Расскажу вам: Ненокотская Троица

В Москве тихо и тепло. Мы прогуливались по Рождественскому бульвару около дома, где жил Борис Викторович Шергин. Мой собеседник, Юрий Михайлович Шульман, рассказывал о своём любимом селе Нёнокса, где он родился. Говор его отличался от других, слышанных мною в Архангельской области. Так, лешуконская говоря художника Фёдора Фатьянова текла тихо, плавно и усмиряла. А когда повествовал Юрий Михайлович, чувствовалось дыхание Древней Руси.

Юрий Михайлович Шульман/Фото: Фёдора Шульмана

Поневоле вспоминалась моя поездка в Нёноксу. Там поразило величавое чудо — единственный в России сохранившийся пятиглавый шатровый деревянный храм. Он, «круглый о двадцати стенах», с 1727 года возвышается в центре селения. Высота его центрального шатра — более двадцати метров. Церковь, как былинный богатырь, стоит на страже Нёноксы.

Юрий Михайлович остановился и, улыбаясь, посмотрел на меня:

– Борис Михайлович, у вас лицо посветлело: вспомнили Троицкую церковь?

– Да, — удивлённо ответил я. — Но как вы догадались?

– Кто один раз её видел, при воспоминании о нашей ненокотской красавице озаряется, — и продолжил рассказ о Нёноксе. — Наше село было вотчиной трёх монастырей: Кирилло-Белозерского, Сийского и Николо-Карельского. Они имели здесь соляные варницы. Наша поморская соль необычайна — это кристаллы-лепестки белого или розового цвета. Они пользовались большим спросом и привлекали покупателей со всей России.

Но меня кристаллы из лепестков уже не интересовали. Я «вцепился» в необычное слово «ненокотской». Оно было для меня незнакомцем и, видимо, сохранилось с древних времён. Конечно, хотелось узнать о нём подробнее, чтобы занести в свою копилку былых слов и выражений. Но перебивать собеседника было невежливо. А когда появилась такая возможность, подошла Лариса, дочка Юрия Михайловича, и, словно колокольчик, прозвенела: «Папе пора отдыхать». Она взяла его под руку и увела домой.

Я думал, расспрошу при следующей встрече, но она не состоялась.

Недавно узнал, что Михаил, сын Юрия Михайловича, тоже заинтересовался моим незнакомцем. Он рекомендовал посмотреть, как употреблял его знаток поморских говоров Шергин.

Как помнится, Борис Викторович «четырнадцати лет живал в Нёноксе». Через тридцать лет он вспоминал: «Далеко от посада не уходил, всё в глазах держал высокие шатры древних нёнокских церквей».

В «Дневнике» у Шергина «современный незнакомец» создан по новым правилам грамматики. Из него исчезла топорность и тяжеловесность, но нет аромата прошлых веков.

Другое дело — в шергинском сказе «Кроткая вода» из цикла «Древние памяти». В нём главный герой помор Афанасий Тячкин ворошит прошлое — своё плавание из Архангельска в Нёноксу: «В корму поддаст шелоник, а в лицо ему всток. Волна пошла несурядна… Схватились мешки в море свистать, но той же минуты ветер стегнул в парус, и суденко наше опрокинулось вверх дном, раз за разом, трижды. И груз и людей единым мгновением вымыло из карбаса, как сор из чашки… Ухватясь за обшивку, я вытянулся за борт, а из‑под карбаса вынесло Мирона Кологреева… Ещё разом выстали из воды, возле карбаса, братишко мой Стёпка и Лукьян Лгалов… Вёрст за пятнадцать подносило к родному берегу. Видели Ненокотскую вараку (холм)…»

Речь Афанасия Тячкина стародавняя, потому и холм ненокотский.

Полагаю, что незнакомец вытеснялся постепенно. Жители посада продолжали называть своё село «ненокотским», когда официальный Архангельск уже именовал его в соответствии с новыми грамматическими нормами «нёнокский».

Меня восхищает, как бережно и тактично относился Борис Викторович к слову. Оно в его рассказах живое и всегда стоит там, где необходимо. Если выкинешь, появится «прореха». Это шергинский дар Божий.

Вот на какие размышления привело воспоминание о прогулке возле дома Шергина с Юрием Михайловичем. Благодаря ему в моём словнике рядом с золотицкими, мезенскими, пинежскими, холмогорскими и няндомскими теперь живёт слово из Нёноксы.

Нёнокотская Троица Животворная/Сканировал Михаил Шульман

* * *

Поутру, когда звёзды засыпают, мне часто грезится вековая ненокотская Троица Животворная.