«Контрреволюционер» из деревни Сёмжи

Дело тут же закончили. Трёх человек расстреляли…

Одним из них трёх был старообрядец Иван Степанович Жмаев, которого как подвижника древлего благочестия знали не только на Мезени. Именно ему на всероссийском съезде староверов 1910 года поручили поставить крест на месте гибели протопопа Аввакума и его сподвижников.

Почему же Жмаев получил это поручение? Потому что он жил в деревне Сёмже, а она была одной из станций на тракте с Мезени на Печору через Канинскую и Тиманскую тундры до Пустозёрска — всего‑то несколько сотен вёрст, Ивану Степановичу ближе чем кому бы то ни было. И Жмаев с присущим ему рвением взялся за дело. И скоро были готовы крест и металлическая табличка с надписью «Сей святый и Животворящий Крест Господен водружён на месте сожжения светильника Христова многострадального протопопа Аввакума с братиею, по постановлению всероссийских съездов старообрядцев, приемлющих священство Белокриницкой иерархии, в 1910 г., уполномоченным членом съездов Иваном Степановичем Жмаевым».

Почему в надписи говорилось о «всероссийских съездах»? Потому что постановление предыдущего съезда выполнить не удалось. Теперь — надежда на сёмжанина, на его упорство и целеустремлённость. Однако и Жмаев потерпел неудачу. Дело в том, что надо было получить разрешение высоких властей на установку креста, жмаевское ходатайство долго шло через губернское правление до Москвы, до министерства внутренних дел, а оттуда пришёл отказ за подписью министра Александра Макарова. Табличку Жмаеву вернули рассечённой на 13 частей — по выгравированным на ней строкам.

— Но как же указ о веротерпимости? — недоумевал Жмаев. — Государь император принял его ещё в 1905 году…

Но кому было пожаловаться? Куда написать? Только в журнал «Церковь». И вот что я прочитал в четвёртом номере этого издания за 1913 год: «В августе прошлого года вся Россия торжественно отпраздновала столетний юбилей Отечественной войны. Никто не назовёт… Наполеона другом России. Он был самым страшным и самым опасным врагом её. Однако как его прославляли в юбилейные торжества! Он заслонил собою не только всех русских героев Отечественной войны, но и самого императора России Александра I. Всюду были выставлены его бюсты, портреты, автографы… Поставить же святой крест над могилой родного мученика где‑то в заброшенном селе оказалось невозможным».

После того указа довольно быстро в Сёмже был построен старообрядческий храм — не первый ли в России после послаблений относительно старой веры? Жмаевские «первые и главные в этом святом деле были труды», — написали однодеревенцы Ивана Степановича в тот же журнал «Церковь». Земляки рассказали также читателям, что Жмаев выучил их «совершать чтение и пение при богослужении и св. литургии и ни с кого копейки не брал, и не спрашивал».

Ни копейки не спрашивал, хотя он, начётчик, жил обычной крестьянской работой и лишних денег не имел. Всё богатство — книги да иконы.

«Начётчик» в старообрядчестве — богослов, знаток старопечатной (дониконовской) религиозной литературы. Судя по художественному очерку уроженца Сёмжи писателя Виталия Маслова «Не пойди Анисья за Ивана…», знатоком Жмаев был отменным. Как написал Виталий Семёнович, приезжавшие из Архангельска православные миссионеры вступали с Иваном Жмаевым в дискуссии, которые он выдерживал вполне успешно. Однажды пожаловался единоверцам: «Вот беда‑то, до чего сейгод миссионеры зубатые попались! Едва я один от семерых отъелся!»

Благодаря Жмаеву староверческую церковь построили и в мезенском поморском селе Койда. И стало там два храма — старой веры и никонианской. Как и в Сёмже.

В шестом номере журнала «Церковь» за 1913 год — материал об открытии в Архангельской губернии Ивано-Чернышевской старообрядческой общины. На первом собрании общины, куда пришло 46 человек, был отслужен молебен святому великомученику Георгию Победоносцу; священник отец Волков пожелал собравшимся «в делах благого успеха». А потом Жмаев «сказал речь о значении общины и настоящего собрания, а так как на собрании решался вопрос о постройке храма, то Иваном Степановичем было сказано и о значении храма, который необходимо нужен, ибо в нём человек духовно рождается. Душа очищается через св. тайны, совершаемые в храме; человек соединяется с Богом…»

Выделенные мною слова через 24 года подчеркнёт красным карандашом следователь мезенского отделения Народного комиссариата внутренних дел.

Кого выбирать во власть?

Подчеркнуть‑то следователь подчеркнул, однако в общем‑то весьма равнодушно отнёсся к тому, что делал Жмаев до 1917 года, поэтому страницы журнала отнесены не в основную часть дела, а в «Наблюдательное производство»: были у Ивана Степановича грехи перед советской властью, они‑то и зафиксированы в прочитанном мною деле.

Большевистский переворот Иван Жмаев не принял, о чём говорил, в частности на многолюдном собрании в Мезени, в Народном доме, выступая с докладом по поручению городского коменданта Богдановича. (Сёмжа — неблизкая от Мезени деревня, но докладчиком был именно Жмаев, уважаемая в уезде личность.)

В 1927 году во время выборов в Сёмже сельского совета зажиточные поморы провели во власть своих представителей. На собрании они говорили: «Не надо бедноту выбирать, нужно людей самостоятельных, а не голь, которая ленится и не умеет работать; все правители теперь голь, вот и хотят голодранцев в Советы проводить».

Выдержка из обвинительного заключения по делу на пятерых сёмжан, заведённому в 1930 году: «В результате чего список кандидатур, намеченных беднотой, был сорван и были проведены в состав сельсовета лица, намеченные группировкой кулаков. Председателем сельсовета был избран подкулачник Маслов Тихон Владимирович, каковой впоследствии волисполкомом был снят за невзимание штрафов и недообложение налогом кулаков».

Среди пятерых — и Жмаев, который в справке председателя сельисполкома назван «нелегальным руководителем культа верующих», возглавлявшим «всё кулачество села и антисоветские элементы».

Возглавлял или нет, однако семья Жмаева жила своим трудом. А ещё Иван Степанович — великолепный столяр — подрабатывал изготовлением мебели. Она была, как выразился Виталий Маслов, «могучая и лёгкая одновременно. Садишься или ложишься на жмаевский диван — не скрипнет. Подлокотники — завитуха толстенная — из сплошного корня, спинка гнутая…»

Всё же закопёрщиком «контрреволюционеров» Жмаева не посчитали, и получил он не пять или десять лет лагерей, как четверо земляков, а три года ссылки в Севкрай.

«… два красивых охранника повезли из Сибири в Сибирь», — вспоминается песня Владимира Высоцкого. Велика Сибирь. И Север немаленький.

Имущество «служителя культа» конфисковали — дом в две комнаты, хозяйственные постройки для двух коров, тёлки и двух лошадей. В Сёмже остались жена, взрослый сын и три дочери семнадцати, одиннадцати и восьми лет. Бедовали.

Взял вину на себя

В январе 1937 года, перед вторым арестом, И. С. Жмаев писал своим племянникам в Челябинскую область, в Миасс: «…опечалился ввиду закрытия у вас церкви. Согласно новой конституции не должны бы закрывать… Но это ещё не столь печально, что закрыли церковь — стены церковные, но вот великое горе и беда, что при переписи населения верующие христиане ввиду боязни и страха пишутся неверующими… Это равно отречению от Христа. Кто верующие, а писались неверующими, то по примеру св. ап. Петра должны осознать свой грех и горько плакать». (Письмо приобщено к уголовному делу.)

Был тогда Иван Степанович далеко не молод — он ещё в русско-японской войне участвовал. Добровольцем. В 1937 году мезенские чекисты вменили в вину Жмаеву «систематическое проведение контрреволюционной агитации пораженческого характера», «распространение клеветнических измышлений о положении крестьян в СССР». И даже — «непримиримую борьбу против советской власти путём подготовки крестьян к восстанию на случай войны».

Следователь хотел, чтобы Жмаев дал показания о «контрреволюционной деятельности» приезжавшего в 1934 году в Мезенский район из Донбасса старообрядческого священника Чернышёва. (Деньги на дорогу собрали ему мезенские староверы.) Иван Степанович сказал: «Чернышёв был приглашён мною в Мезенский район для совершения религиозных обрядов». Подумал и добавил: «Присовокупите слово „исключительно“. Исключительно для совершения религиозных обрядов».

Я погрешил бы против правды, если бы больше ничего не написал о поведении 66‑летнего Жмаева на следствии. Он попытался отвести от себя беду: «организатором и руководителем контрреволюционной группы» назвал бывшего старообрядческого священника П. В. Филатова. Однако на очной ставке с Павлом Васильевичем, собравшись с духом, повёл себя иначе — взял вину на себя. Но по постановлению тройки управления НКВД расстреляли обоих. А ещё — жительницу мезенской деревни Кимжы А. А. Крупцову. При Генеральном секретаре ЦК Коммунистической партии Советского Союза М. С. Горбачёве их реабилитировали.