Хороша была баба Анисья
Помню неизъяснимую тягу уехать подальше, увидеть побольше, пропитаться воздухом и красотою дальних, невиданных ранее мест.
Сначала выбирали сектор походов на предстоящее лето: верховья Онеги и берег Белого моря или Соловецкие острова, каргопольско-кенозерское или мезенско-пинежское направление… Не без трудностей добывали карты-схемы, так называемые «километровки», и уже по ним в деталях выверяли маршрут. Но по правде сказать, карты были далеко не точны. Видно, их готовили, чтобы запутать врагов: не тут дорога, тропа, озерцо, речушка, не туда выведен поворот… Мол, местные и так всё знают, а недругам придётся изрядно попотеть… Короче — всегда неожиданности, сюрпризы, везде поджидали тайны, что и было главным для нас…
Затаривались плёнкой «Фото-65», жёлто-зелёными фильтрами для «проработки» неба и зелени, комариной мазью «Тайга». Брали тушёнку, котелки, плащи, палатки, топорики, пилы, чтобы, забравшись в верховья таёжных рек, смогли соорудить плоты. Оставалось по давней традиции только присесть на дорожку — и полный вперёд!
А что там за поворотом, что в будущем кадре фотоаппарата — никто точно не знал… Вдруг увидим часовенку в слоистом тумане или радугу над разрушенным храмом, пейзаж с песчаной отмелью на повороте реки, покинутую деревеньку, старый поклонный крест, увешанный в сотню слоёв платками и детскими распашонками. Встречали и муравейники, разрытые когтистой медвежьей лапой, лис и зайцев, выскакивающих из‑под ног!
Но был минус один, причём минус немалый — ненавистный в походах так называемый «бус». «Бус» — это мелкий затяжной дождик на день, на три, а то и неделю, а с ним седая холодная мгла, пронизывающая насквозь… И не было от него никакого спасения, разве что костерок с едким дымом под раскидистой ёлкой. В такие часы радостей мало: сухая ржаная корка и долгое изучение карты, которая говорила: налево пойдёте — там «курья» — залив или слепой рукав таёжной реки. Направо за болотом — с трудом прочитали — «Черничный хутор», нежилая деревня с одиноким лесным домиком у изгиба реки, кажется, по‑поморски называемым «роця».
Ждать милости от природы уже не было сил, и оставалось одно — продолжить движение по мокрой траве промеж струй холодного и тёплого и воздуха, как сквозь слоистый пирог. А вот тот домик на карте. Стены его повело, как после столетних штормов, и «окладни» — самые нижние брёвна — почти превратились в труху. Но домишко был обитаем — из наклонённой кирпичной трубы как‑то нехотя спускался по крыше сизый дымок. Заскрипели половицы, и с трудом открыли разбухшую дверь…
Похоже, старушка не удивилась гостям. Только перекрестилась двумя перстами и спросила: «Из коих краёв будете? Как величать‑то?» А потом представилась, причём с немалой загадкой: «Анисья… Аввакумова невеста!» И вот уже у порога мы сбросили всё сырое — плащи, обувку, необъятные рюкзаки — и расселись по лавкам. Осмотрелись, и первой внимание привлекла чёрная и круглая радиотарелка, видно, ещё в военную пору вещавшая голосом Юрия Левитана. Но в тот самый день звучала Майя Кристалинская с такой задушевной песней: «И всё сбылось и не сбылось». Потом услышали такую строку: »…И счастья нет, и счастье ждёт у наших старых, наших маленьких ворот». Здесь у бабы Анисьи, за её «маленькими воротами» мы уже были счастливы: тепло, сухо, запах толокна и масляных шанег.
В горнице, как положено — русская печь, ухваты в углу, медный рукомойник, а на «воронце» — балке под потолком, — рядом с витым проводом лампочки Ильича висела и керосиновая лампа на случай перебоев со светом. На «божице» в красном углу — чёрные от копоти образа. Чуть ниже, на голубом подоконнике, очень живописный, просто царской красоты цветок красной герани, доросший аж до тех старообрядческих почерневших икон.
Но только одна деталь в доме была совершенно чужой — портрет в светлом овале: Карл Маркс с пышной шевелюрой и окладистой бородой. На вопрос: «Откуда? Зачем он в доме?» — баба Анисья начала свой рассказ: «Художник из самой Москвы приезжал каждый год и стал для меня будто сынок. Виктор Попков, не слыхал? Чудной такой: долго крутил на окне горшок с цветком этой самой красной герани, а потом полдня его рисовал. Рисовал и керосиновую лампу под потолком, и мои костлявые руки. И что они ему приглянулись — никак не пойму! Бывало, всех старушек в избе собирал, и пели мы ему от души, а он нам такое: «Нет ничего лучше мезенской песни! Нет для сердца лучшего этого края!»
Рассказала, как много рисовал красных ангелов в их деревенской часовне, а потом вдруг принёс из клуба этот самый «портрет Карла Маркса». Долго ходил по избе, примерялся и сделал неладное — поставил вместо Спасителя. Грех! Грех, и немалый, но всё же смог убедить хозяйку, что рисует не её дом, а разом всё бывшее тогда безбожное время! Так образ основателя марксизма вместо икон и появился в серии его картин «Мезенские вдовы».
И баба Анисья начала доставать из своего, крашеного охрою сундука сложенные в стопку и бережно сохранённые наброски известного живописца Виктора Попкова. А тот их оставил на год, до будущего приезда на Север, да не вернулся за ними неведомо почему. Тут все мы стали раскладывать графические листы по лавкам, по окнам, по длинному обеденному столу. Считай, открывали «Деревенскую Третьяковку»! Но вдруг показалось, что нарисованные старушки — на одно лицо и будто все писаны с бабы Анисьи… Анфас, профиль, рисунок в две трети! Она — как собирательный образ всей Мезенской земли! И было тому надёжное подтверждение — когда художник её много раз рисовал, то всё приговаривал: «Ой, и хороша ты, баба Анисья!»
Тут надо отступиться от давней походной истории, сказать пару слов о самом живописце. Виктор Ефимович Попков — художник времён оттепели и застоя, лауреат Государственной премии СССР. Окончил Суриковку, а его любимая тема — Русский Север. Неоднократно бывал в Архангельске, на Пинеге и в Мезени. Из самых известных работ — «Северная песня», «Хороший человек была баба Анисья», «Отцовская шинель», «Двое», «Ключ» — и всё из экспозиции Третьяковской галереи! Но в ноябре 1974 года знаменитый живописец погиб, когда тёмным вечером инкассатор по какой‑то фатальной ошибке вдруг в него выстрелил.
После той случайной встречи в походе не раз приезжал к Анисье, но жуткую тайну ей не выдал, что художник-«сынок» не приедет уже никогда. А она всё ждала и ждала: »…Ведь он обещал забрать оставленные рисунки! Видать, какие дела! Так я буду ждать его на следующий год». Хороший человек была баба Анисья!
Фото автора и издания «Viktor Popkov». Aurora Art. 1989
