Расскажу вам: Тихо подползла и вздыбилась

Маленькая волна

Пошёл за клюквой. Увлёкся собирать и потерял тропку.

Назад, в деревню, по незнакомому болоту идти не решился — можно заблудиться. Впереди услышал хлопающий прибой. Спустился по ручью к морю. Увидел избушку. Рядом стоял старый, в два моих роста, памятный крест. Здесь я ни разу не был. Долго не усидел: тишина и затхлость жилья угнетали. Пошёл по берегу. На пригорке — напиленные дрова, видимо, рыбаки заготовили.

Мне бы вправо свернуть, а я пошёл вдоль берега в другую сторону. Шёл-шёл — никого. Берег крутой. Пришлось спуститься ближе к морю. Брёл по желтоватой, сбившейся морской пене. За шиворот лил дождь. Местами лишь волна отойдёт, перебегал по отмели от камня к камню, чтобы не смыла волна. Боялся большой и не обратил внимания на маленькую. Она тихо подползла и вздыбилась: рванула за ноги и бросила на камни.

Так бывает в жизни: ждёшь удара от недруга, а получаешь от улыбчивого давнего приятеля, тихого, услужливого.

Хы́рка

Анфису, что жена Стёпки Бобрика, мать Феди-курвы, или по отцу тоже Бобрик, у нас в деревне прозвали Хыркой за хриплый голос и умение кориться.

Приехал Степан с ледокольного промысла, морского зверя добывали. Горлá у него болели. Он уж почти на ладан дышал. А она с утра подымала мужа тырыкaнием:

– Поди, проклята лень, хоть дров отпили на варью. А то от лени на пароходе совсем оциньжáл.

Степан‑то и пилил, и колол сколько мог. А невдолги и умер.

Собрались Степану могилу копать. Брат Анфисы Тарас Фёдорович за заступом к сестре пришёл. А та и говорит: «Не дам заступ. Намыты да нашорканы, а вы всё испашкотите.

Плюнул Тарас и сказал:

– И бyди ты живушшо было проклято!

Пошёл за заступом в другой дом.

А когды Степана захоронили, Хырка ни одной слезинки уж не пролила, а с утра взяла косу с лебедем и пошла траву тюкать.