«Архангельский воробей» Юра Морозов

Парнишка из Исакогорки

Тем, кто видел его, со стороны казалось, что не повезло мальчишке. Ему уже 16 лет, а выглядит как ребёнок. Мальчишка с детским лицом и ростом, не дотягивающим и до полутора метров. Сынишка начальника 33‑го почтового отделения в рабочей Исакогорке Зинаиды Ивановны Морозовой по имени Юрий. «Безотцовщина», одно слово.

Отец погиб на железной дороге, где работал, Юрка жил вольной птицей, посвятив себя отстаиванию прав среди сверстников, которые долго не воспринимали его всерьёз. А зря! Свою честь он защищал кулаками и отчаянными поступками. Маленький и юркий, как архангельский воробей, он бросался на обидчика, если тот проявлял неуважение. Быстро отучил суровых исакогорских пацанов называть его «воробей», а когда однажды один из здоровенных «балбесов» назвал его «мальчик с пальчик», не раздумывая бросился на него, вцепился руками и зубами и, не обращая внимания на ответные удары, долго мутузил его в пыли, пока обидчик не ретировался и не бросился бежать. Так и самоутверждался Юрка Морозов.

Его младшие сестрёнки умерли сов­сем маленькими. И всю свою братскую любовь он оставил для своих двоюродных родичей: десятилетней сестры Риммы и её брата — трёхлетнего Бори Морозовых. Жили они в центре Архангельска, на главном проспекте, и Юрка иногда сбегал в город навестить сестру и брата, и дальнего родственника Борю Таротина.

Известие о начале войны «весёлая компания» встретила вместе. Юра Морозов только-только сбежал по трапу «макарки», и тут… Выступление наркома иностранных дел Молотова разделило жизнь советского народа на «до» и «после». Юрка со старшим Борисом деловито и серьёзно обсуждали, как им поскорее попасть на фронт бить фашистов.

В военкомате над Юрой Морозовым посмеялись и крепко обидели. И сколько он ни тряс метриками перед лицом военкома, что ему уже 16, как ни доказывал примером своего любимого писателя Аркадия Гайдара, который в его возрасте полком командовал, так и не смог убедить «злого» военкома в том, что Красная армия очень пожалеет, если его, Юру, не призовут на фронт. Ничего не помогло. Призвать пацана ростом 148 см с лицом ребёнка оказалось выше сил мудрого военкома.

Мама Юрия, Зинаида Ивановна, теперь редко бывала дома. Заведуя почтовым отделением, она все дни проводила на работе. Маленькая и тщедушная, она и руководила, и разгружала тяжеленные посылки, а порой и разносила долгожданные фронтовые письма-треугольнички. Случалось и самое страшное — казённые похоронки, в которых сообщалось, что самый любимый, а часто и единственный родной человек «пал смертью храбрых».

Юрка же, к огорчению матери, забросил школу и, чтобы облегчить ей жизнь, устроился на третью биржу там же, в Исакогорке, перетаскивал тяжеленные доски и брёвна. Иногда выкраивал часок и навещал свою городскую родню. И непременно приносил для Риммы и Бори карамельку или леденец-петушок.

С Борей Таротиным и вовсе встречался редко. Отец Бориса, Александр Павлович Таротин, в военные годы работал механиком на гидрографической базе, обеспечивая ремонт и обслуживание полярных метеостанций, постов наблюдений, поэтому, оставшись за старшего, Боря продолжал учиться, работал на газогенераторном заводе и даже участ­вовал с другими архангельскими пацанами в экспедициях на полярные острова для сбора яиц.

Невзирая на возраст и рост

Зима 1941–1942 годов была страшной: в Архангельске военной поры начался голод. После блокадного Ленинграда Архангельск в дни войны оказался на втором месте по смертности среди мирного населения. За 1941–1945 годы в городе умерло около 40 тысяч жителей. Половина из них — в 1942 году.

Маленького Бориса Морозова отдали в детский сад, куда и передали его детские карточки. Когда его забирали домой, стало заметно, что ребёнок от постоянного недоедания угасает. Он опух, постоянно плакал и просил есть. А когда Римма заметила, что несмышлёный Борис на улице искал листья едва распустившейся мать-и-мачехи, подорожника или просто траву и набивал ими рот, стараясь проглотить, стало по‑настоящему страшно.

Когда Юра приехал навестить свою малолетнюю родню, он увидел страшную картину. Умирающего Борьку, зарёванную исхудавшую Римму и полное отсутствие еды в доме. Их мама занимала ответственнейшую должность, отвечая за подготовку и погрузку лесоматериалов на суда союзников, которые возвращались в свои порты с грузом первоклассного архангельского леса, и дома успевала побывать пару раз в неделю, рассчитывая на смышлённость Риммы и помощь соседей.

Юрка буквально оцепенел, увидев страшную картину. А когда пришёл в себя, решил действовать. И действовать немедленно!

В ту же апрельскую ночь 1942 года он отследил, что в ближайшем киоске, где выдавали по карточкам хлеб, ещё оставались буханки. Юрка проломил доски, забрал несколько буханок и уже рано утром был на пристани, ожидая переправы. Здесь его и нашёл участковый. Хороший, знакомый мужик, комиссованный из армии после ранения на финской войне. Мягко взял его под руку, забрал холщовый мешок, достал хлебные буханки и тихо, почти на ухо сказал «Пошли, Юрий». Именно в эту секунду Юркина судьба встала на длинную и прямую дорогу, которая и привела его в далёкий сербский город Суботицу.

Юра не оправдывался и не плакал. Особо ничего не объяснял. Признал, что виноват, и лишь говорил «Делайте со мной что хотите. Мне всё равно!» Прибежала мама и всем своим авторитетом умоляла не заводить на Юру дела. Потом приехала Агния Николаевна, мама Риммы и маленького Бори, и тоже всем своим авторитетом «красного директора» умоляла войти в положение. Потом все вместе, с участковым, пошли к военкому. Сумели договориться, что Юру, невзирая на возраст и рост, призовут в армию и быстро отправят из города. Так исакогорский паренёк с ростом и лицом ребёнка попал на фронт.

«Пишу на котелке»

В августе 1942 года Юра ушёл на фронт. Аккурат во время, когда Архангельск начали безжалостно бомбить самолёты пятого воздушного флота люфтваффе. В первую бомбёжку Архангельска, 20 августа, их подняли по тревоге, и он ещё успел поучаствовать в тушении пожаров и разборе завалов. А 29 августа их всех подняли по тревоге и отправили на фронт. В самое пекло. Место, где решалась судьба войны. Судьба страны. Судьба мира. В далёкий Сталинград. Уходил Юра Морозов с тяжёлым сердцем, беспокоясь за маму, за маленьких Римму и Бориса, за друга Борьку Таротина, за родной Архангельск. Юра стал русским солдатом, на плечи которого и легла судьба целого мира.

От Юры долго не было писем. Зинаида Ивановна буквально извелась в ожидании, приходила на почту и трясущимися от переживаний руками перебирала письма с фронта. Письма и похоронки. Их она откладывала с замиранием сердца. Лишь в начале 1943 года из Сталинграда пришло первое долгожданное письмо. Очень коротенькое: «Мама! Пишу на котелке. Неудобно. Сейчас в бой. Добиваем фашиста. Со мной всё хорошо. Жив. Здоров. И даже ранен не был. Привет всем!»

В Сталинграде фашиста добили. Юра писал редко. Жив, здоров и по сути больше ничего. Вот про погоны рассказал матери, которые только что получил. Как он там, наш «архангельский воробей», узнать было невозможно.

Ему долго везло. Без ранений он прошёл бои на огненной дуге под Курском летом 1943 года и даже раз в письме похвастался, что его как опытного и самого юркого и незаметного брали с собой на задание разведчики. И цензура пропустила эту реплику, потому как не было указано ни время, ни место, ни цель задания. Не мог наш Юрка не похвастаться перед матерью и роднёй своими подвигами. Мол, знай наших. Мальчишка совсем. В сентябре только будет восемнадцать. Совершеннолетие! А позади уже и Сталинград, и Курская дуга.

Накануне совершеннолетия в письме озаботился своим костюмом: «Мама! Ты, пожалуйста, мой костюм не продавай. Может, вернусь домой, когда война кончится. Или повестка придёт, что Юрий Морозов убит. Тогда и продавай». Не задумывался мальчишка, как рвёт сердце матери такими письмами. Зато маленькой фразой о том, что «вернётся домой, когда война кончится» показал всей родне, как изменилось настроение в армии. И мечты о скорой мирной жизни уже поселились в головах наших бойцов.

Он писал письма домой, и эти письма читали родня и соседи. И сестра Римма и маленький, выживший Борька, и повзрослевший и отчаянно завидующий ему Борис Таротин. И гордились воином, и боялись за него, и молили за него.

А потом снова долгое и страшное молчание. Долгожданная весточка пришла в декабре 1943-го. Коротенькое письмо, где Юра рассказывал, что получил ранение. Но сейчас уже всё хорошо. Выздоравливает. И всё.

Только 8 января нового, 1944 года получили от Юры обстоятельное письмо, в котором он, пугая мать, писал: «Мама! Откроюсь тебе, что был не один раз ранен, а два. Первый раз в голову, ногу и руку. Второй раз в левую ногу в трёх местах и в правую руку в двух местах. Ничего. Всё зажило. Вот только в пальце левой ноги остался осколок, но он совсем не мешает. Врачи говорят: вытащат после войны… Выздоравливаю. Ребята гонят фашиста уже по нашей Украине».

В одном из писем весны 1944 года Юра искренне поражался контрастами юга, когда русский солдат освобождал Западную Украину и Молдавию: «Мама! Если бы ты видела, как здесь красива весна. Всё цветёт и благоухает. Розовое, белое, зелёное. Никогда такого не видел. Местные тоже удивляют. Такой нищеты я раньше не видел. Хаты покрывает прогнившая вонючая солома, полы земляные. Дети все без штанов бегают. И все ходят босиком. Обуви не знают…»

А в другом письме Юру как будто прорвало. «Мама, знай! Твой Юрка жил и будет жить! Назло всему будет. Вот вернусь. Уже скоро. И заживём». Весна… Весна… А до победной весны была длинная дорога в целый год.

Страшное напряжение тех дней Юра передал в одном из своих последних писем, когда Советская армия, перейдя границу страны, вступила на территорию Румынии. Письмо от 3 мая 1944 года: «Мама! Я всё время на передовой под снарядами, бомбёжкой и пулями. Сейчас пополняемся в тылу людьми — и снова бить фашистов. У нас с ними одна расплата: как догоним — уничтожать! Чтобы они больше не сущест­вовали на земле. Чем дальше идём, тем чаще видим зверства. По 10–40 человек лежат в какой‑то яме, истерзанные паразитами. Становишься такой свирепый. Под Бугом, когда мы пошли в наступление, я сам взял в плен трёх фашистов…» А далее всё замазано военными цензорами.

Борю Таротина, друга Юры, взяло море

Но смертельному риску подвергались все, кто вносил свой вклад в Победу. В августе 1944 года случилось страшное с его архангельским другом Борисом Таротиным и его отцом, о чём Юра так и не узнал.

В очередной боевой поход в Белое, Баренцево и Карское моря по постам и метеостанциям Александр Павлович Таротин захватил своего сына Бориса, временно устроив его разнорабочим в очередную экспедицию. Просто познакомить сына с суровыми условиями Арктики, «железными» людьми арктических зимовок. Простором и ширью «студёного моря», моржами, белыми медведями и прочими красотами Арктики. Так вместе они и ушли в начале августа 1944 года в безбрежное полярное море на судне «Марина Раскова».

Римма и маленький Борис провожали своего друга в эту экспедицию. Он сел на трамвай на остановке на улице Серафимовича, как яркие лучи осветили его. Боря счастливо улыбался и махал на прощание рукой родне, всему двору и своему дому.

На одном из островов в Карском море, недалеко от Новой Земли, отец пересадил Бориса на попутное гидрографическое судно «Норд», которое возвращалось в Архангельск. Впереди было начало нового учебного года, и отец хотел, чтобы Борис вернулся в школу к 1 сентября. А сам на «Марине Расковой» отправился дальше.

12 августа 1944 года немецкая подводная лодка торпедировала транспортное судно «Марина Раскова» вместе с двумя кораблями сопровождения. Александр Павлович Таротин погиб вместе с экипажем в студёных волнах Карского моря, а вместе с ним погибли сотни женщин и детей, которые были пассажирами на этом судне.

А через несколько дней небольшое деревянное гидрографическое судно «Норд» подверглось нападению той же немецкой субмарины, которая не стала даже тратить торпеды на столь малую цель, всплыла и хладнокровно расстреляла безоружное судно «Норд» из пушки. Почти вся команда «Норда» и юный Боря Таротин погибли во время этого обстрела, а потом над уже охваченным пламенем судном сомкнулись тяжёлые волны Ледовитого океана.

Похоронку — самой себе

В сентябре 1944 года Юрию Морозову исполнилось 19 лет. 12 октября 1944 года русский солдат из Архангельска погиб в жестоком бою, освобождая самый первый город далёкой Югославии — Суботицу. Гитлеровцы нанесли контрудар, и наши передовые войска дрались в окружении почти неделю.

Неизвестно, как погиб Юра Морозов: от фашистской пули в отчаянной контратаке или в окопе от шального осколка, а, может, умер от ран. В похоронке, пришедшей в его дом, было написано: «пал смертью храбрых в боях за город Суботица…»

В тот день, как всегда, Зинаида Ивановна Морозова с тревогой раскладывала по стопкам солдатские треугольники с фронта и печальные похоронки. Взгляд упал на страшный белый конверт, на котором было написано её имя. И всё… мир рухнул. Сын, её последняя надежда, исчез в тот холодный зимний день. Похоронку на Юру она доставила самой себе.

А потом, в самом начале победного 1945 года, она получила обратно письмо, которое так и не дошло до сына. Разминулись где‑то. В письме она напутствовала Юру уже с предчувствием близкой победы: «Полевая почта 16101 «С Новым годом, мой сыночек ненаглядный! Желаю тебе в 1944 году побывать дома, разгромив нашего общего ненавистного врага, немца проклятущего, чтобы ему не было ни дня без покрышки на нашей священной родной земле. За то, что он отнял у меня моё солнышко, тебя, моя деточка. Ну да, сыночка, недалёк тот день, когда все города будут салютовать окончание войны….» Это письмо долго блуждало и бродило по дорогам войны, пока наконец не вернулось матери с пометкой «В части не числится».

Долгие годы Зинаида Ивановна Морозова, мать солдата, потерявшая единст­венного сына на священной войне, жила в полном одиночестве в своей пустой маленькой комнате рядом с почтой. Жила с вечной надеждой, потому что вечером перед закатом или ранним утром выходила на дорогу перед домом и долго всматривалась в проходящих прохожих. Зачем она это делала, знала только она.

Спасибо нашим солдатам, пришедшим с миром в чужие страны, чтобы растоптать коричневую чуму и саму войну. Спасибо их матерям, которые остались одни в пустых квартирах, но до конца жизни ждали своих сыновей с войны. Вечная им память!

Фото РИА «Новости» и из архива автора