Память сердца: Успенский полёт

Часто мы слышим: «Город — это живой организм. Эпохи, поколения, жизненный уклад, архитектура и даже названия улиц — всё меняется. Не вечно всё, и всё когда‑то будет другим»

…Вот четыре века жила, не тужила Немецкая слобода, а её зелёная аллея вдоль Двины звалась «Набережный бульвар», но и это ушло в историю. Бульвар в советские времена заменили на набережную им. Сталина. Нынешняя улица Логинова столетиями звалась Успенской, а с 1920 года — уже Пролетарской. Отсюда высокий правый берег Двины до речушки Чёрной Курьи ранее звался «Жабинский наволок». Другое позабытое всеми название — «Борок», место, где при основании города шумел сосновый лес. Затем это «Сальный берег», ведь сюда приходили зверобойные суда с Гандвика, со студёного океана. Тут‑то и случилась эта неприметная история…

Помню, как гонщик мчался по набережной им. Сталина на новеньком детском велосипеде. Свистел ветер в ушах, и вот на углу Пролетарской первая в жизни авария. Оторвался от земли и полетел… отдельно рама, цепь, педаль, колёса восьмёркой. Потом искры в глазах и жёсткое приземление на дне Успенского оврага — спуска в современный яхт-клуб.

Слышал возгласы: «Ой, парнишка зашибся! Как же его угораздило?!» Тут самая бойкая из толпы взяла ситуацию в руки: «Жив! Вон глаза отворил! Я фронтовая медсестра — в ранениях толк понимаю: руки-ноги на месте — и без докторов обойдёмся! Несите ко мне в тот подъезд!» А далее снова команда: «И металлолом заберите — в нашем доме и это починят!»

Дом медсестры Симы, или Серафимы Прокопьевны был на углу набережной и Пролетарской. Формой напоминал заглавную «Г» и выстроен был на месте разрушенного в 1930 году Успенского храма. В комнате — диван с круглыми валиками и полочкой сверху, три венских стула и стол с толстыми ногами, как у слона. В углу этажерка с пачками старых бумаг, а сверху карточка в рамке: Юрий Гагарин с голубем мира в руке, подвиг которого был у всех на устах. На стене цветные вырезки из «Огонька» с крупными заголовками: «Первый орбитальный полёт», «Человек в космосе», «Гагарин бороздит просторы Вселенной», а на гвозде у двери на широком ремне — медицинская сумка с красным крестом. В ней ещё жило эхо недавней войны: шприцы, пинцеты, шины, вата, бинты… всё, как тогда на передовой. Сима всегда была наготове: мало ли что случится, а она тут как тут! Вот сегодня у неё медсанбат.

Обработала перекисью, перевязала рану на голове, а ссадины на локтях и ладонях смазала йодом и тоже забинтовала. И только потом угомонилась, начала былину о жизни своей: «…И чего только не повидала! Раненых через мои руки прошло, что звёзд на небе — не счесть! А потом ой как захотелось забыться, вот и пошла в соседнюю школу, стала ребяткам звонки на урок подавать».

Сима начала вспоминать, что когда‑то на берегу Двины меж камнями пекла картошку с будущим писателем Борей Шергиным — тогда ещё учеником мужской гимназии имени Ломоносова. Тот ей рассказывал, что страсть, как не любил математику: «Бился с ней, как муха в паутине».* Был с ними приятель — юный художник, рисовавший этюды наклонённой колокольни Успенского храма, называемой в народе «Пизанская башня». У костерка строили планы поступления в Строгановку и иногда говорили о страшном — о стаях волков, забегавших зимою в городские дворы. А как‑то после Пасхи настоятель храма отец Александр благословил их компанию, но «с осторожностью!» забраться на ту самую «Пизанскую башню» и звонить во все колокола. Звонить, да так, чтобы слышала вся округа, и корабли, и острова, и море, и высокие небеса! Мальчишки били в «воскресные» или средние колокола, реже — в «благовест», а Серафима — в маленькие «зазвонные», изображая малиновый перезвон…

Какой с той высоты открывался вид на все стороны света! А Боря Шергин принёс корабельный компас, по‑поморски названный «маткой», и научил, как по нему… время определять.* Потом все вместе зорко следили, куда кажет колебание стрелки: вот на юге внизу горбатый мост через Успенский овражек с полосатой будкой городового, а далее аллея с клумбами, и как Борис Шергин позднее писал: «Тут берёзы шумят, а цветы и травы посажены узорами». Далее — мостик на Финляндской, позднее названной улицей Пролеткульта. Тут друг на друга глядели две городские усадьбы архангельских богатеев Вандет и Суркова, а левее — пивзавод с башней и флюгером. На востоке, где солнце вставало, — особняк Шаврина, а за ним Александровский сад с озерцом и лодочной станцией. С северной стороны — училище Петра Великого в бывшем здании сахарного завода Брандта, а на западе — чудный вид на Двину с сотней шхун, барок, шняков, карбасов…

В той давней былине от фронтовой медсестры был и сюжет… от сотворения мира. Описала будто бы виденную в детстве икону — заглавную святыню Успенского храма: Богоматерь на ложе и Спаситель возле одра, держащий спелёнатого младенца. А младенец‑то был не простой, не земной человечек, а особенный. В руках у Христа — сама душа Пречистой Девы Марии.

Тётя Сима дивный, светлый, святой была человек. Впитала в себя всю вековую народную мудрость этих двинских берегов, была хранительницей времени, места и духовным оберегом этой городской округи. Она у каждого могла пробудить живой интерес к истории города, своим давним истокам…

Много лет позднее от неё же узнал, что самое первое упоминание об Успенском храме было в грамоте Святейшего Филарета, патриарха Московского и всея Руси от 31 марта 1626 года. Да, того самого Филарета — отца первого русского царя из рода Романовых, сосланного на Север и насильно постриженного в Сийском монастыре. Успенский храм не раз перестраивался и горел. Но место то было намоленное, и рядом здесь, словно грибы, выросли Крестовоздвиженская и Благовещенская церкви. И уже третий по счёту деревянный Успенский храм освятил 6 сентября 1685 года сам архиепископ Афанасий — мудрый наставник и любимец Петра Великого. В конце июня 1694 года, в День святых и славных апостолов Петра и Павла, на всенощном бдении в Успенской присутствовал Пётр I с царевичем Алексеем, Алексашкой Меньшиковым и свитой своей — московским двором, бывшим с царём во второй поездке в Архангельск. Пётр I сам участвовал в литургии, и как было заведено — пел басом на клиросе…

Но случилось, что и третий храм на «Сальном берегу» обветшал, вот и возвели четвёртый, но уже каменный Успенский храм, освящённый 31 августа 1753 года. Как писал знаток северных древностей И. М. Сибирцев: «Храм не имел ни в чём недостатка. У него священные иконы в серебряных ризах и жемчугах, кресты, сосуды и прочая утварь под золотом. Благодаря многим жертвователям, Успенская церковь считается благоустроенной и долго не будет нуждаться в ремонте». Вот здесь‑то историк сильно ошибся — вновь возникла, да ещё какая проблема!

Из-за сгнивших за полтора столетия свай Успенская колокольня в начале XX века начала клониться к Двине — вот и получилась знаменитая «падающая колокольня». Тут было не обойтись без академика Петра Покрышкина, основателя научного подхода в реставрации памятников архитектуры России. Он знал секреты итальянского архитектора и механика Аристотеля Фиораванти, ещё в XVI веке двигавшего храмы и выправлявшего колокольни в Болонье и Венеции. Того самого итальянца, что возводил Московский кремль и подземные ходы под ним, кто печатал золотые монеты, создавал артиллерию при Иване Грозном.

И вот в 1912 году академик Покрышкин после обмеров и технической фотосъёмки установил вокруг колокольни мощные брёвна-подпорки. Потом раскопал прогнившие сваи, заменяя их на прочный фундамент. На глазах всего Архангельска произошло настоящее чудо — выпрямилась, встала на своё место «падающая Успенская колокольня»…

А вот и окончание давней истории… В тот день домой возвращался в сопровождении фронтовой медсестры, которая так и сказала: «Принимайте сокровище! Жёсткая была посадка, но жить будет, поправится. Умельцы нашего дома починят и доставят его велосипед. Будет как новенький».

*Б. Шергин. «Веселье сердечное». М. 2008. С. 35, 46.

Николай ЧЕСНОКОВ. Фото автора