Память сердца: Сон в летнюю ночь

На пороге сельмага лежала и закрывала проход огромная и флегматичная собака породы хаски по кличке Сфинкс. Все входящие в «Эдем» и выходящие из него попросту её перешагивали. Своей собачьей жизнью она на все сто оправдывала данную ей кличку — жила, не обращая никакого внимания на окружающую суету. Ко всем — местным и приезжим — относилась почтительно ровно.…Зачем ей напрягаться?

И вот, дождавшись, когда поток покупателей схлынул, тоже перешагнул этого самого Сфинкса, очутившись в торговом зале, где ровно половина полок была заставлена батареями горячительных напитков с красочными этикетками, а вторая была под всё-всё остальное: хлеб, свечи, спички, соль и прочий товар. Тут была и духовная литература — две брошюры «Главные молитвы» и «Ангелы-хранители» и карты совсем не нашей, а Вологодской области. А из экзотических товаров припоминаю редкие консервы «Щупальца осьминога в собственном соку»…

Отоварился и спросил у продавщицы: «Кто из местных берёт на постой? Есть ли такие в деревне?» Её ответ был краток и точен: «…Вам к бабе Капе — её дом на краю села», — и показала пальцем под ухом через левое плечо. И снова перешагнул через хаски, а та и ухом не повела.

Из последнего дома ещё издали слышалось задушевное пение Кадышевой, прерываемое короткими и выверенными ударами топора. Это бабуля с перевязанной тряпицей рукой на деревянной плахе рубила щучьи головы. Потом, будто не видя пришедшего гостя, отложила топор и неспешно принялась за ёршиков, сорожек и окуньков. Сама начала напрямую: «…На ночку, на две, на неделю? Ко мне по многу раз приезжают… и тебе понравится!»

Потом и представилась: «Капитолина, баба Капа — так кличут в селе. Сын мой поутру дюжину щук изловил да мелочи немерено… наказал к ужину ушку справить из одних щучьих голов! А приедет вечор с делянки, уха и поспеет!»

Баба Капа обтёрла руки о фартук, проводила в избу и, не размазывая вокруг да около, спросила о ночлеге: «Тебе за печкой постелить или на повети?» Потом для придания «звёздности» своему деревенскому ночлегу почему‑то шёпотом сообщила: «До тебя тут московский режиссёр надолго останавливался — Иосифом представился. Он из Малого или Большого театра, точно не помню. Избушку под дачу присматривал, словно невесту себе выбирал. Ему и около реки, и на угоре, и подле леса, и от часовенки недалече! Работать он любил на моей повети — там хорошо думалось в прохладе на ветерке. Рисовал, записывал и всё времечко хохотал. Уехал, да только книжку одного большого англицкого поэта у меня и забыл. Книжка‑то бесценная, по которой спектакль собирался устроить».

Баба Капа подала мне томик весёлой комедии Уильяма Шекспира «Сон в летнюю ночь» с давней любовной историей, случившейся в городе Афины. И тут старушка обратилась с убедительной просьбой: «Как увидишь в Москве, так передай ему от бабы Капы! Пусть более ничего не теряет… Так и накажи — от меня!» Было видно, что томик тот не простой, а служил Иосифу самым главным планом будущего спектакля! Считай, режиссёрское евангелие! Везде, на каждой страничке, были пометки, начертанные его рукой, — так называемые раскадровки, или маленькие рисованные картинки и совершенно непонятные записи: «синий цвет», «красный свет», «затемнение», были и стрелки движения актёров по сценической площадке.

Номер в этом деревенском отеле был вот таким: в середине повети — старинная деревянная кровать под свисающим марлевым балдахином, спасающим от мошкары. Всё было словно в волшебной сказке или в старинных опочивальнях французских королей, но имело сильный российский окрас. По всему периметру бревенчатых стен, как в декорации театра, были рядами подвешены расписные санки с коваными полозьями, оглобли, хомуты, мерёжи для рыбной ловли, огромные черпаки для розлива деревенского пива, а под ними с десяток топоров, вилы, косы, веники, да щепные корзины с шишками для самовара…

Увидев моё удивление, баба Капа продолжила тему: «…Иосиф всё это на картинки снимал. Побожился, что после Шекспира теперь уже „крепко возьмётся“ за земляка нашего — Фёдора Абрамова, и сцена в его Малом или Большом театре будет точь‑в-точь как на моей повети…»

Здесь, на этой самой сцене-повети, был лишь один современный предмет — большой телевизор марки «Рубин». Он был водружён на старый сундук и накрыт белой кружевной накидкой. Картинку тот не показывал и стоял, как говорится, «для мебели», для солидности гостиничного интерьера.

Утро на повети было живописным. Словно в «Волшебном фонаре», во множество щелей пробивались пронзительные солнечные лучи, в которых пылинки крутили самый причудливый хоровод. А на дворе в щель меж брёвнами было другое кино: в тумане за изгородью, на спиленных пеньках сидели три зайца, казавшиеся огненно-рыжими в самых первых лучах. Но почуяв человеческий взгляд, зайцы как‑то нехотя попрыгали в сторону леса…

Да и бабе Капе было что вспомнить про эту летнюю ночь. За утренним чаем поведала удивительный сон — будто бы её белая курочка, самая что ни на есть самолучшая несушка, вдруг заявляет человеческим голосом: «Пожила у тебя, Капа, довольно, насмотрелась на твоё житьё-бытьё, настала пора и мне в южные края подаваться». Да взмахнула она своими крыльями, только белые перья и полетели, потом скакнула раз-другой-третий. Сперва тяжко, но всё же поднялась в воздух и перелетела мой немалый сарай. Я за ней с воплями: «Вернись! Не улетай!» — а та расправила крылья, словно белый журавль, да за лес по ту сторону дороги и полетела. Хлопает крылами и летит, летит, летит! Реву, а слезами горю моему разве поможешь?«

Баба Капа перевела дух, собралась с силами и продолжила ещё более жуткое: „Мил человек, а ведь это ещё не всё. Проснулась в поту, выбежала я на крыльцо своих курочек пересчитать, а на глазах‑то моих камнем с неба упала птица-орёл, что ещё давеча кружила над нашей деревней. Хвать когтями и клювом двух цыплят, вчера только крашеных моими внучками зелёнкой и марганцовкой, и летит за тот же лес, что и моя курочка во сне! Что я теперь внучкам скажу?! Ой, беда! Не усмотрела я!“

Посидели мы, на пару погоревали за утренним чайком. И то верно, что этой ночью у бабы Капы был вещий сон. Воистину шекспировские страсти! Успокоил бабу Капу только мудрыми словами царя Соломона: „Всё проходит, и это пройдёт!“ И бабуля всё поняла и успокоилась, враз забыв обо всех своих утренних несчастьях. Потом спохватилась: „Возьми на дорожку моих рыбников да пирожков с луком и яичком от меня и моих курочек! Да сделай милость, не забудь, отдай режиссёру его потерянную книжку ‚Сон в летнюю ночь‘.