Память сердца: Морожены девки

«…В стары года морозы жили градусов на двести, на триста. Старухи сказывают – до семисот бывало. На морозе всяко слово вылетит – и замерзает! Его не слышно, а видно. У каждого слова свой вид, свой цвет, свой свет. Мы по льдинкам видим, что сказано, как сказано. Морожены слова весёлыми стайками перелетали от дома к дому да через улицу…» А как вам вот эти архангельские сказания про льдины, «которые девкам в приданое давали», про «белых медведей, что молоком на базаре торгуют»?!

Уже по самой первой строке, по первой улыбке узнаёшь доброго сказочника Степана Писахова, на веки вечные ставшего символом, душой города Архангельска. Как хочется окунуться и никогда не покидать его светлый и радостный мир! И вихрь фантазий уносит далеко от земли – всё поехало, закружилось, понеслось: «Меня корят: почему много лёту в сказках? Редко кто не летает! Не моё дело останавливать фантазии полёт в како‑либо место, которое в памяти болит…»

…Из детства помню тот самый летний вечер середины 50‑х годов. Вечерние лучи оранжевого солнца, как прожектор, светили вдоль бывшей Полицейской, а ныне улочки Свободы… А в месте её сопряжения с набережной, носившей тогда имя Ленина, не один век стояли двухэтажные домики с покосившимися балкончиками и аллея необхватных тополей. И где теперь те старые деревья, где тот волшебный деревянный Архангельск?!

Помню, как по улочке навстречу шёл древний старик в длинном, болтающемся от его шагов, поношенном пальто. На плече висел на ремне плоский и большой деревянный ящик, который, как позднее узнал, назывался этюдником. Через пару мгновений была та самая первая встреча с настоящим живописцем и большим художником поморского слова…

Подтверждаю, что именно так этого деда описал в «Литературной газете» известный советский писатель Юрий Казаков: «…Старик был с жёлтыми усами и страшными бровями». Действительно, то был белый и очень лохматый дед с длиннющей бородой и усищами, показалось, желтоватыми с заострённых концов… Всё белое: и копна волос, и борода, и брови!

Мама ведёт за ручку меня – автора этих строк, некогда очень говорливого мальчугана, одетого в свой лучший матросский костюмчик, который вдруг показывает пальчиком на мимо проходящего деда и на всю улочку кричит:

– Мама, смотри, смотри! Настоящий Дед Мороз!

Сказал это, да так громко, что старик, услышав такое, остановился и повернулся к говорливому мальчишке. Потом, улыбаясь сквозь копну длинных седых волос, наклонился и подал ему свою огромную пятерню:

– Да, я и есть самый настоящий Дед Мороз! А как тебя звать, морячок?

Помню, как звонко шлёпнул своей маленькой ладошкой о его шершавую ладонь, показавшуюся мне узловатым корнем очень большого дерева, и тоже представился:

– Моряк Коля!

…Считай, познакомились! Тут мама тихо незнакомцу сказала: «Здравствуйте, Степан Григорьевич! Извините, у меня совсем несносный мальчишка!» Дед Мороз выпрямился, дружески помахал мне на прощание и, повернувшись на каблуках своих штиблет, проследовал далее в направлении Северной Двины. Видно, он спешил на этюды c рекой и вечерним солнцем…

Как сейчас помню, когда мы далее шли по улице, мама начала учить меня правилам хорошего тона: «Сынок, нехорошо на людей пальцем показывать! Это не Дед Мороз, а знаменитый сказочник Степан Писахов!»

Степан Писахов не раз говаривал: «Мой вид столетнего помогает в общении с людьми». А на вопрос, сколько ему лет, всегда отвечал: «…В субботу будет пятьсот!» Знали его в городе буквально все и относились с любовью и великим почтением. При встрече спрашивали о здоровье, помогали подняться в трамвай, уступали очередь в магазине. И каждый горожанин ведал, что сказочник живёт на улице Поморской, в доме под номером 27.

В двух шагах от места нашего знакомства на Троицком проспекте, в здании городской Думы, на открывшейся в 1910 году выставке «Русский Север» художник Степан Писахов представил сразу 150 своих живописных работ! Множество раз ходил в экспедиции к арктическим островам то в поисках холодной северной красоты, то следов экспедиции Георгия Седова. На выставке в Санкт-Петербурге был удостоен медали и приглашения Ильи Репина поработать в его мастерской. А это высочайшее признание его таланта! Любил писать этюды Кий-острова, а после выставки в Риме именно Степана Писахова стали величать «королём серебристых тонов»!

Какое‑то время он вёл уроки рисования в нашей третьей школе Архангельска. И у нас бытовала легенда, что именно он начал собирать школьную Третьяковку – картинную галерею, как некогда Яков Лейцингер в Ольгинской гимназии в начале XX века. Перед учительской в качестве педагогического приёма для нерадивых учеников экспонировалась картина Фёдора Решетникова «Опять двойка», где провинившийся ученик с коньками в портфеле понуро выслушивал упрёки от всей семьи. На стене школьной лестницы – очень светлая картина Александра Лактионова «Письмо с фронта», как зримое напоминание ученикам о недавней войне. В пионерской комнате – портрет Лёни Голикова, ведь школа в те времена носила имя этого отважного героя Великой Отечественной! А в самой учительской было особо ценное произведение – «Одинокая сосна», работа школьного учителя Степана Писахова. Именно её то и дело носили по классам: на урок рисования, как прекрасный образец композиции в пейзаже и пример передачи оттенков белых снегов, а учитель литературы приносил эту картину в классы для сочинений по теме «Зима».

Пишу поскрипывающее от морозца слово «зима», а слышатся лихие писаховские строки: «…Девкам перво дело песни. На улицу выскочат, от мороза подол на голову накинут, затянут песню с переливами, с выносом. Девки из мороженых песен кружева сплетают да всяки узорности. По краям частушек навесят… Девки у нас модницы, выдумщицы, северно сияние в косах носят – как месяц светит! Да ещё из сияния звёзд наплетут, на лоб налепят! Страсть сколь красиво!» А как вам вот такая народная премудрость: «Без песни, коли хошь знать, внутри у нас потёмки. Песней мы своё нутро проветриваем, как лампой освещаем…»?

…Но история с Дедом Морозом на том не закончилась. Часом позднее мы с мамой вернулись на берег Двины. На скамье под тогда установленной здесь скульптурой «Мужчина, выпускающий голубя» сидел и рисовал тот самый знакомый мне Дед Мороз! И уже как старый приятель, сел рядом с художником и внимательно следил за магическими движениями кисти. Степан Писахов торопился, ведь солнце быстро катилось за горизонт…