись руками, в тот момент, когда его девушка подвергается насилию, значит, он соучаствует в нём.
— Мне хотелось добиться именно такого эффекта. Если зло творится рядом, но мы не вмешиваемся, значит, участвуем в нём.
— И всё же, в отличие от пьесы и фильма, у вас оптимистический финал…
— Если следовать первоисточнику, учительница не выходит из своей комнаты. Очевидно, она уходит из жизни. У нас дверь открывается и она появляется, внушая тем самым надежду. В том числе и для своих учеников, которых, несмотря ни на что, она любит. И верит, что в жизни у них всё может исправиться.
— То есть это тоже был для них урок, может, самый важный за все школьные годы…
— Это был момент истины для всех. А он никогда не бывает простым и лёгким.
— Александр Антонович, ваши артисты настолько переживали происходящее на сцене, что казалось, всё происходит на самом деле. Неужели каждый раз они испытывают эти эмоции?
— По сути есть две актёрские школы — переживания и представления. Первая — это когда актёр каждый раз заново переживает всё, что играет в спектакле. А вторая, которая присуща более опытным, профессиональным актёрам, — это школа представления. Когда актёр один раз представил все эти чувства, а потом уже их воспроизводит независимо от своего внутреннего состояния.
— У вас какая школа?
— Переживания…