«Мало-мало-мало-мало!»

«Давай, Степан Григорьевич, махнём в Уйму…»

В нынешнем году не только 145 лет С. Г. Писахову, родившемуся 25 октября 1879 года, но есть и другие памятные писаховские даты. В частности, 100 лет назад в краеведческом сборнике «На Северной Двине» была опубликована первая сказка Степана Григорьевича «Не любо — не слушай». С этой сказкой связана поездка художника и сказочника в Уйму вместе с ледовым капитаном Владимиром Ивановичем Ворониным. Поехали они в эту деревню под Архангельском в том же 1928 году, в котором с 26 июля по 31 августа Писахов ходил в зверобойную экспедицию на ледокольном пароходе «Г. Седов» под водительством В. И. Воронина.

К радости Писахова, тюлень встречался редко: стрельбу по зверям видеть впечатлительной натуре не хотелось. Времени свободного у команды и зверобоев-поморов из Койды и Долгощелья было немало. Писахов занимал земляков чтением первой сказки и устными фантастическими историями.

»…Двина — в узком месте 35 вёрст, а в широком шире моря. А ездим по ней на льдинах вечных. У нас и ледяники есть. Таки люди, которы ледяным промыслом живут. Льдины с моря гонят да дают в прокат кому желательно.

Летом к нам много народа приежжат. Вот придут к ледянику, начнут торговаться, штобы дал льдину получше да взял по три копейки с человека.

(А трамвай 6 копеек!)»

Слышал ту сказку и Воронин. И сказал Писахову: «Давай, Степан Григорьевич, махнём в Уйму — пригоним туда вот эту крепкую льдину, а?.. Там я занятного человека знаю — Семёна Кривоногова по прозвищу Сеня Малина. Его бы неплохо в Москву свозить к фольклористам…»

И вот, через некоторое время после возвращения «Седова» в порт, побывали Воронин и Писахов в Уйме.

«Занятный человек» — это Семён Михайлович Кривоногов, которого односельчане называли «вралём»: он нередко забавлял их своими остроумными рассказами. Воронин познакомился с ним несколько лет назад, когда его судно стояло на рейде Уймы.

Воронин и Писахов погостили в крепком двухэтажном доме Кривоногова, хозяину в ту пору было 71 или 72 года. (Умрёт Семён Михайлович в 1932 году.) Уехали гости нескоро. На прощанье хозяин рассказал, как он с дедом «на корабле через Карпаты ездил» и как его собака Розка волков ловила.

«На корабле через Карпаты» — «Слышал у Малины», — будет сказано в первой книге Писахова, которая выйдет в Архангельске в 1938 году. Автор также напишет: «Чтя память безвестных северных сказителей — моих сородичей (писаховского деда Леонтия на промысел брали сказочником; увы, внук его не застал. — С. Д.) и земляков, — я свои сказки веду от имени Сени Малины».

Запомнил Писахов россказни Кривоногова или записал? В Уйме бают: записывал. Сомнительно: а ну как Сеня Малина не захотел бы «под карандаш» беседы вести?..

Архангельский краевед С. Я. Половников встречался с сыном Семёна Михайловича Е. С. Кривоноговым. «Отец, — рассказывал Егор Семёнович, — служил семь лет на флоте в Петербурге. Крепкий, бывало, князя Николая Николаевича на кукарешках носил в шлюпку. Кулак — мои два… Малина — прозвище, давно идёт. Отец был охотник, рыбак, лесник, в хозяйстве держал две коровы, два коня. (До коллективизации, конечно. — С. Д.) Хорошо выполнял малярные работы, не боялся высоты, красил церкви, перебирал и стелил полы, отличался приготовлением хорошей шпаклёвки».

По воспоминаниям сына, Семён Михайлович был среднего роста, средней полноты, бородка небольшая, рыжеватая, голос несколько хриплый (сорвал когда‑то), находчив, даже чересчур, окончил два класса; любил читать, обладал отличной памятью, мог дословно пересказывать прочитанное, но любил и вставлять свои прибавленьица, «не рассмехнётся рассказывает», не пил, курил только за компанию. Если его сказки, рассказы, байки перебивали, говорил: «Не любо — не слушай, а врать не мешай».

Побывали Половников и Кривоногов в уемских деревнях (Уйма — общее название, в своё время деревень было пять, Кривоногов жил в Малынчевской), ещё был заметен колодец, в котором, как рассказывал Сеня Малина, он держал громадного налима. Потом, как мы знаем, налим появится и у Писахова.

А это слышал уже я: «Все мужики Кривоноговы — люди коммуникабельные, общение с ними — занятие весьма весёлое».

…21 октября 1934 года в связи с 55‑летием Степана Писахова Владимир Воронин опубликует в «Правде Севера» заметку «Художник Севера».

В тот же день «любитель устного творчества С. Г. Писахов» (так он назван в заметке «Правды Севера» за 24 октября) выступил перед микрофоном архангельского радио — прочёл фольклорные записи, собранные им на Пинеге, и сказку «Как соль попала за границу». В первую книгу автор сказку про соль не включил. Включил во вторую книгу, которая вышла у нас же в 1940 году. Похоже, шлифовал её сказочник. Сказка в книге с пометкой: »…слышал от Варвары Ивановны Тестовой в деревне Верхне-Ладино».

Как Наполеон…

Перерыв между первой и последующими сказками Писахова довольно большой. Степан Григорьевич был писателем очень сомневающимся: «Хорошо ли пишу? Нужны ли мои фантазии?» Бывало, проверял свои сочинения на слушателях — как отреагируют? Реагировали хорошо. И с середины тридцатых годов сказки стали печатать в московском журнале «Тридцать дней». (Журнал был авторитетный, достаточно сказать, что Илья Ильф и Евгений Петров именно там опубликовали «Двенадцать стульев» и «Золотого телёнка».) В 1935 году Степан Григорьевич получил из Москвы письмо от Бориса Викторовича Шергина, который сказал: »…Стёпа, сказочки твои «как в рот, так и спасибо». Читаем да урчим, как будто над мясом: Мало-мало-мало-мало!»

В 1934–1935 годах о Писахове писали в Архангельске очень часто. С чем это связано? Во-первых, Москва дала команду организовать краевой Союз художников и скульпторов. А кто у нас самый известный художник? О ком и в столице знают? О Писахове. Так кого в президиум организационного комитета ввести? Его. Первый секретарь крайкома Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) товарищ В. И. Иванов относительно ввода Писахова, состоявшего в Ленинградском союзе художников, ничуть не возражал.

24 декабря 1934 года «Северный комсомолец» сообщил читателям, что в президиум вошли девять человек. Они представляли не только Архангельск, но и Вологду, Великий Устюг, территорию Ненецкого округа (Тыко Вылка) и Коми.

Во-вторых, у нас увидели, что Писахов не только художник, но и писатель.

Книг у северных писателей в то время было наперечёт. Поэтому «Правду Севера» заинтересовала заметка члена Союза писателей СССР и редактора областного государственного издательства Константина Коничева о готовившейся к печати книге сказок Степана Писахова. Заметка «Сказки С. Писахова» вышла 24 августа 1937 года. Из неё следует, что рукопись рецензировали в Москве, в Государственном издательстве, она получила положительную оценку. (Однако ещё в августовском номере за 1935 год литературно-художественный и общественно-политический журнал «Звезда Севера» сообщал, что готовится к печати книга «Северный Мюнхгаузен».) «Трудно сказать, которые из 70 сказок лучше, — написал Коничев. — Все они интересны по содержанию и по форме. Автору очень удался простой и выразительный язык северного крестьянина. Нет сомнения, что оригинальные по своему фантастическому содержанию сказки будут с большим интересом встречены массовым читателем».

Коллега Писахова сказал также, что Степан Григорьевич писал сказки 13 лет, между делом, не спеша.

К печати книга подписана 27 февраля 1938 года, через полгода после публикации коничевской заметки. Сказок в ней не 70, а 42. Почему? То ли Писахов решил доработать 28 сказок, то ли редакторы и цензура забраковали их… В делах фонда цензуры Госархива Архангельской области никакой информации на этот счёт нет.

В 1937 году сказки выходили в «Северном комсомольце» («Как поп работницу нанимал», 1 января), «Правде Севера» («Инстервенты», 15 сентября). Этим газетам принадлежит своего рода честь первой публикации.

Печатались сказки и в облюбованном Писаховым журнале «Тридцать дней» вплоть до Великой Отечественной войны. А также в журнале «Красная новь», к созданию которого в 1921 году имели отношение Лев Троцкий и Максим Горький. Там тоже литераторы с именем публиковались.

Не зря преподаватель рисования 3‑й школы Архангельска ночи отдавал сказкам. И хоть сложно бывало работать с редакторами («У вас соборная колокольня замуж за пожарную каланчу пошла — нельзя, это не в духе отношения партии к религии»), труды не пропали.

«Мой рост — как у Наполеона. Мы с ним не только ростом схожи: он попытался мир завоевать, и я попытаюсь», — усмехался над собой Степан Григорьевич.

«Горячи слова завсегда торопыги»

Итак, первая книга. Страниц в ней немного — 62. Тираж — пять тысяч экземпляров. Предупреждая старые вопросы о том, откуда берутся его сказки, Писахов процитировал Пушкина:

— Ведь рифмы запросто со мной живут,

Две придут сами, третью приведут.

И добавил сказочник: «Иногда одна фраза даст тему для сказки, например:

— Какой ты горячой: тебя тронуть — руки обожгёшь!

Девица-гостья из Пинеги рассказывала:

— Утресь маменька меня будит, а я сплю-тороплюсь!

Та же девица села к окну «покрасоваться» и говорит:

— Глянь-ко, глянь-ко: модница идёт, будто жгётса.

Модница шла на высоких каблуках».

Коничев не ошибся: сказки незамеченными не остались, в том числе в Москве. В том же 1938 году в журнале «Литературное обозрение» Писахова хвалили на четырёх страницах: «В этих сказках мы прежде всего видим то же сплетение фантастики и правды, которые так характерны для Мюнхгаузена…»

Анна Караваева, член президиума Союза писателей СССР, выступила в «Литературной газете». В номере за 20 августа 1939 года Степан Григорьевич прочитал: «Чувство полноты и подлинной радости жизни создаёт чудесную силу песни Сени Малины. Их «всем городом поют», песни подкидывают людей над землёй и заставляют приплясывать «всю живность»: лошадей, коров, кур…»

«Сказка С. Писахова, смешливая, игровая, со своей яркой социальной окраской, сочным северным колоритом, интереснейшим словарём и фонетикой, неслучайно обыграла тему о могуществе слова, с которой, кстати, в сказочной обработке нам ещё не приходилось встречаться. Поэтому сказка «Письмо мордобитно» особо ценна оригинальностью замысла и выражения».

«Письмо мордобитно» — о том, как слово бьёт обидчиков бедного человека: и заводчика, и губернатора, и судью, и министра. К концу чтения письма, слова которого били губернатору по носу, «нос пухнуть стал и распух шире морды». Логично, что письмо расстреляли. Но сказка ещё и о творческом процессе: «Сижу в каморке и пишу. Слово напишу да руками придержу, штобы на бумаги обсиделось одним концом. Которо слово не успею прихватить, то с бумаги палкой летит. Я только в сторону увёртываюсь. Горячи слова завсегда торопыги».

Знал Степан Григорьевич силу слова, вот и не торопился писать сказки.

Кстати сказать, в «Письме мордобитном» проглядывает губернатор Иван Сосновский, вместе с которым Писахов шёл на пароходе в Арктику: «Губернатор с чиновниками идёт и говорит:

— Потому ето я ехать хочу (на поезде. — С. Д.), што оченно доходно — с кажной версты прогоны получу за двенадцать лошадей.

«Ох ты, — думаю, — прогоны получит, а деньги с ково? Деньги с нас, с мужиков да с рабочих».

Полнота звучания народной жизни и речи

Сказки Степана Писахова читал в журнале «Тридцать дней» уральский писатель Павел Бажов. И высказался в конце 1939 года в письме: «Уважаемый Степан Григорьевич! Не только интересуюсь Вашей тончайшей работой, но и пытался неоднократно раздобыть книгу Ваших сказок».

Бажов даже получил «бумажку» Архангельского издательства от определённого числа за номером, что так и так — книги не имеется. «Очень рассчитывал на встречу с Вами в Свердловске: кто‑то пустил слух, что Вы предполагали быть здесь летом 40 года. Но это оказалось «уткой», а путь письменного сношения затруднялся незнанием адреса».

Цитирую письмо Павла Петровича дальше: «Теперь, когда это отпало, спешу выслать Вам свою книжку с откровенно выраженным пожеланием получить в обмен Вашу книгу сказок. Это бесстыдство, конечно, показатель моего отношения к Вашей работе. Надо сказать, что у меня, в связи с одним из обстоятельств жизни, атрофировалось желание приобретать книги, но Ваша не даёт мне покоя. Меня положительно восхищает изумительная полнота звучания подлинно народной жизни и речи. Иметь такую книгу на своём столе — давнишняя моя мечта, тем более что речевой круг моих работ имеет северные истоки. Поэтому, может быть, при всей внешней разнице в подаче фольклора и чувствуется какое‑то взаимное тяготение авторов. Так, по крайней мере, мной принят Ваш одобрительный отзыв о моей работе».

«Малахитовую шкатулку» П. П. Бажова, изданную в 1939 году, С. Г. Писахов получил с такой надписью: «От помутневших, обжитых ручейков к основным истокам, — со среднего Урала в Архангельск Степана Григорьевича Писахова».

Ещё одна дата: 27 декабря 1939 года, без малого 85 лет назад, С. Г. Писахов принят в Союз писателей СССР. На президиуме по его кандидатуре выступили большие писательские начальники: Анна Караваева, куратор архангельской писательской организации, и Александр Фадеев, секретарь Союза писателей. Из-за закрытой двери зала заседаний то и дело доносились взрывы хохота, которые слышал писатель Лазарь Лагин. Автор «Старика Хоттабыча» вошёл в зал и увидел Фадеева, что‑то читавшего. Хохот продолжался. Анна Караваева перехватила чтение. И стали они читать вперемешку, неохотно уступая друг другу очередь.

Над чем потешались писатели? Над тем, как Сеня Малина на корабле через Карпаты ездил, как месяц с неба достал и за пазуху спрятал, как поле на телеге без коня вспахал, в море ходил на бане верхом.

Возражений относительно приёма шестидесятилетнего сказочника не было. Принят он в творческий союз с одной книгой — явление нечастое. Тут же новоиспечённого члена Союза писателей обрадовали поздравительной телеграммой.

Живи да радуйся… Степан Григорьевич прожил ещё 20 лет.

Юный старик

Ссыльный краевед В. И. Смирнов рассказывал в письмах своим адресатам в январе–феврале 1940 года, что в Архангельске часто гаснет электричество, нередко не ходят трамваи, за хлебом — очереди; в магазинах нет масла, сахара, круп, спичек, табака и так далее. «Водки тоже нет и вообще ничего алкогольного».

Совет Народных Комиссаров СССР своим решением от 7 июля 1937 года приравнял Архангельск к городам с преимущественным снабжением продовольственными и промышленными товарами. При этом нашему городу, который изрядно зарабатывал валюты для страны, в 1937 году фонды по мясу уменьшили в 10 раз, по рыбе — в 16.

Писахова такие вещи — отсутствие папирос и водки — не беспокоят. А в остальном по‑обывательски он живёт, как и большинство архангелогородцев, то есть не имея привилегий. Но как художник он по‑прежнему на виду, готовится к персональной выставке, о чём сказал Константин Коничев в заметке «Писахов-художник. К сорокалетию творческой деятельности», опубликованной в «Северном комсомольце» 26 февраля 1940 года. Эта же заметка Коничева — с некоторыми изменениями — станет вступительной статьёй к каталогу выставки Писахова.

И в газете, и в каталоге Коничев с сожалением отметил, что «за последние два-три года Писахов-художник (я имею в виду ещё и Писахова-сказочника) …кистью работал мало. На сегодня завершением его сорокалетней деятельности следует считать значительное полотно «Памятник Ленину на мысе Желания». Это самый северный памятник вождю всех народов, поставленный полярниками в 1934 году. На красном постаменте, полузанесённом снегом, стоит бюст Владимира Ильича, обращённый взором на проходящий здесь Великий Северный путь».

Цитата из каталога: «Шесть десятков лет Писахова не старят. Есть пословица «Радость молодит, а горе старит». Писахов чувствует себя молодым и в шутку говорит, что ему всего восемнадцать лет. Он здоров и крепок. Ему долго жить и здравствовать. От Писахова можно ожидать новых и новых художественных полотен. Советская Арктика неудержимо влечёт его к себе, и юный старик ещё сумеет и успеет многое сделать».

Степан Григорьевич ещё будет в Арктике и будет писать. Пером и кистью.

Портрет работы Александра Тярина