09.05.2023 10:00

Фёдор Абрамов два года служил в СМЕРШе. Началась его служба 80 лет назад

В СМЕРШ, конечно, не просились, — не та служба. Вот и Фёдор Абрамов, недавний студент филологического факультета университета и дважды раненный защитник Ленинграда, не помышлял о противоборстве шпионам и диверсантам
Сослуживцы В. Михайлов и Ф. Абрамов. Из книги Александра Мосеева «Щит и меч Поморья»

«Куда нас ведут?» — «Не разговаривать!»

После лечения в госпиталях он стал — с 1 февраля 1943 года — курсантом Архангельского пулемётного училища. Через недолгое время снова предстояло идти на фронт, теперь уже не в университетский батальон, необученный и плохо вооружённый… Однако неожиданно трёх человек из училища апрельской ночью «подняли и под конвоем повели в весеннюю распутицу по ночному Архангельску. На вопрос, куда ведут, — окрик: „Не разговаривать!“, а затем короткое: „Увидите. В контрразведку“. „Зачем в контрразведку?..“ И сразу, — вспоминал Абрамов, — страх. Жуткий страх. Спрашивал себя: чем провинился? Стал перебирать в памяти юность, фронт, разговоры в училище. Что где сказал… Столовую ругал — плохо кормят. В ночи какие страхи не приходят. И уже считал себя виноватым».

Что за необходимость была вести курсантов ночью под конвоем в контрразведку?!. Для трёх человек те минут 15, что шли они от Казарм Восстания до здания контрразведки в самом центре города, около мединститута — проспект Павлина Виноградова, 55, теперь снова Троицкий, — были, наверно, одними из самых тяжёлых в их короткой жизни.

Жить Абрамов будет, как и его коллеги, в общежитии Архангельского лесотехнического института на улице Северодвинской.

В училище ему — перед направлением в СМЕРШ — дали комсомольскую характеристику, в которой сказано, что беседы и лекции он проводил как «мастер слова».

К слову сказать, курсанты пулемётного училища не только учились, но и участвовали в тушении пожаров, которые возникали в результате налётов немецкой авиации, строили оборонительные сооружения, в частности по берегу Северной Двины, разгружали в порту грузы.

Точнее, архангельского СМЕРШа, как и всякого другого, в те дни, когда Абрамов приступал к новой для себя службе, ещё не существовало. Был особый отдел НКВД по Архангельской области. Секретным постановлением Совнаркома СССР от 19 апреля 1943 года Управление особых отделов Народного комиссариата внутренних дел преобразовано в Главное управление контрразведки «СМЕРШ» — «Смерть шпионам» — с передачей его в ведение Народного комиссариата обороны СССР с непосредственным подчинением Верховному главнокомандующему Сталину.

Первая должность Абрамова на новом месте — помощник оперативного оперуполномоченного резерва; с августа 1943 года — следователь, с июня 1944 года — старший следователь следственного отделения отдела контрразведки военного округа. Первое офицерское звание — младший лейтенант — присвоено Абрамову 18 июня 1943 года.

Зачем Архангельску СМЕРШ?

В «Литературной газете» за 21–27 мая 2008 года опубликован очерк Николая Коняева «Собрат праведного Артемия Веркольского». Цитирую: «Мне хорошо запомнился день 18 мая 1983 года, когда в Ленинграде прощались с писателем. Хоронить его увозили в Верколу, а гражданская панихида проходила в нашем Доме писателя им. Маяковского, и весь день к Дому писателя шли люди.

Ну, а потом были поминки в редакции журнала „Звезда“… И хотя, конечно, говорили, что умер настоящий писатель, но тут же вспоминали о его службе в СМЕРШе, и эти произносимые вполголоса подробности биографии, как и вспыхивающие то тут, то там ссоры, схожи были с болотной трясиной, которая засасывала память о великом писателе…»

Диссидентами и диссидентствующими личностями СМЕРШ всё ещё считался постыдной структурой, хотя уже был опубликован роман Владимира Богомолова о работе контрразведчиков «Момент истины». Но устной негативной информации — правдивой и неправдивой, — порочащих особистов и смершевцев кривотолков было много. То и другое бросало тень и на Абрамова. Даже и те литераторы, которые с пиететом смотрели на него, предвзято относились к его службе в СМЕРШе. В книге «Дом на угоре» (1990 год) Ю. Оклянский иронически задался вопросом: «Чем же занималась войсковая контрразведка в отдалённых тыловых портах (имеются в виду Архангельск и Кемь. — С. Д.), куда вражеские шпионы и диверсанты проникнуть могли разве лишь в порядке чрезвычайного происшествия? Помимо прочего, сталинско-бериевское изобретение СМЕРШ был высшим гарантом и блюстителем политической чистоты и благонадёжности личного состава окрестных частей и подразделений. Абрамов не любил вспоминать о том, но, вероятно, немало тёмных сторон жизни, изломов судеб и человеческих драм довелось насмотреться за эти годы лейтенанту тыловой контрразведки».

Может быть, автор не слышал о северных конвоях, о тех необходимых СССР грузах, которые шли по ленд-лизу в тот же Архангельск, — самолётах, танках, пушках, автомобилях, горючем и так далее. О помощи союзников нашей стране говорили в советское время немного, её принижали, но говорили же и всё же отдавали должное вкладу США, Великобритании и других стран в общую победу. (В 1941–1945 годах в архангельский порт пришло около 500 транспортных судов союзников, главным образом английских и американских, но были среди них и транспорты под норвежским, датским и панамским флагами.)

Фёдор Александрович Абрамов, связанный письменным обязательством хранить «в строжайшем секрете все сведения и данные о работе органов и войск НКВД, ни под каким видом не разглашать их и не делиться ими даже со своими ближайшими родственниками и друзьями…», вынужден был порой отмалчиваться — при его‑то взрывном характере, — даже когда слышал откровенную нелепицу или чушь по отношению к военным контрразведчикам. А ещё «не любил вспоминать», потому что с кондачка не хотел говорить о сложной теме. Всю ночь надо было бы общаться под рюмку, а сердце абрамовское давно «пошаливало».

Ответом тем, кто распространял бредни, могла стать повесть о том, что писатель хорошо знал, что можно было разглашать. Долго готовился к этому труду. Увы, он остался незавершённым, вдова Л. В. Крутикова-Абрамова опубликовала только фрагменты несостоявшейся повести под названием «Кто он?».

«Я никогда не отказывался от службы в контрразведке, хотя это и пыталась кое‑какая писательская тля использовать против меня. Мне нечего было стыдиться. Не поверят, а я ведь освобождал», — строки из дневника Фёдора Абрамова.

Следователь стал адвокатом

В комментариях к неоконченной абрамовской повести Людмила Владимировна Крутикова-Абрамова написала: «Я хорошо знала сюжет повести о следователе. Фёдор Александрович не раз рассказывал мне и близким друзьям, как он вёл в контрразведке расследование по делу брянского партизана и его жены, как установил их невиновность, добился освобождения. При этом его особенно поразила личность того человека, который был повинен в гибели партизанского отряда, им оказался бывший раскулаченный. Характеры были колоритными, а сюжет — необычен для Абрамова».

Следователь Абрамов. Август 1943 г. Фото из личного архива Фёдора Абрамова. Предоставлено Геннадием МартыновымСледователь Абрамов. Август 1943 г. Фото из личного архива Фёдора Абрамова. Предоставлено Геннадием Мартыновым

Абрамову (и его герою) советовали начинать дела с разглядывания фотографии подследственного — чтобы вызвать в душе ненависть к нему. Молодой контрразведчик берёт в руки фотокарточку — и что же: самое заурядное лицо. На другой день увидел невзрачного парнишку, вид которого никак не вязался с тем, что написано в обвинительном заключении. Сомнения, сомнения… Не только следовательские, но и в некотором роде писательские: о литературном творчестве мечталось уже тогда, и перо Абрамов в руки брал не только по служебной надобности (для ведения протокола допроса очередного агента-парашютиста), — к тому, что узнавал, он относился как будущий писатель.

«Появление молодой арестованной женщины, её облик, поведение навсегда врезались в память Абрамова, — из комментария Л. В. Крутиковой-Абрамовой. — Он не раз с восхищением рассказывал мне и друзьям, как вела себя Мария при первой очной ставке с мужем. Она с негодованием допрашивала следователя: по какому праву её, партизанку, комсомолку, арестовывают без всяких доказательств, унижают, везут в скотских условиях? А когда она узнала, что во всём виноват муж, что он признал обвинения и назвал её пособницей, она со словом „подлец“ ударила его по лицу. Не поверить ей было невозможно».

Герой Абрамова устанавливает доказательство невиновности подследственного и его жены и выносит оправдательное заключение. А человека могли расстрелять. Следователь превратился в адвоката. Но это поставило его в положение изгоя. Ему (и Абрамову) было страшно: ибо оправдание взятых под арест могли расценить как брак в работе — «на наказание в 10 лет смотрели как на какую‑то норму… Осуждали автоматически, часто без всякой злобы». Осуждали за «клевету на советский строй»: на всяк роток не накидывали платок — люди говорили о том, что в колхозах голодно, что «малой кровью», давно понятно, Гитлера не одолеть, что оружия не хватало.

Из других записей Абрамова в связи с намеченной работой: «Солженицын говорит, что чекисты хорошо ели, легко работали. Может быть, в лагерях — да. А у нас в округе — ужас. Как раз наоборот, офицеры в воинских частях не голодали. Им перепадало с солдатской кухни. А нам — нет. Правда, генерал и Васильев (И. И. Головлёв и его заместитель. — С. Д.) были сыты. И начальники отделений». При этом работали контрразведчики по 12–15 часов в день.

«Зачем мудрить и выдумывать? Надо следовать фактам…» Значит, самого Абрамова в задуманной работе много. Он написал, что следователь подбирал объедки с тарелок Васильева. В его герое могли «уличить» его самого, — он не постыдился бы этого: что было, то было.

На «втором фронте»

В конце августа — начале сентября 1943 года Фёдор Абрамов побывал в родной Верколе — ему дали отпуск на 18 дней (дорога пароходом и на лошадях занимала много времени) для сопровождения в деревню брата Василия, который направлялся домой в долгосрочный отпуск после ранения и лечения, — Василий Александрович не обходился без костылей. На фронт его больше не взяли. (Воевал и брат Николай. Он погибнет на Украине в конце осени 1943 года. Похоронен на днепровском острове Хортица.)

Кто знает, возможно, в те дни в родной деревне Фёдор Абрамов, снова увидевший работу женщин, подростков и стариков (после второго ранения он уже наблюдал их труды и сам работал рядом), как раз подумал о том, что страна ждёт от союзников открытия второго фронта, а он, неофициальный, давно открыт тружениками тыла. Наш тыл писатель Абрамов и будет называть «вторым фронтом».

Вероятно, в те дни Абрамов прочитал в номере за 13 августа районной газеты «Лесной фронт» опубликованное на первой странице «обращение колхозников-сезонников из колхозов „Большевик“ и „Лесоруб“ Веркольского сельсовета». В частности: «Мы, колхозницы, домашние хозяйки из колхоза „Лесоруб“, организуемся в звено Абрамовой Ксеньи по заготовке леса из 8 человек и обязуемся своевременно выйти на лесозаготовки и заготовить за осенне-зимний сезон на каждого человека по 700 кубометров, на звено — не менее 5600 кубометров леса».

Наверно, и для мужиков‑то по 700 кубометров на каждого — немало, а для женщин?.. «Лес всем мукам мука», — напишет Абрамов в романе «Две зимы и три лета».

Веркольский колхоз «Лесоруб» поставлял фронту не только лес, хлеб и мясо, но от него шли и подарки к праздникам — масло, капуста; колхозники несли на приёмный пункт сушёные грибы, сушёную картошку, чернику и так далее.

Предмет гордости

Архангельский военный округ, контрразведывательное обеспечение которого осуществлял отдел контрразведки «СМЕРШ», дислоцированный в Архангельске, включал в себя территории сегодняшних Архангельской, Мурманской, Вологодской областей, республик Карелия и Коми. «В период с лета 1942 года по осень 1944‑го с аэродромов оккупированных Карелии и Псковщины на территории Вологодской и Архангельской областей были сброшены на парашютах десятки разведывательно-диверсионных групп противника, сотни немецких агентов-парашютистов. Главной их задачей являлся сбор разведывательной информации и совершение диверсий на Северной железной дороге, в морских портах Архангельска… Интерес немецкого командования к нашему региону был объясним: Северная железная дорога являлась главной артерией, по которой осуществлялась доставка в СССР по ленд-лизу военных грузов», — написал Алексей Кононов в статье «В радиоигру вступает „СМЕРШ“», опубликованной в сборнике «Щит и меч Поморского Севера» (Архангельск, 2006 год).

Значительная часть бывших бойцов и офицеров Красной армии после приземления являлась с повинной в отделения НКВД или сельсоветы. Вместе с такими бывшими немецкими агентами контрразведчики вели — и успешно! — радиоигры: сообщали дезинформацию о работе железной дороги и других военных объектов, вызывали новые группы диверсантов-парашютистов, захватывали их и контейнеры с оружием, боеприпасами, листовками, советскими деньгами. «Документальные данные свидетельствуют: молодой следователь Абрамов играл самую непосредственную роль в организации этой работы, являющейся вершиной контрразведывательного искусства, предметом гордости любой спецслужбы», — подчеркнул Алексей Кононов.

С осени 1943 года лейтенант Абрамов полгода вёл радиоигру. Успешная радиоигра — спасённые жизни. Сколько их спасено? Сказать невозможно, но, безусловно, много.

С 19 апреля 1943 года, со дня приказа об организации СМЕРШа, проведено этой службой 183 радиоигры. Участие Абрамова даже в одной из них — предмет гордости. Однако о нём требовалось молчать. И до сих многие сведения о радиоиграх секретны.

В течение только 1943 года СМЕРШ Архангельского военного округа вёл следствие по делам 27 вражеских разведывательно-диверсионных групп общим количеством разведчиков-парашютистов 113. Абрамов участвовал в производстве следствия по восьми из них.

Об Абрамове-контрразведчике написано также в книге Александра Мосеева «Щит и меч Поморья» (2017 год): Абрамов был свидетелем и участником многих событий — «захватывающих, полных детективного напряжения, подчас смертельно опасных».

«За лучшие показатели в следственной работе» 27 июня 1944 года приказом начальника отдела контрразведки военного округа старший следователь Абрамов награждён часами.

Дополнительный паёк

К вопросу о репутации СМЕРШа. Корреспондент газеты «Культура» Владимир Перекрест разговаривал в 2013 году с Ф. И. Ястребовым, сослуживцем Абрамова, ветераном госбезопасности, жителем Выборга. Вопрос полковнику в отставке: разве ночные допросы не являлись нарушением социалистической законности? «Они не были средством воздействия на подследственного, — ответил Ястребов, проводились из‑за перегрузки делами, — их насчитывалось до 40, — но с прокурорского ведома». И добавил: «На ночь следователю полагался дополнительный паёк — сто граммов хлеба, кружка свежего чая и чайная ложка сахарного песка. Но доппаёк не сильно помогал молодым организмам, следователи едва не валились с ног от усталости».

Однажды Фёдор Ястребов услышал стук в стенку из соседнего кабинета. Он вызвал конвойного, чтобы тот остался с подследственным, и зашёл к соседу. И что же увидел? Спит за столом коллега, перед ним сидит с недоумённым лицом бандеровец: силы покинули смершевца… Абрамов сочувствовал товарищу, но как старший всыпал и ему, и Ястребову. Тот удивился: «А мне‑то за что?» — «Для профилактики».

…В декабре 1988 года Фёдор Иванович Ястребов съездил в Верколу. В книге отзывов литературно-мемориального музея оставил большую запись, в которой есть такие строки: «От всего сердца благодарю работников музея и земляков Фёдора Александровича за скорбную радость снова прикоснуться в воспоминаниях к своему великому другу».

Нужен дельный филолог

15 декабря 1944 года приказом наркома обороны СССР И. В. Сталина на базе бывшего Архангельского военного округа образован Беломорский военный округ с включением в него Мурманской области и Карело-Финской АССР. С дислокацией командования округом в Кеми. Дослуживать Абрамову пришлось в Карелии. День Победы встретил в Петрозаводске. 10 мая делает подробную запись в дневнике. Небольшой отрывок: «Петрозаводск не спал. Во всех домах светились окна… я почти не спал в это утро. Как пьяный я лежал в постели. Думалось о многом: о радости, которая затопляет Россию, о встречах и т. д. Природа тоже отметила утро советской победы — восходом великолепного солнца. Как ни странно, но только в это утро я услышал первые птичьи голоса в весну 1945 года. Под окошком заливались воробьи, хотя утро было холодное.

…В девять часов выступал Сталин… Все мысли мои, все чувства были обращены к великому человеку.

Я думал, что речь его сегодня будет горяча, жгуче-радостна. Ведь люди, для которых Сталин — бог и совесть нашего века, после этих кошмарных лет войны так нуждаются в тёплом отеческом слове!

Но речь Сталина была сталинской, лаконичной, сдержанной.

Впрочем, в сдержанности чувств — великая мудрость».

В августе 1945 года начальнику отдела контрразведки Беломорского военного округа генерал-майору И. И. Головлёву приходит письмо ректора ЛГУ А. А. Вознесенского с просьбой: «…демобилизовать и направить в моё распоряжение для завершения высшего образования бывшего студента 3‑го курса филологического факультета Ленинградского университета, ныне военнослужащего, находящегося в Вашем подчинении, т. Абрамова Фёдора Александровича.

Тов. Абрамов за время своего пребывания в университете зарекомендовал себя как способный и дельный студент, и есть все основания полагать, что из него выработается полноценный специалист-филолог, в которых так остро нуждается наша страна».

Но только 2 октября генерал Головлёв подпишет приказ, которым лейтенант Абрамов уволен из кадров Красной армии. Аттестован офицер отлично. Награды Ф. А. Абрамова — медали «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и орден Отечественной войны II степени.

Полноценным филологом Абрамов стал — неслучайно заведовал кафедрой на филфаке. Но кафедру и университет оставил, чтобы стать писателем. Как писатель вошёл не только в историю литературы, но и страны.

Строки Давида Самойлова:

Как это было! Как совпало –

Война, беда, мечта и юность!

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось.

В Фёдоре Абрамове всё это очнулось в известных произведениях.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Сергей ДОМОРОЩЕНОВ