Сергей Николаевич Табанин: Умеющий слушать музыку подводных глубин

Сергей Николаевич Табанин — легендарный подводник-гидроакустик, участвовавший в защите северных рубежей нашей Родины в годы Великой Отечественной войны.

В скромной северодвинской квартире, где живёт Сергей Николаевич со своей женой Надеждой Михайловной, ровесницей, верной подругой жизни, бывают и адмиралы, и капитаны подводных атомных лодок, и другие большие военные начальники. Картины подводных лодок, медали, памятные знаки в бархатных футлярах и фотографии напоминают об этих высоких гостях, выразивших посещением своё уважение к хозяевам дома.

Несколько раз в году — 24 сентября, в день рождения Сергея Николаевича Табанина, 10 ноября, в День работников ОВД, и в преддверии Дня Победы, 9 мая, — вдоль дома № 49 на улице Комсомольской проходят торжественным строем военные моряки в сопровождении духового оркестра, а затем устраивают специальный концерт творческих коллективов города корабелов для Табаниных.

Подводная лодка С-15 возвращается из четвёртого боевого похода

Недавно нам тоже посчастливилось побывать в доме этих замечательных людей. Вместе с исследователем истории Великой Отечественной войны Евгением Анатольевичем Толокновым разговор вели о жизни, о былом. Подержали в руках уникальные фотографии времён Отечественной войны и документы почти 100‑летней давности…

В голосе Сергея Николаевича звучат отрывистые интонации военного человека, привыкшего к кратким и ясным фразам. Его лицо освещает улыбка, когда он по-юношески шутит, рассказывая о каком‑либо неординарном эпизоде своей биографии. У него тонкое чувство юмора, приветливый взгляд и прекрасная память. Ему под стать Надежда Михайловна, также не утратившая всех этих качеств.

Нам было удивительно легко и очень радостно общаться с этими людьми. Словно открыли мы старинную книгу-фолиант и внимательно вчитывались в её глубокий и мудрый текст. Вот таким было наше общение. Мы записали рассказ Сергея Николаевича и предлагаем его вам.

Шенкурский паренёк. Детство

Я родился 24 сентября 1926 года в деревне Конжевской, недалеко от Шенкурска. В семье было ещё трое братьев и две сестры.

Жил я там до шести лет. Детство вспоминаю как самое прекрасное время! Утром встаёшь, мама даёт крынку молока и кусок хлеба. Поел — и беги гулять в луга, в лес, на речку Мареку до самого вечера! Вечером опять мама встречает тебя с крынкой молока и душистым хлебом — поел, иди отдыхай… Носиться в лугах и быть на реке — вот это счастье!

С водой я в то время и подружился. Но однажды чуть не утонул. Плыл на бревне, как это делали все наши мальчишки. Перевернулся и пошёл под воду… Хорошо, рядом ребята были. И парни меня спасли. А так всё, шёл ко дну. Вытащили, потрясли за ноги — и нормально. Нахлебался водицы, «крещение» речной водой принял!

Не думал я тогда, что буду подводником.

Когда стал постарше, начал помогать родителям: вся семья вместе сеяла, жала, косила. Старший брат был хороший косарь, я на него равнялся.

Держали мы корову, овец, кур, была у нас кошка и собака. Все в семье трудились, делали кто что мог. Труд был основой нашей жизни.

Мои родители родом из этой же деревни, по сословию — крестьяне-землепашцы. Папа Николай Алексеевич — отличный охотник, рыбак, плотник… У него было семь братьев, и каждому брату в этой же деревне они сообща построили по дому. Дядья, братья отца, часто вспоминали, как ходили гнать американцев и англичан — интервентов — и воевать с белогвардейцами в Гражданскую войну.

Участвовали мои дядья в штурме Шенкурска, оккупированного интервентами. Рассказывали, как американцы забрались на колокольню и из пулемёта стреляли в наших, а потом захватчики еле унесли ноги.

Переезд в Архангельск

В 1936 году отец решил переехать вместе со всей семьёй в Архангельск. Это было связано с начавшейся коллективизацией. Думаю, он не хотел вступать в колхоз. Мы поселились на проспекте Володарского, в небольшой квартире деревянного дома, который построил отец.

Потом папа заболел, видимо, из‑за большой физической нагрузки, и умер. Мама, Ульяна Константиновна, осталась одна, а нас шестеро. Работала в разных местах, чтобы детей прокормить. Мама нас всех поставила на ноги.

В военное время моим братьям тоже довелось понюхать пороху. Брат Алексей, как и я, служил на Северном флоте, Иван — артиллеристом на Дальнем Востоке, Александр — танкистом на южном направлении.

Было нам по 17 лет

До 7‑го класса я учился в школе № 16 Архангельска. Затем поступил в Архангельский электротехникум связи.

Год я проучился, и началась война.

В аудиториях техникума холодно, голодно. В городе начались бомбёжки… И вот как‑то ребята из нашей группы говорят: «Пойдём, парни, воевать! Что дома-то сидеть? Мы придём на фронт, немцы сразу убегут!»

Пришли мы в военкомат, а нам говорят: «Сидите, ребята, пока дома!»

А через два дня звонят: «Ну, комсомольцы-добровольцы, не передумали? Два дня на сборы».

Было нам по 17 лет.

Марш-бросок на север

Собрали нашу группу и направили на медкомиссию. Почему‑то медкомиссия сделала упор на проверку слуха. После того как мы прошли проверку, перевезли нас в Соломбальский полуэкипаж и погрузили на «макарки» — небольшие пароходы. Переправили через реку на железнодорожный вокзал, посадили в «теплушки» с сеном. И куда‑то повезли.

Доехали до Обозерской — и тут немцы наш состав обстреляли. Но ничего! Повезло, мы целы. Едем дальше. Вот и Кандалакша. Снова самолёты немецкие нас атакуют. Опять пронесло! Вагоны побили, а мы все целы. Опять поехали куда‑то. Знали, что едем на север. Приехали и видим — одни печные трубы торчат. Это был разбомблённый фашистами Мурманск.

Нам предстоял марш-бросок в 30 километров до посёлка Ваенга. Это сейчас город Североморск. Нам выдали обмундирование. Бескозырки, тельняшки, бушлаты, ботинки. Оделись мы, вещмешки за спину, и кругом — шагом марш! После марш-броска нас размещают в трюм судна, и снова куда‑то плывём. Вышли на берег. И опять говорят: ещё один марш-бросок. «Перемкнёте через эти пригорки, там будет город Полярный».

Привели, построили перед зданием. Говорят: «В этой спецшколе будем вас учить на гидроакустиков».

Мы только удивились, не знали, кто это — гидроакустики.

Уши и глаза подводной лодки

Стали изучать специальную аппаратуру. Сидишь в тёмной комнате, включают запись «Жизнь моря» и спрашивают: «Табанин, что слышишь?» А там что‑то пищит и скрипит…

Надо было отличить, что именно так звучит, и какой идёт корабль. А как отличить? Оказалось, что каждый корабль имеет свой голос. Так что по шуму винтов можно было узнать тип корабля, сколько до него кабельтовых, и многое другое.

Так мы стали ушами и глазами подводных лодок. Называли нас в дивизии «слухачами».

Крещение морской водой

Я начал служить на дизельной подводной лодке «С-15». Бригада подводных лодок базировалась в Екатерининской гавани Полярного, в Кольском заливе Баренцева моря. На борту ПЛ нас было около 50 человек экипажа.

Дизельная подводная лодка «С-15» — средних размеров. На ней размещались восемь торпед, два 45‑мм орудия и 105‑мм пушка. Рабочая глубина погружения — 60 метров, предельная — 80 метров.

И здесь меня посвятили в подводники. По традиции надо было выпить целый плафон очень солёной морской воды. Так я второй раз «покрестился» водой — теперь уже морской.

Первые походы

Начались походы. Работа была построена таким образом, что подводники держали связь с авиацией, которая производила разведку. Лётчики докладывали в Мурманск, в каком квадрате моря обнаружены неприятельские корабли. Командование из Мурманска отдавало приказ выходить в заданный квадрат. Сопровождали мы и союзнические конвои из Англии, отпугивали от них немецкие подводные лодки.

Со временем я стал старшим дивизионным гидроакустиком, и у меня было на обслуживании пять подводных лодок.

В 1941 году в нашем дивизионе было всего восемь подлодок. Потом к нам в Полярный переводили лодки с других флотов. В конце войны на нашей базе дислоцировалось более 20 подлодок. Пришли они с Дальнего Востока, с Чёрного моря, Каспия и Балтики.

За время службы меня наградили тремя благодарностями от товарища Сталина. Мы ему верили как самому близкому человеку.

Как звучит мина

Если бы в детстве меня научили, то я бы играл на скрипке. Люблю скрипичную музыку! Наши приборы были тоже очень тонко настроены, различали свою музыку очень чутко, они слышали все ноты. Работали мы и на советской технике, была у нас и английская станция «Айзик», оснащённая вибратором из кварца. Когда на него даёшь переменный ток высокой частоты, она «видит», а когда отключаешь, то превращается в «ухо» — слышит.

Определяли мы по звуку, как подводные минные поля работают. Мина звучит как звонкий щелчок.

Особые операции

Было это в Карском море, недалеко от Новой Земли. Туда пришли три подводных немецких лодки, и там же были три наших лодки.

Одну немецкую лодку мы утопили. А сами попали под шестиметровые паковые льды и не можем из-под них выйти.

Двое суток мы находились под водой. На этот период воздуха нам хватало. Постепенно стал разряжаться аккумулятор. А чтобы его зарядить, необходимо было подняться на поверхность и для зарядки пробыть там минимум шесть часов.

А мы всплыть не можем!

Долго искали, где полынья. На авось искали. Помяли, поломали бока у лодки, перископ повредили. Дышать становилось тяжело. Начали стравливать воздух из специальных баллонов и даже из торпед спускали воздух.

Досталось нам тогда крепко! Полынью нашли. Еле выбрались. На базу вернулись изрядно потрёпанные.

«Море — в лодку!»

Мы были на позициях около мыса Нордкап, в северной точке Европы. Сообщили нам, что идёт немецкий конвой: три транспорта с живой силой и техникой и двадцать кораблей охранения. Приказ: атаковать транспорты. Во что бы то ни стало остановить!

Они шли на Мурманск. Мы пошли навстречу.

Сначала услышали шумы, потом командир посмотрел дымки на горизонте, и мы пошли на сближение. Было принято решение нырять под немецкий конвой и выходить к нему на пистолетный выстрел.

В немецком конвое — тральщики, катера, миноносец. Мы произвели торпедную атаку. Наши торпеды попали в цель.

Но мы себя обнаружили.

Когда выпускали торпеды, то наша лодка в результате пуска немного подвсплыла, показалась на поверхности! Нас сразу заметили и взяли на таран.

Немцы приближаются. Командир кричит: «Боцман, ныряй!»

А для таких случаев на борту подлодки есть цистерны быстрого погружения. Открываются кессоны, и звучит команда: «Море — в лодку!» И лодка камнем падает на дно.

Сделали. Падаем на 60 метров, на 80 метров… Немцы стали сбрасывать подводные бомбы. 78 глубинных бомб сбросили на нас!

Шпангоуты нашей подлодки стали прогибаться. Волна взрывная шла мощная. Лодка была клёпанная, и некоторые заклёпки «заслезились». И на наше счастье, мы оказались на отметке 107 метров, а бомбы имели глубину действия 80 метров.

После этого мы затаились на дне моря. Всё должно было замереть, даже ложкой о тарелку нельзя было звякнуть…

Наконец приняли решение оторваться от грунта. А за нами ещё пара кораблей давай охотиться. И ещё два десятка бомб на нас сбрасывают!

Тогда наш командир принимает решение уходить от преследования и прятаться в минном поле противника. Немцы в своё минное поле не могли зайти. И это нас спасло.

Некоторые из экипажа от переживания поседели за этот поход.

Пришли мы в Полярный на базу с повреждениями. Эта история мне до сих пор снится. А уже больше 80 лет прошло!

В Полярном знали, что мы в такой ситуации оказались. Радовались все, когда нас встречали — по флотской традиции преподнесли вернувшемуся из боевого похода экипажу запечённого молочного поросёнка на блюде.

Случай во время проводки конвоя

Был такой случай во время проводки конвоев. В тумане навстречу нашей подлодке (шли мы на «Малютке», экипаж — 20 человек, у нас на вооружении всего две торпеды) вышла немецкая подлодка, нос к носу. И обе одномоментно погрузились, увидев друг друга. Немец стал охотиться за нашей, выпустил десять торпед. Наша «Малютка» маневрировала. Немец стал всплывать. И в этот момент наша «Малютка» успешно атаковала и утопила неприятеля!

Свои 18 лет я встречал 24 сентября 1944 года на глубине 20 метров у Новой Земли верхом на электрогрелке. Подводные лодки тогда не очень‑то тёплые были! Чтобы согреться, даже шубы надевали внутри подлодки!

Как встретили Победу

Мы ждали Победу. По радио слышали, что идут бои в Берлине. Наши лодки стояли в Полярном в Екатерининской гавани у пирса и 9 мая стреляли из орудий — это был наш салют. Радость всемирная! Конечно, вспоминали тех, кто не вернулся, и задумывались, что дальше будет.

Зачитали нам приказ минобороны, в котором говорилось, что тех, кто в нашем возрасте пришёл на флот, оставлять на службе ещё на пять лет.

И я был назначен дивизионным специалистом на плавбазе «Печора». Это была учебная база, которую мы забрали после Победы от немцев по репарации. Она у нас предназначалась для отработки учебных манёвров и торпедных ударов. В моём ведении было пять подводных лодок, на которых я обучал молодых специалистов-гидроакустиков, настраивал аппаратуру, передавал опыт. Демобилизовался в 1951 году и вернулся в Архангельск.

Солдат партии

В Коммунистическую партию меня приняли тоже на подводной лодке.

В первые годы после демобилизации в Архангельске я работал инструктором Ломоносовского райкома партии. Курировал флот, бывал с проверками на судах Северного речного пароходства, Северного морского пароходства. Затем меня назначили первым секретарём Соломбальского райкома комсомола. Окончил Высшую партийную школу, и меня избрали заместителем председателя райисполкома Приморского района. Пешком исходил всё побережье Белого моря, занимался и культурой, и стройкой… А после пригласили стать старшим цензором Архангельской области. В моём ведении были все газеты, книги, концерты и выступления артистов. Поездил по Архангельской области, бывал во всех культурных учреждениях. А потом меня направили на работу директором научно-технической библиотеки Совнархоза. И наконец — политработником в создаваемую в те годы в Северодвинске милицию. Проработал в УВД до самой пенсии.

Я солдат партии. Куда партия посылала, там работал и служил Родине.

Я прожил большую жизнь и счастлив, что мне выпала именно эта судьба — послужить людям и своей стране.

Благодарность от И. В. Сталина за участие в Петсамо- Киркенесской операции