День памяти и скорби: «Кто‑нибудь помянет нас с тобой»

«Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?»

Писатель и военкор Константин Симонов прошёл войну от начала и до конца…

Осенью 1941 года он возвращался из Заполярья в Архангельск на пароходе «Спартак». Судно с обессиленными от тяжких трудов участниками строительства дотов и дзотов, блиндажей и землянок (в Кандалакше взяли на борт больше двух тысяч человек) уже недалеко от нашего города вмёрзло в лёд. Времени до подхода ледокола было у Симонова много, и поэт писал стихи. Среди них – «Письмо другу»:

Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, их к увядшей груди.

Как слёзы они вытирали украдкою

И вслед нам шептали: «Господь вас спаси…»

И снова себя называли солдатками,

\Как встарь повелось на великой Руси.

Друг – это Алексей Сурков, будущий автор стихов знаменитой «Землянки», положенных на музыку композитором Константином Листовым.

По Смоленщине отступали и многие северяне. Но сначала они наступали в составе 28‑й армии, штаб которой был сформирован из штаба Архангельского военного округа во главе с генералом Владимиром Качаловым. Редакцию армейской газеты составляли архангельские журналисты Борис Зыков, Иван Хабаров, Сергей Баренц, Калестин Коробицын, Дмитрий Попель, Владимир Липатов и другие.

Солдаты под командованием Качалова внесли свою лепту в срыв гитлеровского плана блицкрига – «молниеносной войны». В ходе нашего наступления были взяты трофеи, немцы сдавались в плен. Однако затем советским солдатам опять пришлось отступать. Генерал Качалов погиб как герой. Одна из улиц Смоленска названа его именем.

Когда дивизии Качалова попали южнее Смоленска в окружение, блокноты журналистам не понадобились, а пригодились винтовки, подобранные на поле боя, – положенные газетчикам пистолеты чаще всего не требовались. В иных ситуациях, когда офицеров рядом не было, военкоры были вынуждены становиться командирами.

Ты помнишь, Алёша, изба под Борисовом,

По мёртвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но горе поняв своим бабьим чутьём,

Ты помнишь, старуха сказала: «Родимые,

Покуда идите, мы вас подождём».

Солдатское горе сопровождало и наших земляков до Москвы.

Военкоровская гордость

Архангельские военкоры вели себя храбро. Сергей Баренц ходил в атаку со штрафниками, которых, как известно, бросали на самые опасные участки фронта. Сергея Кузьмича лично знал командарм 43‑й армии, бывшей 28‑й, Афанасий Павлантьевич Белобородов. И написал о нём в книге «Всегда в бою» (Москва, 1984 год): «…очеркист и поэт, всегда искавший тематику своих произведений на переднем крае войны – в стрелковом окопе, в танковом десанте, на артиллерийских огневых позициях».

Генерал армии Белобородов вспомнил и о том, как вдохновенно читал свои стихи Сергей Баренц, как внимали ему солдаты и офицеры. Командующий даже расспрашивал поэта о технике поэтической работы. Северянин среди прочего рассказывал, как «мучительно трудно бывает осмыслить то или иное событие», как иногда неприметная деталь может вырасти в художественный образ.

На маяке взметнулся флаг,

Прорезав тучи светом алым,

Бил в берег яростный прибой,

Кружились чайки на просторе,

Мы пили солнечный настой,

Ногою твёрдой став при море…

Это было уже на Балтике.

Стихи С. К. Баренца опубликованы во втором томе антологии произведений о Великой Отечественной войне «Венок славы» (1985 год).

Знаменитый маршал К. К. Рокоссовский говорил о К. С. Коробицыне, что Калестин Степанович «в самое пекло лез со своей „лейкой“» («лейка» – фотоаппарат).

Калестин Коробицын тоже воевал порой как обычный пехотинец, о чём говорит, к примеру, снимок, на котором офицер роет окоп.

Фотография, на которой любимый солдатами военачальник Константин Константинович Рокоссовский находится в окружении представителей «царицы полей», сделана фронтовым другом маршала – Коробицыным.

Калестин Коробицын фотографировал пленных и в 1941‑м, и в 1945 году.

Дмитрия Фёдоровича Попеля знали на фронте не только как военкора, но и как инструктора снайперов.

Журналист «Правды Севера» Павел Некрасов по нездоровью не подлежал призыву в армию. Но он ушёл на фронт добровольцем. Дважды ранен под Ленинградом, комиссован.

В 1943 году Константин Симонов написал стихи, положенные на музыку Матвеем Блантером, – о журналистах, которые на «„пикапе“ драном и с одним наганом первыми врывались в города» (не для красного словца, кстати сказать, написано). С гордостью за себя пели «Корреспондентскую застольную» и северяне.

Выпьем за победу,

За свою газету!

А не доживём, мой дорогой,

Кто‑нибудь услышит,

Снимет и напишет,

Кто‑нибудь помянет нас с тобой.

Среди наград журналистов-северян – медали «За оборону Москвы», «За оборону Кавказа», «За боевые заслуги», «За отвагу», «За взятие Кёнигсберга», «За взятие Берлина», ордена Красной Звезды, Отечественной войны обеих степеней, Красного Знамени и другие. Есть и Герой Советского Союза из Новодвинска – Фёдор Иванович Коржавин.

Не северянин по рождению, но он стал истым северянином – редактор «Правды Севера» шестидесятых-семидесятых годов Иван Мартынович Стегачёв. На фронте он редактировал дивизионную газету. Много их, славных имён наших коллег…

Не все из архангельских журналистов вернулись домой – Иван Хабаров, Николай Солодовников, Вячеслав Волгин.

Вернувшиеся были отмечены не только медалями и орденами, но и пулями и осколками.

Фотоснимки, публикуемые сегодня, – из архива фотокорреспондента «Правды Севера» майора К. С. Коробицына.