Зачерпнувший Север сердцем

Доктора филологических наук, профессора кафедры русского языка и речевой культуры Северного Арктического федерального университета А. В. Петрова знают не только специалисты-филологи. Андрей Васильевич 30 лет руководит студенческим театром «Балаганчик»; он автор девяти книг, среди них не только монографии и учебные пособия.

27 июня Андрею Васильевичу, почётному работнику сферы образования Российской Федерации, исполняется 60 лет.

Якорь остался в Золотице

— Андрей Васильевич, в каком классе вы решили, что будете поступать в Архангельский пединститут? Очень хотели стать учителем литературы и русского языка?

— Решение поступать именно в педагогический пришло, наверное, в старших классах, до этого были самые разные детские мечты, о которых сейчас, пожалуй, вспоминать не стоит. Поступал я после 10 класса на естественно-географический факультет, поскольку всегда мне нравились биология и география, к тому же и преподавались они у нас на хорошем уровне. Только вот мечте не суждено было сбыться — для этого надо было ещё хорошо знать химию, с которой я не очень дружил. В общем, по конкурсу на геофак я не прошёл и отправился работать учителем начальных классов в Пертоминскую среднюю школу — такую авантюру мне предложил Приморский райотдел народного образования, в который я отправился в поисках трудоустройства. И вот к нам в школу на практику приезжает старшекурсница с отделения русского языка и литературы: мы с ней много общались, вместе ходили в поселковую библиотеку, она рассказывала, как интересно учиться на филфаке. Словом, выбор был сделан. И уже на следующий год я стал студентом-филологом.

— В Летней Золотице тоже не особенно задержались. Как говорил Фёдор Абрамов, в школе «не хватало мужского духа», а вы там недолго почему‑то работали. Не «зачерпнули моря сердцем», выражаясь словами Николая Журавлёва?

— После двух лет моего директорства в маленькой школе на самом берегу Белого моря меня пригласили работать в институт. Меня с лёгкостью отпустили — директор‑то из меня получился тот ещё! Тем не менее всегда с теплом вспоминаю те два золотицких года. Природа и люди там удивительные, душевные. Если уж цитировать северян, как не вспомнить стихотворение Анатолия Лёвушкина «Летняя Золотица», в котором есть такие строки — под ними я готов подписаться: «Хорошо, что в Летней Золотице невзначай обронен якорь мой!» А что до «мужского духа», так его и на филфаке традиционно не хватает.

В сельской школе мне нравилось придумывать и воплощать что‑то творческое, к каждому празднику мы ставили спектакли, организовывали концерты. Помнится, весной на лошадках, в санях всей школой отправились на гастроли в соседнюю Пушлахту. Однако директорство предполагает не столько творчество, сколько хозяйствование и администрирование, с этим у меня не очень ладилось.

Увлечённый поиском

— Когда вы захотели пойти в науку?

— Так получилось, что моя курсовая работа по русскому языку, посвящённая безличным предложениям, сначала переросла в дипломную, потом её материал был использован в кандидатской, а потом и в докторской диссертации. Значит, всё к тому и шло, чтобы мой путь был направлен в сторону науки. Своим главным научным наставником со студенческих лет и поныне я считаю Элину Николаевну Осипову, авторитетного учёного, мудрого и справедливого учителя, профессионала высочайшего уровня.

Филология ведь не случайно переводится как любовь к слову. Вот такое любовное, трепетное, внимательное отношение к слову во всех его проявлениях меня волновало со студенческих лет, да и сейчас не отпускает. Филология — это интерпретация уже интерпретированного, которая может продолжаться до бесконечности, расширяться и углубляться. Поиск всегда интересен, открытия, неожиданные решения по‑настоящему увлекают.

— Ваши статьи-рецензии, которые вошли в книгу «И согревает сердце слово… Взгляд на современную литературу Русского Севера» не вполне по вашему профилю в науке. Но ваш взгляд, видимо, разнообразит ваши лекции. Отсюда и родилась книга?

— Мне представляется, что традиционное строгое деление филологии на языкознание и литературоведение не вполне оправданно. Ведь нельзя адекватно истолковать художественный текст без опоры на его языковую составляющую. Наша наука и зарождалась в древности как практически ориентированное комплексное знание. В какой‑то момент случилась дифференциация филологических наук; иными словами, каждый пошёл своей дорогой, выработал свой научный аппарат, однако позднее снова стала доминировать идея интеграции.

Мои отзывы-рецензии, что вошли в книгу, в большей степени носят научно-популярный характер, если не сказать — публицистический. Но и в этой книге есть собственно лингвистические исследования — про мои любимые безличные предложения, в частности. Читая, анализируя литературные произведения, я всё равно прежде всего обращаю внимание на языковые особенности, а уже через них постигаю собственно художественную природу текста. Да и в сугубо лингвистических лекциях и практических занятиях нахожу место для литературы — что‑то цитирую, что‑то упоминаю. Давно ведь существует такое понятие, как словесность, школьных учителей русского языка и литературы обычно называют словесниками, потому и в сознании многих эти две науки не разделяются. Во всяком случае, когда кому‑то неискушённому говоришь о том, чем занимаешься, люди обязательно свяжут язык с литературой. Так что мой научный профиль не мешает, а наоборот, помогает мне писать о книгах. Тем более чаще всего мои отзывы-рецензии пишутся не по службе, а по душе.

— Мне кажется, в этой книге вы перехваливаете некоторых литераторов, меня в том числе. Намеренно это делаете? Критиков, дескать, и без меня хватает, а положительных статей недостаточно…

— Раз делается это по душе, зачем нужен негатив? Я не согласен, что перехваливаю. Стараюсь быть объективным. О положительном считаю необходимым сказать, а про отрицательное иногда вполне можно и умолчать. Впрочем, о том, что мне не нравится, я не пишу вовсе. К чему? С какой целью вообще пишу? Чтобы поделиться радостью собственного открытия, чтобы рассказать о том, что интересного, стоящего внимания книголюбов вышло. А прежде всего пишу для самого себя — важно самому привести в порядок мысли, ощущения, сформулировать, разложить по полочкам, отрефлексировать прочитанное.

— Сколько лет работали над словарём афоризмов Фёдора Абрамова?

— Собственно над словарём — немного. Однако материал для него копился много лет: люблю читать и перечитывать Абрамова, участвовал во многих абрамовских мероприятиях, к которым подбирал цитаты, много писал об Абрамове и о его творчестве и научных, и публицистических статей. К слову, эти статьи составили мою книгу «Родниковое слово Фёдора Абрамова», вышедшую к столетию писателя. А словарь? Просто захотелось систематизировать афоризмы писателя, представить их не совсем в обычной форме — именно в виде словаря, в алфавитном порядке ключевых слов. Идея не моя. Вдохновился я попавшим мне в руки «Толковым словарём российской жизни по Салтыкову-Щедрину». Подумалось, почему бы не быть подобному изданию, но по Абрамову? Отрадно, что эта идея оказалась плодотворной для других. В Вологде выпустили словарь «В мире мудрых мыслей В. И. Белова» к 90‑летию этого выдающегося писателя, в Иркутске готовится нечто подобное по Валентину Распутину.

В балаганном духе

— Как театральный режиссёр вы самоучка или где‑то поучились этому делу?

— Театр у нас любительский, и я режиссёр-любитель, мы многое делаем не так, как надо, за что нас порой не жалуют профессионалы. Ну и ладно, ведь в любительском театре всё делается по любви. Мои театральные университеты — театральное отделение факультета общественных профессий пединститута, существовал такой в былые годы. Сначала с нами занимался яркий, интересный преподаватель колледжа культуры (тогда ещё училища) Владимир Яковлевич Стёпин, потом — замечательный режиссёр и педагог Елена Николаевна Алексеева-Линдстедт. Они учили нас азам театрального дела, но в большей степени увлекали нас своей увлечённостью, заряжали своим азартом, вдохновляли своим талантом. А ещё я постоянно много смотрел и смотрю спектакли великих и невеликих театров, столичных и провинциальных, профессиональных и любительских. Мне интересно подмечать, как что‑то сделано, как работают те или иные приёмы, и поэтому я всегда учусь на чужих спектаклях, даже на плохих — на них особенно видно то, как не надо делать.

— В книге «И согревает сердце слово…» вы написали о спектакле театра-студии Виктора Панова «Колокол громкого боя» по стихам о войне Вадима Беднова. Спектакля такого, увы, больше нет… Может быть, вашему «Балаганчику» надо взяться за замечательные военные стихи нашего поэта? Или «Балаганчик» не для такого спектакля?

— К сожалению, того спектакля я не видел. Я просто о нём упомянул к слову, когда речь шла о цикле военных стихотворений Вадима Беднова. Чисто поэтических спектаклей у «Балаганчика» ещё не было, если не считать композиций по Николаю Рубцову, с которыми мы выступали и в Архангельске, и в Емецке. Однако всё возможно. Сейчас у нас с кинорежиссёром и журналистом Сергеем Незговоровым, с которым мы осуществляем проект «Северная литература. Видеоверсии» и сделали уже несколько фильмов, как раз в работе фильм по стихам Вадима Беднова. В нём снимаются актёры «Балаганчика», звучат там и стихи о войне.

— Название вашего театра отсылает к произведениям Блока, в которых мистика, паяцы, смерть с косой, черти, адская музыка. Точное ли название выбрали для театра?

— Мы отталкивались не от мистической пьесы Блока, а от его одноимённого стихотворения, которое начинается так: «Вот открыт балаганчик для весёлых и славных детей…» Помнится, к какому‑то юбилею мы пытались поставить фрагмент из блоковской пьесы «Балаганчик», однако быстро отказались от этой затеи, стилистика её нам совсем не подходит. Мы в большей степени воспринимаем наше название как олицетворение бродяжьего духа, импровизационности актёрского дела. К тому же мы в своих спектаклях практически не используем декорации, реквизит, оттого и легки на подъём и можем приспособиться к любой сценической площадке. При таком подходе, однако, дерзали ставить большие пьесы, такие как «Таня» Алексея Арбузова, «Покровские ворота» Леонида Зорина, «Калека с острова Инишмаан» Мартина Макдонаха, всегда с нами классика: Пушкин, Гоголь, Островский, Чехов, Шекспир, а излюбленные жанры — театральный калейдоскоп и балаган. У МХАТа «Чайка», у нас «Писаховский балаган» в самом что ни на есть балаганном духе, через него прошли все поколения артистов. Вот и сейчас в юбилейный сезон мы его играем.

— Как учите своих актёров не слишком волноваться?

— Да волноваться — это хорошо, главное — не переволноваться. А когда знаешь, что и зачем делаешь, никакое волнение тебе не помешает. У нас театр неправильный, тренингов необходимых мы не проводим, специальных занятий по театральным дисциплинам у нас нет. Только репетиции и выступления, но всё‑таки важнее их дружеское непринуждённое общение.

— Какие залы более благодарные — армейские, студенческие, смешанные?

— Трудно сказать. Ведь в театре зритель — соучастник спектакля, без него ничего не получится. Всё зависит от реакции, от дыхания зала, от его настроя, от доброжелательности, наконец. Главное — чтобы установился незримый мост между сценой и залом, обмен энергией, и тогда неважно, кто сидит в этом самом зале — хоть молодёжь, хоть пожилые люди.

Не нужно себя ограничивать…

— В своё время вы публиковали театральные рецензии в газетах Северодвинска и Архангельска. Почему рецензий не стало?

– Почему же не стало? Рецензии, точнее, отзывы о просмотренных спектаклях, я пишу регулярно. Только публикую их в интернете, на своей странице в одной из социальных сетей. Иногда их берут в какие‑то печатные издания и в Северодвинске, и в Архангельске. Интернет-публикации мне нравятся больше: не нужно себя ограничивать ни по объёму, ни по стилистике. Опять же, мне важно самому определиться со своими ощущениями и мыслями по поводу увиденного, ну, а если это кому‑то интересно и помимо меня — а такие люди всегда находятся — тоже неплохо.

— Однажды я слышал, как в Марфином доме вы читали Высоцкого. Хотелось бы ещё послушать стихи поэтов в вашем исполнении…

— Это был явно редкий случай, его стихи-песни я читал публично буквально пару раз. Люблю читать стихи вслух, кажется порой, что это у меня неплохо получается. Иногда участвую в мероприятиях, где моя декламация уместна. Правда, в последнее время это случается всё реже и реже, наверное, с возрастом становлюсь все более самокритичным и в связи с этим не особо стремлюсь выходить на публику, во всяком случае с чтением стихов.

— Один из преподавателей САФУ говорил о своём любимом вузовском учителе, что первая лекция поразила его тем, что она была очень интересной, и тем, что в ней было очень много непонятных слов. Прошло немало лет, студент сам стал преподавателем, но в речи его дорогого учителя по‑прежнему было много иностранных слов. Вот даже талантливый ученик любимого учителя не понимал. Что уж говорить о тех людях, которые не имеют отношения к науке, не имеют специального образования… Что вы думаете об «иностранщине» в русском языке?

— Это извечный «проклятый» вопрос — отношение к языковым заимствованиям. Я убеждён, что язык как мощный самоочищающийся организм легко справляется с любой языковой модой — так было, и так будет. Язык впитает, переработает и приспособит всё ему нужное, а лишнее безжалостно отбросит. В вашем вопросе всё‑таки в большей степени речь шла о научном языке. Действительно, в каждой науке активно используется иноязычная, а чаще всего универсальная, интернациональная терминология, это неизбежно. Хотя и в этом плане бывает перехлёст, иной научный доклад, иную научную статью без переводчика и не понять даже специалистам. К слову, выдающиеся учёные-филологи всегда писали ясно и просто: кто ясно мыслит, тот ясно излагает.

Сейчас модно говорить «коворкинг», «коллаборация», хотя речь идёт всего лишь о сотрудничестве. Однако мода, как любое поветрие, проходит, не оставляя следа, а если оставит, значит, слово оказалось нужным языку.