27 декабря 1995 года постановлением Священного Синода Русской православной церкви ему было определено быть епископом Архангельским и Холмогорским. 4 февраля 1996 года в московском Богоявленском кафедральном соборе патриарх Алексий II возглавил его хиротонию во епископа.
Епископ Архангельский и Холмогорский Тихон в Архангельской и Холмогорской епархии прослужил 14 лет, он скончался в своей резиденции в ночь с 19 на 20 октября от сердечного приступа в возрасте 47 лет. Похоронен у алтаря храма Всех Святых на Вологодском кладбище Архангельска.
Как было много любви у правящего архиерея к людям!
С епископом
Архангельским и Холмогорским Тихоном
я познакомилась в мае 2000 года, когда он
пришёл к нам на радиоканал «Архангельск»
и во время прямого эфира ответил на
вопросы слушателей.
А спустя
несколько дней после передачи по его
благословению приняла участие в крестном
ходе, который прошёл по Северной Двине
на пароходе «Гоголь» от Северодвинска
до Котласа. Это был единственный крестный
ход за всё время существования епархии,
который пересёк всю Архангельскую
область по Северной Двине. Пароход
причаливал у лесных посёлков и небольших
деревень. А один раз сделал остановку
недалеко от великолепного, необыкновенной
красоты, одиноко стоявшего на высоком
угоре большого каменного Троицкого
собора, к сожалению, полуразрушенного.
Участники
крестного хода проходили по улицам
посёлков и сёл или же служили молебны
прямо на берегу реки. Многие северяне
впервые в жизни видели священнослужителей,
и это производило на них огромное
впечатление, тем более что шли пасхальные
дни, и на батюшках, диаконах и пономарях
были красно-золотистые облачения, а
впереди несли хоругви, крест, и шествие
сопровождалось песнопениями. Северяне
приходили за несколько километров,
чтобы соприкоснуться с таким праздником!
В некоторых
местах останавливали уроки в школах, и
все учителя и ученики участвовали в
молебнах. И всюду звучало слово правящего
архиерея, проникавшее в сердце каждого,
кто его слышал. Конечно, организация
такого крестного хода — огромная заслуга
владыки Тихона.
Вскоре после
крестного хода владыка предложил нам
с фотохудожником Николаем Чесноковым
возродить епархиальную газету. Несколько
лет мы вместе с ним ездили на машинах
от Архангельска до южных районов области
— Котласа, Коряжмы, Ильинско-Подомского,
Яренска, Красноборска, Шипицыно, Туровца,
Приводино, Христофоровой пустыни,
Сольвычегодска, Урдомы… В Коряжме во
время приезда архипастыря ежегодно
совершался крестный ход по улицам
города, в котором он всегда принимал
участие.
Длинные
утомительные дороги, но владыка не
позволял себе отдохнуть, постоянно
служил, решал многие важные вопросы,
общался с самыми разными людьми. Очень
запомнилась девочка-отроковица из
Ильинско-Подомского. Она написала письмо
владыке, и у них завязалась переписка.
Когда мы приехали в их село, они
встретились.
Правящий архиерей приезжал в самые отдалённые и труднодоступные уголки нашей епархии. В конце 90‑х — начале 2000‑х автомобильной дороги от Архангельска до Карпогор ещё не было. Поезд шёл всю ночь. Чтобы добраться до Артемиево-Веркольского монастыря, нужно было проехать от районного центра по грунтовой дороге 50 километров. Затем переправиться на лодке через Пинегу, а дальше — пешком. И такой путь владыка Тихон преодолевал не раз и не два. А из Веркольского монастыря ехал ещё дальше — в Суру, — и вновь по пыльной грунтовой дороге.
Он так полюбил
наш Север, что заражал, вероятно, своей
любовью и других людей. Они тоже принимали
участие в его поездках. В 1998 году в
Веркольском монастыре вместе с владыкой
Тихоном побывали владыка Костромской
Александр и владыка Тираспольский
Юстиниан.
У многих
архангелогородцев остался в памяти тот
мощный крестный ход, который состоялся
в Архангельске с чудотворной иконой
Божией Матери «Феодоровская», которую
привезли к нам из Костромы. Проливной
дождь! Ветер пытался вырвать из рук
хоругви! А тысячи людей и вместе со всеми
архангельский владыка Тихон и костромской
владыка Александр шли и шли с молитвой
от Гостиных дворов до Ильинского храма.
Сколько же благодати получил тогда
Архангельск от совместной горячей
молитвы!
Меня всегда
поражало, как много любви было у правящего
архиерея к людям! Он никогда никем не
гнушался, никогда не смотрел и не
разговаривал ни с кем свысока, был очень
добр и отзывчив. Как‑то я сказала
ему, что у одного человека, который в
своё время его очень сильно подвёл,
тяжело болеет мама, а денег на лекарства
не хватает, и владыка передал ему через
меня конверт с деньгами. Сёстрам сурской
общины он пожертвовал средства на
восстановление Никольского храма. И
скольким людям он оказал милость, о
которой никто даже не догадывался.
А какие у
владыки Тихона были проповеди! Доступные
для понимания каждого прихожанина, даже
если человек только что переступил
порог храма. Яркие, запоминающиеся,
западающие глубоко в душу.
Несколько
лет общения с владыкой Тихоном очень
помогли мне в духовном возрастании. Его
мудрость, его любовь, его доброта, его
открытость учили меня, как и всех, кто
был с ним рядом, жить по‑христиански.
Главное — чтобы дети выросли верующими людьми
Сегодня
уместно вспомнить о родителях владыки
Тихона, о семье, в которой он воспитывался.
А это необычная семья — из неё вышло
шестеро настоятелей храмов.
Двадцать лет
назад, на 40‑летие епископа Архангельского
и Холмогорского Тихона приезжала его
мама Маргарита Васильевна Степанова.
И мне тогда посчастливилось взять у неё
интервью. Вот часть того памятного
разговора:
– Родом мы
из Сусанинского района Костромской
области. Недалеко от нас, в Сумароково,
был Свято-Троицкий монастырь, в котором
жила местночтимая матушка Верушка-босоножка.
Моя бабушка Мария Лукинична Смирнова
в 30‑х годах XX века добровольно сидела
с ней в тюрьме за веру. Маме, Александре
Фёдоровне, матушка Вера предсказала
всю её жизнь. Она дала ей крестик со
словами из Евангелия и псалтыри. Мама
растолковала их так, что у нас в роду
должен появиться священник. А я была у
неё единственная дочь. Ещё матушка Вера
дала ей сахарницу (я её до сих пор храню)
и сказала, что мы никогда не будем
нуждаться, всегда будем сыты. И это
действительно сбылось.
Я родилась
в 1941 году, а мой отец Василий Михайлович
Русиков погиб на фронте в 1944 году и
числился без вести пропавшим. А недавно
мы узнали из «Книги памяти», что он
похоронен в братской могиле города
Ивано-Франковска.
Маму за то,
что она была верующей и пела в церковном
хоре, отправили по этапу в 1951 году.
Последнее место ссылки — город Ухта.
Ей дали срок 25 лет, но она, к счастью,
просидела только пять. Когда её забрали,
мне было всего девять лет. Я осталась с
маминой сестрой, моей крёстной, тётей
Аней.
Я училась в текстильном техникуме в Костроме и постоянно посещала церковь в честь Иоанна Златоуста. Владимир, мой будущий супруг, после второго класса Ленинградской духовной семинарии приехал на каникулы в Кострому и нёс послушание в этом храме. Увидел меня там, подошёл после службы, и мы познакомились.
Его отец
Михаил Васильевич Степанов был коммунистом
и священников не любил, а мама, София
Сергеевна, работала на фабрике. В восьмом
классе Володя хотел вступить в комсомол,
но почему‑то колебался. А однажды
ночью ему было видение, после которого
он стал человеком верующим.
Окончив
восьмой класс, они с другом пошли к
владыке Иоанну, тогдашнему епископу
Костромскому и Галичскому, просить
благословения уйти в монастырь. Но он
сказал, чтобы они сначала отслужили в
армии, окончили семинарию, а там видно
будет. И назначил их своими иподиаконами.
В армию Владимира не взяли, потому что
на призывной пункт он пришёл с крестиком,
и там решили, что нормальные люди
крестиков не носят. Его направили в
больницу, а потом выдали «белый билет».
Год мы с
Владимиром переписывались. А когда он
окончил третий класс семинарии, мне
исполнилось 18 лет, и в Петров день мы
повенчались. После семинарии его
рукоположили во священника.
Мы поехали
в наш первый приход — в село Макарий-на-Письме
Буйского района. Там под спудом находились
мощи преподобного Макария (сейчас они
открыты), а вторая рака с его посохом и
шапочкой стояла в каменном храме в честь
Преображения Господня. От неё происходило
немало исцелений. В то время в церковь
ходило много людей, но приходы были
бедные, потому что людям не платили
денег. В этом селе у нас родилась первая
дочка Марина.
Батюшка
прослужил здесь два года. Уполномоченному
по делам религии не нравились те
проповеди, в которых он говорил об учении
церкви, иногда сопоставляя это учение
с атеизмом. Восемь месяцев отца Владимира
не допускали служить в храме. А в то
время, если человек не работал три
месяца, то его ссылали как тунеядца.
Батюшке пришлось окончить курсы кочегаров
в Костроме и топить баню.
В Рождественский
пост мы съездили с ним в Псково-Печерский
монастырь. Там доживали свой век
валаамские старцы — отец Николай, старец
Лука, архимандрит Никита. Старцы дали
отцу Владимиру советы, как ему выйти из
создавшего положения. Я была в то время
беременна нашим вторым ребёнком. Он
родился 2 марта 1963 года. Мы назвали его
Николаем. Впоследствии он стал владыкой
Архангельским и Холмогорским Тихоном.
Потом у нас появилось ещё шестеро детей:
Пётр, Сергей, Василий, Надежда, Димитрий,
Иоанн.
Когда батюшке
снова разрешили служить, мы поехали в
новый приход. За годы службы нам пришлось
сменить двенадцать приходов. Уполномоченный
по делам религии всё время грозил
батюшке, что если он не исправится, то
его пошлют по этапу. И лишь в приходе в
Шуньге, это в восьми километрах от
Костромы, отец Владимир прослужил
семнадцать лет.
Батюшку во
всех приходах люди любили и уважали. Он
очень ревностно относился к службе.
Всё, что нужно со стороны священника,
исполнял безотказно. Служил часто и
очень молитвенно. Иногда у нас за всю
неделю не было ни одного выходного дня.
Ни одного покойничка не проводил без
заупокойной службы.
Когда мы
поднимали детей, не было никакой бытовой
техники, которая нынче так облегчает
домашний труд любой хозяйки. Воду носили,
печки топили дровами. В некоторых
приходах и хозяйство кое‑какое было.
Дети рождались с интервалом в два, два
с половиной года. Но с Божией помощью и
силы находились, и всё успевала. Господь
дал мне хорошее здоровье, и я не только
справлялась по хозяйству, но ещё и на
клиросе пела и читала, помогала моей
маме шить облачения и одежду для детей.
Сейчас это трудно даже представить.
В доме у нас
было много икон. Тогда люди их выбрасывали
за ненадобностью, а мы подбирали.
Некоторые иконы у нас особенно почитались.
Когда к маме пришли делать первый обыск,
то забрали все церковные книги, оставили
только акафист Божией Матери
«Скоропослушница», на котором была
напечатана иконка Богородицы.
Мама ожидала,
что её вот-вот могут отправить в лагерь,
и она в храме перед иконой «Скоропослушница»
просила у Богородицы для меня Её Небесного
заступничества. Именно в праздник этой
иконы было рукоположение в сан диакона
отца Владимира, венчание отца Димитрия,
хиротония мужа старшей дочери отца
Петра во священники и рождение нашего
младшего сына Иоанна. А икону Божией
Матери «Феодоровская» в нашей семье
особенно любят владыка Тихон, отец
Серафим и отец Сергий. С ней тоже связано
немало радостных событий.
Наши дети
рождались в 60‑е годы, и главная забота
и беспокойство были в том, чтобы они
выросли верующими людьми. Когда их
крестили, мы молились, чтобы они не
отреклись от веры, от Бога. Батюшка
ревностно относился к тому, как дети
молятся, постятся, посещают храм. Мы
постоянно следили за тем, чтобы каждый
ребёнок помолился утром, вечером и перед
едой.
В детский
сад мы детей не водили, так как там им
могли сказать, что Бога нет. В школе они
не вступали ни в октябрята, ни в пионеры,
ни в комсомол. Меня как‑то вызвали в
школу и сказали, что октябрятскую
звёздочку прикрепить нельзя, если есть
крест, его нужно снять. Я, конечно,
ответила отказом. Но наших детей в школе
не обзывали, не презирали, к ним хорошо
относились и ребята, и учителя.
Учились они
хорошо. Мы, конечно, следили за их учёбой,
потому что это был их труд. И если не
будут учиться, значит, не будут трудиться.
Мы реагировали на замечания учителей.
Но, слава Богу, способности у всех были
хорошие, особенно гуманитарные.
Они с детства
пели на клиросе в храме. И пели очень
хорошо. Потом вышло распоряжение,
запрещающее петь на клиросе до 18 лет, и
им пришлось на время прекратить пение
в церкви. Детям передались от отца
хорошие музыкальные способности, и
голос, и слух, и память. Но в музыкальную
школу он их не отдал. Сказал, что если
пойдут в семинарию, их там научат, а в
музыкальную школу не нужно ходить, а то
ещё будут в пост песни разучивать.
Сыновья и спортом занимались. Сергей,
например, долго играл в баскетбол, даже
на соревнования ездил.
У нас в семье
все очень любили читать. По вечерам
батюшка вслух читал «Жития святых», а
дети слушали. Он изучал с ними Закон
Божий и даже немного катехизис.
У Николая
рано проявилось стремление стать
священнослужителем. Другие дети не
сразу выбрали этот путь. Он отличался
своим спокойствием. Николай много читал.
Я никогда не видела у него в руках
светских книг, только духовные. Он, как
и все старшие сыновья, окончил
лесомеханический техникум. Потом служил
в Латвии в противоракетных войсках, и
командование прислало нам благодарность
за хорошее воспитание сына.
Окончил
Ленинградскую духовную семинарию и
академию. За четыре месяца до своей
кончины отец Владимир благословил его
Феодоровской иконой Божией Матери на
монашеский постриг, который он принял
с именем Тихон. Когда его рукоположили
в сан епископа, то, с одной стороны, это
было радостью, все поздравляли, а с
другой — я понимаю, какая на нём
ответственность.
При рождении
наших детей мы молились только о том,
чтобы они не отошли от веры, которую в
то время было очень трудно сохранить,
а уж о том, чтобы они стали священниками,
даже не мечтали. Отец Владимир окончил
Ленинградскую духовную семинарию в
1959 году, и мы снова побывали в ней спустя
16 лет. Ходили по семинарии и мечтали,
чтобы хоть один из сыновей здесь тоже
поучился. А получилось так, слава Богу,
что все её окончили. А владыка Тихон,
отец Пётр и отец Димитрий — ещё и духовную
академию. Все наши сыновья стали
священниками. Дочь Марина — матушка.
Отец Владимир
последний год своей жизни служил в
костромском храме в честь Спаса
Нерукотворного — именно на этом месте
было явление иконы Божией Матери
«Феодоровская»…