Память сердца: Петровская монета

Набережная Северной Двины в те советские годы ещё не имела свой гранитно-бетонный наряд. А Пур-Наволоком звался поросший одуванчиком высоченный откос, в основании которого – россыпи крупных булыжников, подобные экспонатам японского сада камней.

По краю длиннющего берега Двины шёл деревянный бордюр с перилами и балюстрадой отчего‑то в форме… авиабомб только что отгремевшей войны. А тополиную аллею у реки кое‑где украшали скульптуры из белого гипса в стиле соцреализма.

Помню, там был «Мужчина, выпускающий голубя, с девочкой на плече» и излишне откровенная «Девушка с веслом», моделью которой послужила спортсменка и красавица Вера Волошина. То был культ здорового советского спортивного тела в стиле Ивана Шадра и Александра Дейнеки. А вход на пляж на углу набережной и улицы Карла Маркса завершала помпезная «Триумфальная арка», подобная той, что воздвигали в честь сокрушения иноземных вояк типа Наполеона и ему подобных…

А вот отсюда – вторая половинка петровской истории. В советские времена от яхт-клуба водой вдоль берега иногда тащила невод развесёлая артель рыбаков. И вот вытянули они рыбацкую снасть подле Гостиных дворов и стали укладывать по корзинам крупный улов, а мелочь откидывали детворе. Стерлядка досталась сестричке, а на мне та раздача закончилась… Рыбак, видя горе мальчишки, вдруг выдал такой монолог: «Малец, не горюй, что не досталось рыбёха. Улов‑то что, улов – ничего. Сварил да съел, вот ему и конец. А твой улов навсегда. Держи монету – это твой главный приз!»

И он будто впечатал в ладошку позеленевший от времени крупный и тяжёлый медяк, попавшийся в мелкую ячею подле Гостиных дворов. Секунда-другая, и мы бежали с сестрицей домой: она с бьющейся за пазухой рыбой, а я с монетой, зажатой в руке. Налили полванны воды и запустили стерлядку, которая начала нарезать круги так резво, что волны залили весь пол. Затем побежал в соседний подъезд к своему «другу детства» – учителю музыки, краеведу и коллекционеру деду Моисею, очень похожему на современного мима – артиста Вячеслава Полунина. Лев Моисеевич дверь отворил, не выпуская виолончель из руки. Увидев монету, отложил инструмент и достал огромную лупу: «Монета петровской поры! Если нашли у Гостиных дворов, то там, напротив Немецкого подворья, был так называемый «Английский мост» – очень длинный и широкий причал на лиственничных сваях, что уходил к середине Двины. Сюда приставали парусные суда из Европы, и здесь выгружались из трюмов балластные камни и заменялись российским товаром – рожью, смолой, чёрной икрой, мачтами и даже попонами, что вывозили в Европу миллионами штук»…

Старый музыкант взял паузу отдышаться и вновь продолжил рассказ: «Сюда множество раз швартовалась яхта Петра. А доски причала не раз были подмостками театральных сцен. Царёвы шуты, привезённые Петром из Москвы, именно здесь давали представления для архангельской публики. Царь любил веселиться и народ удивлять, всякие представления и потешные вещицы показывать. Быть может, эта монета из прорехи в царёвом кафтане? Деньга та упала да покатилась, и в щёлку‑то провалилась. Храни, береги её, может быть, она и впрямь из кармана царя Петра Алексеевича».

Тут дед Моисей вновь cделал паузу, чуть призадумался и достал тетрадку в клеточку. Обмакнул ручку с ученическим пером в чернильницу и подал её мне. Просил на обложке крупно написать только три слова: «Дневник Петра Великого». Следом на первой страничке обвёл контур монеты, показал, как штриховкой сделать копию лицевой и обратной сторон. Потом, будто строгий учитель, сказал: «Садись, пиши старательно, без ошибок. Записывай, что бывало с царём Петром во времена его приездов в Архангельск. То, что деды сказывали, мы и запишем, сохраним для потомков». И добавил: «А ежели новое что узнаешь из книг, тоже пиши в этот «петровский» дневник.

Моисеич стал вперемешку наговаривать случаи из давнишних веков… Первым переписали письмо Петра в адрес местного воеводы: «…Знающие люди мне доложили, что подле города Архангельска завёлся белый медведь. Отловите и пошлите сюды! А на будущий год заказываю на Груманте для меня ещё два медведя». Но поморы перестарались и будто бы выслали Петру аж пять белых медведей… Тем самым караваном на конной тяге по снегу направили и любимую царёву морскую яхту «Св. Пётр».

Записал в тот «петровский» дневник сказанное дедом Моисеем, что «Архангельск был градом, очень любимым царём. Тот подолгу пропадал в Гостиных дворах, учился коммерции и будто бы под фамилией… Соловьёв даже участвовал в торгах. Раз купил за морем готовый корабль, заказал привезти сукно, ружья, сёдла, свинец. Гулял по городу в платье голландского шкипера, по‑простецки заглядывал в кабачки, по душам беседуя с поморами. Сиживал на тех самых камешках из Европы, разбросанных у самой реки.

Глаз его радовала картина: множество карбасов и больших торговых судов на рейде Двины. Да, именно таким он видел будущее России. В Архангельске залезал на все шесть башен Гостиных дворов, а на самой высокой – Орловской башне – изучал механизм привезённых из‑за моря огромных часов с боем. Как мальчуган гонялся на лодке, пытаясь дотронуться до заплывшей в Двину огромной белухи. Встречал и провожал каждое судно, беседовал с капитанами и моряками. Обращался к каждому уважительно, почтение поморам выказывал, в каждый карбас заглядывал да товар тот нахваливал. Постигал азбуку моря: изучал такелаж, паруса и управление судами. У лоцманов спрашивал об установке бакенов – пустых бочек на якорных цепях. Изрядно владел топором, сам подрубал подпорки, спуская на воду корабли. На литургиях любил петь на клиросе, сделал немало подарков архиепископу Афанасию: карету, зелёный царский камзол для кройки некоего церковного облачения, трофейные шведские пушки, лодку-дощаник, на которой шёл из Вологды, и флаги с российским орлом».

Дневник получился не только с занятными фактами, но и с редкими датами. Вот пара мотивов из Холмогорской главы. Детской рукой было писано, что в 1693 году жители округи, все как один, попрятались в день приезда Петра. Царь всё правильно понял: это по их природной скромности, – и жителей Холмогор по‑доброму назвал «заугольники», или спрятавшиеся за углы. А осмелев, те стали выходить из укрытий и поднесли царю не только хлеб-соль, но и пару преогромных быков. Царь был искренне тронут, с благодарностью подарок принял, отправив бычков прямиком в Москву. А Василий Дорофеевич, отец Михайло Ломоносова, сказывал сыну, как Пётр раз, взойдя на холмогорский карбас, оступился и упал на привезённые к ярмарке гончарные изделия. Побитых горшков было на сорок алтын, и Пётр сказал мастеру-гончару: «Не горюй! Держи червонец, торгуй и разживайся. Но не поминай меня лихом!»

…Давным-давно нет деда Моисея – музыканта из двора нашего детства. Ком подступает к груди, когда листаю старую тетрадь и вижу цветное фото – первую иллюстрацию из «Дневника Петра Великого». Хожу песчаным берегом Двины, но более не нахожу ни одной петровской монеты…