Суровые приговоры

«Мало досталось»

Ранним январским утром 1942 года жители деревни Зелёный Бор на окраине Архангельска спешно разыскивали милиционеров. Когда стражи порядка прибыли на место, то узнали, что хозяйка дома не открывает дверь, но в её квартире кто‑то ходит, до этого был слышен грохот и стуки, мужской голос.

Выломав дверь, сотрудники милиции обнаружили труп, распахнутое окно, на полу — окровавленный топор, всё в комнатах перевёрнуто.

Из свидетельских показаний следовало, что хозяйке квартиры 59 лет, она не работала, но слыла зажиточной, в собственности — двухэтажный восьмиквартирный дом, личное хозяйство.

Одна из снимавших квартиру отметила, что в доме проживает без малого десять лет, ежемесячно платила хозяйке по 20 рублей. Знает, что та в 16 лет вышла замуж за овдовевшего отца четырёх детей, имевшего капитал. В начале 1930‑х главу семьи «начали кулачить», обвинив в спекуляции мясом и скотом. Он спешно скрылся, по слухам, переехал в Ленинград, развёлся с женой, ставшей собственником дома.

Помимо доходов от сдаваемых квартир, она держала хозяйство, продавала молоко. Корова холмогорка пёстрой масти, свиньи (с пометкой — «две тонны»), пять кур вошли в перечень имущества убитой — всего более 250 наименований (домашняя утварь, мебель, посуда, картины, зеркала, две швейные машинки, отрезы ткани, продукты, множество предметов одежды).

Регулярно покупавший у неё молоко работник железной дороги, подтвердил, что богатство убитой — у всех на слуху. Так, в декабре она демонстрировала ему золотые дамские часы, сообщила, что стоили они 2000 рублей, на вопрос, где куплены, отрезала: об этом ему знать не надо.

Вскоре установили владельца орудия преступления: топор имел отличительные приметы. Выяснилось, что топор у него взяли знакомые, давно обсуждавшие план убийства и совершившие задуманное.

Всем недавно исполнилось 30 лет, женаты, доходы невелики. Двое непосредственных участников судимы, в том числе за убийство и покушение на убийство. О планах, записках, где они обсуждали дату нападения, знали их жёны и несколько знакомых. Поскольку ранее они не раз брали у хозяйки деньги в долг, выполняли работы по дому, она без опаски могла открыть им дверь.

Злоумышленники выждали, пока уедет военный прокурор, также снимавший в доме квартиру. Они рассчитывали, что им достанутся не менее 25–30 тысяч рублей и золотые украшения. Следствие установило, что месяцем ранее они обокрали склад, унесли постельное бельё и матрасы с подушками — всего на 950 рублей.

Несмотря на то что убийство обсуждали с лета, заговорщики колебались до последнего. Утром увидели, что хозяйка проснулась, дверь открыта, зашли, завели разговор. И ударили топором по голове, когда она, отвернувшись, взяла с плиты чугун с разваренной кашей — кормом для скота. Именно грохот упавшего чугунка вызвал переполох жителей дома. Умирающая вскрикивала даже после нескольких ударов топором, тогда второй участник нападения стал душить её, прижав к полу. Вскоре в дверь уже стучали, повторяя: «Бабушка, бабушка!» Участники нападения выбрались на улицу, выставив раму. Выпрыгнувший в окно последним передал позже напарнику ком покрытых кровью купюр, отметив, что найти удалось лишь две тысячи, больше искать не мог — сам насилу унёс ноги.

Жена злоумышленника, получившего тысячу, сообщила о сетованиях мужа — мол, взяли мало. Тот пожаловался и следователю: напарник наверняка обманул его, спрятав большую часть добычи. Участник ограбления, который убил жертву, до последнего отрицал вину.

Примечательны наблюдения одного из соседей, отметившего, что убитая — «женщина сообразительная, больших денег дома держать не будет».

В квартире обнаружены изъятые следствием сберкнижки, где хранилось менее семи тысяч рублей.

По приговору от 17 марта 1942 года передавший подельникам топор осуждён к восьми годам лишения свободы, участники бандитского нападения — к расстрелу.

Вернулась, а мамы нет…

В феврале 1943 года начальник Онежского РО УНКВД капитан госбезопасности Панин принял к производству дела об убийстве.

Согласно «постановлению на арест», лесник Обозерского лесхоза, беспартийный, малограмотный, «будучи в Онеге, злодейски совершил групповое убийство. 16 февраля 1943 года в доме по улице Ленина обнаружены 4 трупа».

Задержанный дважды судим, последний раз — в 1940 году за прогул, отбыл назначенные народным судом четыре месяца лишения свободы (столь суровое наказание полагалось в соответствии с законом того времени за нарушения трудовой дисциплины). 35 лет, женат, воспитывал падчерицу. Родители умерли. С 1929 года уроженец Белоруссии как «завербованный» в рамках трудовой мобилизации, работал в Архангельской области на железной дороге, в леспромхозах.

Пояснил, что в доме убитой был, видел там двух проезжих, остановившихся на ночлег. Поужинали вместе, утром ушёл, всё было в порядке.

Вину отрицал, несмотря на все новые предъявляемые следствием улики.

Так, хлебные карточки, оформленные на имя убитых, изъяты у него при досмотре. Уверял, что карточки купил на улице у неизвестного, выменял на махорку, примет продавца назвать не смог. Также не смог пояснить, почему, если его вызвали в Онегу по линии райвоенкомата и выдали хлебные карточки из расчёта 600 граммов на день, ему понадобилось дополнительно выменивать карточки на двух детей и взрослого.

Изъятый шерстяной костюм задержанный признал собственным, купленным ранее на станции у некоего красноармейца. Когда костюм предъявили его жене, та уверенно заявила, что у мужа подобной одежды не имелось.

Касательно следов крови на одежде пояснил, что привёз в Онегу косача (тетерева), его сварила знакомая буфетчица, кровь — от птицы. Знакомая сообщила, что задержанного знает, но никакой птицы ему не готовила и давно не видела.

14 апреля 1943 года состоялся очередной допрос. Обвиняемому сообщили, что по результатам экспертизы кровь на одежде — от человека.

Следствие установило личность убитого, обнаруженного в доме. По фотографии, сделанной на месте преступления, его опознала жена, пояснившая, что он уехал в райцентр оформлять пенсию по инвалидности. И пропал.

Убитая трудилась в столовой, иногда пускала квартирантов, приезжавших в Онегу командировочных. Одна воспитывала дочек 9 и 14 лет и двухлетнего сынишку. Муж — на фронте.

По словам соседки, часто с ней общавшейся, накануне убийства они вместе пилили дрова. Свидетель показала, что её соседка встретила злополучного гостя приветливо, знала его, назвала по имени. Тот сообщил, что приехал по делам, попросился на ночлег.

Женщины вместе с ним прошли в дом, хозяйка быстро согрела самовар, сели пить чай — радушно приняли гостя.

В беседе женщина и гость обсуждали общих знакомых из окрестных деревень, родных. Вскоре постучался ещё один приехавший в Онегу — тот самый приехавший оформлять пенсию. В ночь на 14 февраля соседка видела, как первый гость шёл от её дома дворами к дороге с большим мешком за плечами.

Девятилетняя дочь, гостившая у родных в деревне, спустя два дня вернулась в Онегу и обнаружила на дверях дома навесной замок. Отчаявшись отыскать маму, пришла к её сестре, своей тёте, та вместе с ней направилась к дому, по пути зашла в милицию, сообщив об исчезновении матери с детьми. Сняв замок, вошли в избу, в гостиной обнаружили тела постояльца и детей, в кладовой — труп матери. Преступник орудовал топором, наносил удары по голове, бросив колун здесь же.

Сестра показала, что исчезли мужской шерстяной костюм, суконное пальто, две пары брюк, женская одежда. Изъятые у задержанного предметы гардероба она уверенно опознала, сообщив, что это вещи из дома убитой.

Следствие очень тщательно собирало и анализировало улики, даже был проведён медицинский осмотр задержанного, хотя на здоровье он не жаловался. По заключению медиков, тот пригоден к лёгким работам, поскольку страдает цингой и туберкулёзом лёгких.

В последнем слове лесник заявил, что если его признают виновным в таком тяжком преступлении, то просит его расстрелять.

Приговор от 1 июня 1943 года — расстрел — оставлен без изменения Военной коллегией Верховного суда СССР, приведён в исполнение в августе 1943 года.

К делу приложены фотографии с места преступления и хлебные карточки.