Защитники мезенских поморов
«Обманул товарищ Сталин…»
В обвинительном
заключении по следственному делу
колхозника из поморской деревни Мегры
Мезенского района Архангельской области
Ефима Кулакова, составленному 31 марта
1941 года, сказано, что в июле 1938 года
«среди колхозников» он пел «цинично
оскорбительные контрреволюционные
частушки по адресу вождя ВКП (б) и
колхозного строя».
На самом деле
частушку, попавшую в деревню издалека,
спел Кулаков одну:
Шла корова
по угору,
Слёзы капали
на нос.
Обманул
товарищ Сталин,
Не пойдём
больше в колхоз.
Были в
управлении НКГБ по Архангельской области
и другие данные о том, что Е. В. Кулаков
систематически вёл «среди окружающего
населения» антисоветскую агитацию. В
частности: в марте 1940 года, находясь в
поморской деревне Инцы, Кулаков «среди
рыбаков распространял клеветнические
измышления о положении трудящихся в
СССР и восхвалял царский строй».
«Допрошенный
в качестве обвиняемого Кулаков в
предъявленном обвинении виновным себя
не признал, но достаточно изобличается
показаниями свидетелей».
Отчего же
«настучали» на Кулакова? Похоже, что из
зависти. Во время коллективизации
Кулаковых раскулачили, хотя они были
середняками. Забрали мебель, настольные
часы, зверобойную лодку, рыболовные
снасти, повозку.
– Те пьяницы,
которые у колхозного руля встали, что‑то
себе оставили, что‑то в колхоз сдали,
что‑то распродали, — рассказывал
мне историю семьи Иван Ефимович Кулаков,
сын Ефима Васильевича.
В 1930 году
Ефим Кулаков уехал в Мурманск, капитанил
на рыбопромысловом судне. Остался бы в
Заполярье, — вероятно, жил бы да жил. Но
отец стал плох. Мать написала: приезжай,
живут же и в колхозе люди, и мы проживём.
Ефим приехал. Работал в рыболовецком
колхозе «Прилив» хорошо. Да подрабатывал
— жена парус сшила, он перевозками
занимался. (Всего два паруса в деревне
было.) Зажили Кулаковы опять неплохо…
3 февраля
1941 года Кулакова арестовали. Попрощаться
мужу и жене, в день её рождения, не дали.
Чекист ногой топнул: некогда!.. На другой
день в школе Ваню Кулакова учителя очень
жалели.
15 декабря
1941 года в Мезени состоялась закрытая
выездная сессия по уголовным делам
Архангельского областного суда. Из
девяти свидетелей четверо находились
в рядах воевавшей Красной армии. Двое
явиться на судебное заседание отказались.
Прокурор предложил наложить на них
штраф. Один из них, Михаил Афанасьевич
Дорофеев, написал на повестке, что он
«к этому делу непричастен» и отказался
получать бумагу.
А ведь те
двое понимали наверняка, что рисковали:
чекисты обычно не дремали…
Один из
свидетелей показывал на суде: Кулаков
«был недоволен на Советскую власть, что
нет даже гвоздей, одежды и других мелких
предметов».
Ещё из
протокола: «…он имел недовольствия на
Советскую власть, но сейчас я припомнить
ничего не могу».
Адвокат
Галина Анисимова просила вынести
Кулакову оправдательный приговор,
поскольку не нашла в его высказываниях
состава преступления. Её мнение во
внимание не приняли и приговорили помора
к десяти годам лишения свободы с
последующим поражением в избирательных
правах на пять лет. По статье 58, часть
1, пункт 10.
Судебные
расходы по вызову свидетелей в суд были
возложены на Кулакова. Взыскание в сумме
500 рублей требовалось обратить на
имущество, принадлежавшее Кулакову и
находившееся в пользовании членов его
семьи.
В семье
47‑летнего Е. В. Кулакова было шестеро
детей. Он написал кассационную жалобу
в Судебную коллегию по уголовным делам
Верховного суда РСФСР — оснований для
отмены приговора не нашлось.
Через много
лет сын Иван Ефимович сказал мне: «Когда
мы подросли, спрашивали по всему побережью
людей, которые знали отца. Все о нём
отзывались только хорошо и в своей
деревне, и в соседних. Был он предельно
честен и справедлив. Так неужели за это
надо было давать 10 лет, оставляя нас мал
мала меньше от 14 до полутора годов?..»
Домой Ефим
Кулаков не вернулся, умер в лагере.
Данные о месте его захоронения
родственникам неизвестны, так как
неизвестны и «компетентным органам».
Подвиги Галины Анисимовой
Вот что я
узнал о Галине Анисимовой, прочитав
документы, хранящиеся в архиве Управления
ФСБ по Архангельской области: родилась
она 8 марта 1917 года в деревне Заручей
Вознесенского сельсовета Приморского
района Архангельской области. По
рекомендации райкома комсомола поступила
в сентябре 1936 года в прокуратуру
Пролетарского района Архангельска, в
июле 1937 года уволена с должности
следователя в связи с исключением из
рядов Всесоюзного ленинского
коммунистического союза молодёжи. В
сентябре того же года восстановлена в
членах ВЛКСМ.
В 1939 году
Г. С. Анисимова училась на шестимесячных
курсах по переподготовке судебно-прокурорских
работников. Затем стала адвокатом
Мезенской юридической консультации.
Было и очное
моё знакомство с Галиной Степановной.
Она рассказала о том, что в прокуратуре
Пролетарского района пошли разговоры,
что она замужем за сыном священника и,
наверное, поддерживает связь со служителем
культа, живущим на Вологодчине. (Галина
ни разу не была в его селе.) Ретивые
комсомольцы провели собрание, на котором
сказали ей: или ты уходишь от своего
мужа, или положишь комсомольский билет
на стол.
Муж, В. А.
Торлопов, всю ночь писал письмо на имя
первого секретаря ЦК ВЛКСМ А. В. Косарева,
которого в 1939 году расстреляют…
Справедливости Викторин Алексеевич
добился.
Супруги
уехали на работу в Мезенский район.
Адвокат
Анисимова на первом же деле показала
свой твёрдый характер. Защищала продавца,
на которую хотели «повесить» несколько
статей, следствие завело толстое дело.
– Я увидела,
что дело‑то яйца выеденного не стоит.
Защищала бедную мать троих детей.
Слышала, люди шептались: «Смотрите, она
не боится самого прокурора…» Всё равно
осудили Лихачёву. Но хоть не десять лет
дали, как грозили. А пока мы с ней кассации
писали, указ вышел: женщин, имеющих
детей, в тюрьму не помещать, — тут уже
война шла…
«Самого
прокурора не боится» — эту фразу Галина
Степановна Анисимова слышала ещё не
раз, приводя аргументы в защиту женщин,
спасавших своих детей от голодной
смерти, когда брали пару снопов жита с
колхозного поля.
Прокурор
требовал осудить какую‑нибудь
несчастную колхозницу «по всей строгости
закона», однако суд ограничивался
условным наказанием.
Честными,
порядочными людьми, «преданными суду»,
запомнила Г. С. Анисимова судью Таисию
Михайловну Рогачёву (после войны её
сняли с должности, потому что брат
находился в немецком плену) и секретаря
суда Нину Николаевну Ванюкову.
Во время
войны сын Галины Степановны ходил в
детский сад, дочь — в ясли. Муж находился
на фронте. Уезжая в командировку на
несколько дней, Галина договаривалась
с кем‑нибудь из добрых знакомых
(«судебный исполнитель Лёля Солнцева
часто выручала»), чтобы они уводили
детей в сад и ясли и приводили на ночь
к няне-старушке, которой мать оставляла
хлеба и карточку на хлеб, — больше
оставить было нечего.
В 1943 году муж
стал офицером, посылал в Мезень денежный
аттестат, прибавку к мизерной зарплате
адвоката, но купить на деньги можно было
мало что. Поэтому Таня от голода росла
слабой, ходить не умела до двух с половиной
лет…
И снова подсудимый — Кулаков
…В феврале
1953 года — ещё при Сталине — сына Ефима
Кулакова привлекли к судебной
ответственности за падёж лошади.
Усердному следователю всё было ясно:
сын врага народа — конечно же, виноват!..
Три года трепали Ивана допросами… Но
районный суд отнёсся к делу объективно.
– Так как
судьи на месте не было, судил меня
замещавший его редактор районной газеты
Александр Григорьевич Видякин, фронтовик,
— рассказывал мне Иван Ефимович. — Ещё
помню заседателя Ванюкова. Эти мужики
быстро разобрались, что я не виноват,
и, окрылённый, я за двое суток упорол на
лыжах за двести километров в Мегру. А
попал в Мезень из‑за позёмки только
на четвёртые сутки, с ночёвками в попутных
деревнях… Успел я на тюлений промысел.
А был бы признан виновным, на ледокол
меня не взяли бы. Большой бы заработок
потерял. А мне ведь ещё надо было двух
младших братьев растить и учить…
Много лет
Иван Ефимович Кулаков боялся обращаться
в прокуратуру с заявлением о реабилитации
отца: а вдруг, говорил, закавыка
какая‑нибудь, — и не оправдают…
Оправдали. Благодаря горбачёвской
перестройке.
Анисимова,
Рогачёва, Видякин, Ванюков тихо совершили
подвиги — наперекор жестокому времени
и чересчур рьяным его представителям.
Сергей ДОМОРОЩЕНОВ
Фото из архива
Евгении Лихачёвой
