Как распознать вербовщиков

Белгородцу Станиславу П. семнадцать лет, и вот уже два месяца, как он за 1500 километров от дома, в Архангельской области: его привезли отбывать наказание за незаконный сбыт взрывчатых веществ и участие в деятельности организации, которая признана террористической на территории РФ. Согласно приговора суда в мае 2023 года Станислав заочно, через интернет, стал членом запрещенной в нашей стране организации и, следуя инструкциям «куратора», пытался перенести из одного тайника в другой на территории Белгорода взрывчатку и детонатор, но был задержан сотрудниками ФСБ. За совершенные деяния Станислав был приговорен к восьми годам лишения свободы.

О том, что произошло, Станислав готов говорить. По его словам, он сейчас раскаивается в том, что совершил. Возможно, кому-то его история послужит предупреждением. Чтобы поговорить с ним, мы приехали в Архангельскую воспитательную колонию: через несколько месяцев юноше исполнится восемнадцать лет и он поедет в колонию для взрослых, а пока он здесь.

«Хотел разобраться, что происходит»

По национальности Станислав русский. Он рассказывает, что родился и жил в Курской области, потом родители развелись и, пока разъезжались, он переехал к бабушке, которая живет в Белгородской области. На базе 9 классов Станислав поступил в один из Белгородских вузов, где обучают в том числе и по программам среднего профессионального образования, на автомеханика. К моменту завязки истории в мае 2023 года он как раз учился на первом курсе.

— В Белгороде начались постоянные обстрелы... Это очень страшно. В студенческом общежитии я прожил всего пару месяцев — потом из-за обстрелов нас перевели на дистанционку, и я вновь уехал к бабушке. В свободное время изучал различные Телеграмм-каналы по теме СВО, в том числе и проукраинские: мне было интересно, как украинская сторона представляет ситуацию, для себя хотел разобраться, что происходит, — рассказывает Станислав.

Каких-то критериев отбора к посещаемым Телеграмм-каналам, у Станислава, с его слов, не было, часто подписывался на всё, что упоминалось в новостных лентах, не глядя.


— Однажды я оставил на одном из каналов комментарий, даже не помню какой, и мне написал человек, представившийся членом одной из террористической организации, запрещенной на территории России. Я ответил ему. И так мы стали общаться…

- Он знал Ваш возраст?

- Да, он спрашивал мой возраст. Он еще сказал: «Хорошо, что такой молодой». Я спросил, почему. Он ответил, но как-то нечетко, я не помню, что именно. Сейчас мне кажется, он предположил, что завербовать меня для совершения преступлений будет легче, ну и что ответственности за содеянное в силу моего несовершеннолетия я понесу меньше.

Всегда начинал первым

Во время своего рассказа Станислав не раз повторяет: «Все развивалось очень быстро...» По его словам, с момента, как он получил первое сообщение от незнакомца до того, как согласился «перенести взрывчатку» и его задержали, прошло всего около двух недель. При этом он ни разу лично не встречался ни с «куратором», ни с кем-либо еще из «организации» — только переписывался с человеком с незнакомого Телеграмм-аккаунта, по сути, с анонимом.

— Первую неделю мы просто общались. Я жил недалеко от границы, он интересовался, как у нас обстановка, спрашивал, как я отношусь к СВО и всякому такому, — вспоминает Станислав.

— А не было страха, когда общались с незнакомым человеком на такие темы? Ведь вы следили за новостями и, наверняка, знали, что людей психологически «обрабатывают» и вербуют для определенных организаций

— Может быть, страх и был, но ведь до определенного времени это было просто общение…

Правда, была одна особенность, вспоминает Станислав: после перерыва в сообщениях новый собеседник каждый раз писал первым, снова и снова возобновляя диалог.

— Как-то он спросил, не хочу ли я покинуть страну, — продолжает Станислав, — а так как через год с небольшим мне должно было исполниться 18 лет, я боялся, что меня призовут на срочную службу и отправят туда, где ведутся боевые действия. Он подпитывал эти мысли. Рассказывал, что меня точно отправят на СВО, в горячую точку. И когда я сказал ему, что хочу покинуть страну, он предложил организовать мне выезд на Украину, если совершу поджог военкомата. «Дальше, — говорил, — решай сам. Сможешь поехать в Европу или куда-нибудь еще…». Я согласился. До общения с «куратором» у меня отдаленно была мысль уехать из страны, но по мере общения с ним я укреплялся в ней все больше и больше. Хотя о моем выезде он говорил всегда без подробностей. Когда я спрашивал про своих родителей, он отвечал: «Переедешь — тогда уже с ними вопрос решим».

— Тогда же «куратор» заговорил о том, что я не должен ни с кем обсуждать наши с ним разговоры, — вспоминает Станислав. — Я спрашивал, почему. Он отвечал, что тогда не будет возможности перевести меня через границу. Сейчас я осознаю, что, если бы я поговорил с кем-нибудь, меня бы просто переубедили, и он это понимал.

Давил, подгонял...

По словам Станислава, поджигать военкомат он в последний момент отказался: испугался, что погибнут люди. Тогда его собеседник стал предлагать другое, например, перенести взрывчатку из одного тайника в другой. Разговаривал он при этом уже совсем не как в первую неделю.

— Начал писать мне чаще: давил, подгонял меня, — рассказывает Станислав. — Скидывал различные агитационные видео, на которых были какие-то командующие из их объединения. Они что-то рассказывали. Но я особо не смотрел эти видео. Заходил, пролистывал — и отписывался ему, что посмотрел. После каждого видео он спрашивал: «Что ты думаешь об этом?» А я не знал, что ему на это отвечать... Отвечал скупо, односложно, а он все равно продолжал диалог... Становилось не по себе.

— Как «куратор» объяснял необходимость совершения террористических актов?

— Он говорил, что Россия напала на Украину... Сейчас я понимаю, что я не особо вдавался в изучение причин, не задумывался об этом...

— А когда Вы решили, что готовы пойти на совершение преступления?

— Когда мы уже плотно общались с этим человеком... Он спросил, почему я не сделал то, что обещал, почему не поджег военкомат, и как-то получилось, что я сам предложил поджечь одно из зданий в Белгороде, скинул ему фото этого здания. Кстати, я тогда сказал ему, что это здание Росгвардии, а на самом деле это оказалось здание ГИБДД, просто в тот момент я забыл, как называется структура...

— Он не понял, что Вы перепутали?

— Нет. Ничего не проверялось. Фото здания было сделано издалека, а его адреса он не спрашивал.

— Получается, Вашему собеседнику было всё равно, что поджигать?

Станислав пожимает плечами.

Называл «братан»...

Куратор поддержал предложение Станислава сжечь здание правоохранителей и инструкции к поджогу Станислав получил всё от того же собеседника по интернету. Подготовился, но в намеченный день снова испугался и не пошел. Тогда «куратор» предложил перенести взрывчатку из одного тайника в другой — Станислав согласился.

— Он сказал, что эта взрывчатка нужна, чтобы подорвать железнодорожные пути, и я тогда подумал, что это безопаснее, чем поджог здания. Не осознавал весь риск для людей, — говорит юноша.

Договорились так: Станислав должен был приехать в обусловленное место, взять из тайника сверток со взрывчаткой и перенести его в другой тайник; в том же свертке «куратор» обещал оставить то, что Станиславу якобы должно было помочь выехать из России, — деньги и паспорт гражданина Украины. Однако, когда Станислав нашел и развернул сверток, там, по его словам, оказалась только взрывчатка и детонатор. А уже спустя считанные минуты его задержали сотрудники ФСБ...

— Кстати, о доверии, Станислав: почему Вы решили, что общались все это время в переписке с одним и тем же человеком?

— Сообщения приходили с одного и того же аккаунта... — Станислав задумывается. — И, знаете, он общался так... очень лично что ли... Конечно, он никогда не спрашивал вроде «Как дела у тебя?», но он называл меня по имени и «братан»... Обсуждал ли я эту переписку с друзьями? Нет, не обсуждал. Да, друзья были. Ну вот как-то я не обсуждал не с кем ни события СВО, ни то, что читал о них в новостных лентах. Рассчитывал, что сам разберусь.

«Все были в шоке»

— Маму я увидел на следующий день после задержания, когда был в следственном комитете у следователя. Ее привели в кабинет, — рассказывает Станислав и дальше с трудом подбирает слова. — Увидев меня, она ничего не говорила — только плакала... И я видел, что она так же, как я, напугана. И ничего не понимает.

— Как объяснили ей то, что произошло?

— Я сказал, что хотел уехать. И мама, и папа, и бабушка с дедушкой, и тетя, когда узнали, — все были в шоке. Я ведь никогда не говорил им о желании уехать...

— Было осознание, что совершили преступление, за которым последует уголовная ответственность?

— Я понимал, что неправильно поступил, но сначала были такие мысли, что вот сейчас со следователем поговорим, всё расскажу — и отпустят. Понимание, что сяду в тюрьму, появилось позже, в первые недели пребывания в СИЗО.

— А сейчас как для себя объясняете, что с Вами произошло?

— Повелся на пропаганду. Почему именно я? Думаю, случайность. Думаю, может быть с каждым.

— Оценивая ситуацию сейчас, что можете сказать ровесникам, чтобы с ними не случилось подобного?

— Я жалею, что вообще начал переписываться... Лучше не отвечать на сообщения незнакомцев. А, если уже стал переписываться, нужно рассказать об этом близким и прийти в правоохранительные органы. Сейчас я думаю, что главное не закрываться от близких тебе людей — со мной произошло именно так, я замкнулся в себе, рассчитывал на свои силы.

— Как Вы думаете, если бы на тот момент Вы рассказали о происходящем маме, она смогла бы повлиять на Ваше мнение?

— Да, она смогла бы. Думаю, она сразу бы сказала прекратить общение. А потом объяснила бы, почему.

Комментарии психолога:

Ирина Владимировна Кочкина — старший психолог психологической службы УФСИН России по Архангельской области(опыт работы с несовершеннолетними Архангельской воспитательной колонии — 17 лет):

— Не существует условного «синдрома террориста», и работа с несовершеннолетними, которые уличены в такой деятельности, — это всегда работа с проблемами, которые стали причиной совершения преступления.

В основе часто лежит недовольство жизнью, основанное на негативном личном опыте. Например, у нас был молодой человек, у которого мама и дедушка-пенсионер мало получали, он считал их зарплату и пенсию недостойной их труда и решил, что совершение преступления решит эту проблему... Но здесь играет роль целый комплекс факторов, очень многое зависит от окружения. Для тех, кто не принят непосредственным окружением, у кого есть опыт травли и унижения, вовлечение в террористическую группу — это возможность почувствовать себя принятым.

Имеет значение и возраст. Вовлечь подростков в такую деятельность намного проще, чем взрослых зрелых людей, почему представители террористических организаций их и выбирают. С 12-13 до 18-19 лет — самый уязвимый период: здесь еще и личностная незрелость, и отсутствие жизненного опыта, и непонимание политических процессов в целом, и импульсивность, и эмоциональность, и склонность к риску и эпатажу.

Часто несовершеннолетние не понимают до конца совершаемое ими деяние: «кураторы» обрисовали им картину, и это придает им уверенности в конечном результате, но, если начать разбираться, в этой картине всё бывает достаточно размыто, облачно — и оторвано от реальности.

Мы выявляем, как это у нас называется, мишени психологического воздействия, то есть то, что нужно скорректировать. Если у человека повышенный уровень агрессии, мы учим с этим справляться, если трудности в межличностных отношениях со сверстниками, работаем на развитие коммуникативных навыков. Конечно, этими несовершеннолетними руководили взрослые люди, была определенная психологическая обработка. Но, если говорить о тех, с кем довелось работать, я бы не сказала, что они настолько пропитаны давлением со стороны взрослых, что шансов на психологическую реабилитацию у них нет.

Индивидуальная работа с этими подростками начинается уже в СИЗО, когда еще идут следственные действия. Затем информацию передают нам. Срок содержания в воспитательной колонии, как правило, небольшой, это могут быть и считанные месяцы, но нашу работу продолжают наши коллеги в исправительных колониях для совершеннолетних. При этом комплекс мероприятий, направленных на реабилитацию, проводится не только сотрудниками психологической службы, но и другими службами учреждения. Фактически задействованы все сотрудники, которые контактируют с осужденным.

— Есть ли у специалистов-психологов возможность с уверенностью судить о том, что человек раскаялся?

— Да — в ходе работы с подростками мы об этом можем судить. Пусть на стадии приговора не все они раскаиваются искренне, но, когда они попадают в места лишения свободы, осознание совершенного, как правило, к ним приходит. Еще не тот возраст, не та «зараженность» деструктивными идеями. Кроме того, как правило, приходит осознание ценности свободы, ценности близких. Так что можно говорить об их раскаянии. Но в дальнейшем важно еще и то, в какую среду они освобождаются. Если снова попадают в ту же среду, конечно, особенно важна поддержка близких взрослых.