Карла Маркса, бывшая Кирочная

Улицы чаще назывались именами тех, кто так или иначе способствовал революции или принял в ней активное участие. Кирочная улица в Архангельске стала улицей Карла Маркса, потому что «пролетариям в революции нечего было терять кроме своих цепей». Кирочной до этого она называлась по лютеранской приходской церкви в Немецкой слободе, где жили потомки выходцев из Западной Европы, в основном лютеране. Во время интервенции в ней располагался американский военный госпиталь.

На другом конце улицы Кирочной, на пересечении с Новгородским проспектом, в 1912 году была построена татарская мечеть. Она была возведена по всем канонам мусульманской исторической архитектуры с минаретом и характерным по форме исламским куполом, но из дерева, что делало её уникальной. Почему её построили именно в этом месте? На Новгородском жило много татар. Это была своего рода Татарская слобода. В советское время в здании мечети долгое время размещался детский сад работников НКВД. Сегодня она воссоздана один к одному, какая была на старой видовой открытке.

Лютеранская церковь изначально была акцентным сооружением на набережной Северной Двины, но в 1930‑е годы перед ней нетактично выстроили пятиэтажный каменный дом специалистов со своей трагедийной вскоре историей. Репрессии 1937 года не обошли его стороной. Изолированное от реки здание церкви стало рядовым в застройке улицы Карла Маркса.

В нём последовательно размещались ТРАМ (театр рабочей молодёжи), спортзал и теперь уже много лет это концертный зал Архангельской филармонии. В те же тридцатые годы на открытом пространстве возле кирхи была построена шестая школа.

На всём протяжении улицы дома были деревянные, а в них жили люди. Многих я знал, потому что улица Карла Маркса тоже улица моего детства. После ещё узнал, что на ней жили напротив друг друга два известных в истории Архангельска человека: промышленник Эдмунд Клафтон и гимназист Боря Шергин. У Клафтона на Петербургском проспекте была канатная фабрика (корабли раньше были преимущественно парусные и потребность в канатах и снастях была большая), а Шергина кто не знает — он стал выдающимся писателем, известным историями из жизни поморов. Он ещё в юные годы начал собирать и записывать северные народные сказки, были и песни.

Мне улица Карла Маркса особенно памятна летом 1945 года. Я видел, как возвращались домой фронтовики. Из открытых окон их домов в белую ночь неслись патефонные песни Руслановой и Утёсова. А 9 мая я видел совершенно трагедийную сцену. Праздник, а на противоположной стороне улицы шла женщина и навзрыд рыдала. У неё, вероятно, муж или сын не вернулись с войны, не дожили до Победы.

В то лето на улице Карла Маркса открылись две пивные: одна на углу Новгородского, возле 37‑го магазина, напротив наших окон, другая — на углу теперешнего проспекта Ломоносова. В то время пиво было только бочечное. «Барменша» вставляла в бочку трубку и, качая рукояткой, наполняла большие пивные кружки янтарным пивом. Пустые бочки возле ларьков служили столешницами, а вокруг них собирались специфические, если можно так выразиться, посетители — калеки: кто на костылях, кто без руки, кто без ноги. У пивной у 37‑го магазина, напротив наших окон, непременно был инвалид на дощечке, без обеих ног. Это был красивый широкоплечий мужчина, очевидно, большой интеллектуал. Поставленным голосом он декламировал Есенина. Есенин был запрещён, но ему терять больше было нечего, как и его слушателям.