Память сердца: Вивальди над Двиной

Тёплый летний вечер и белая ночь над Двиной. Что может быть прекраснее этой поры в милом сердцу Архангельске?!

На Набережной Северной Двины, у здания Гостиного двора звучала музыка Вивальди. Душу бередила виолончель, плакали скрипки, взывал к осмыслению жизни гобой, перелистывал столетия клавесин… Старинные итальянские мелодии, звучащие на берегах Двины, погружали в глубины истории и напоминали о вечном. О прошлом и будущем, о каждом из нас. Вспоминали всех, когда‑то живших и ещё не рождённых на этой планете. Музыка Вивальди — о смысле жизни, о миссии человека, его высоком предназначении…

Захотелось остановиться, отбросить все планы на вечер, присесть на скамье у Гостиных дворов и дослушать эти великие ноты до последнего такта, до самого конечного аккорда. Звучал Вивальди, Вивальди не кончался!

Антонио Вивальди — венецианский музыкальный гений — был человеком южных кровей, жил музыкой и, вероятно, даже не подозревал о существовании далёкого города у Белого моря. Но всё же писал не только об итальянцах, но и о всём человечестве, значит, и о нас…

Бессмертные музыкальные мелодии окутали просторы Двины и ласкали изящные архитектурные контуры величественной Северной башни и сводчатые окна старинного Гостиного двора. Гениальная музыка и древняя архитектура становились одним целым, одним гимном человеческому труду.

Под звуки музыки вспомнилось очень далёкое: как в середине мая 1667 года в Архангельске случился страшный пожар, очередной раз уничтоживший деревянный город. Но в этот раз пожар был особенный, ведь сгорел на этом же месте ранее построенный деревянный Гостиный двор. Дурное разносится скоро, и через неделю весть о сгоревшем Архангельске долетела до царских палат в Москве. Царь Алексей Михайлович, отец будущего Петра Великого, был не на шутку расстроен, ведь, считай, сгорела и оборвалась единственная тонкая нить связей России и Европы! Вот это для государства настоящая беда! Куда возить и где принимать заморские товары? А как теперь свои товары за море отправлять?! Катастрофа для Руси!

Вдруг случилось немыслимое: царь потребовал срочно принести бумагу и чернил и как человек решительный, а кроме того — с неуёмной фантазией, сразу уселся за рисунки и чертежи. Алексей Михайлович благоволил к искусствам, был большим знатоком и любителем архитектуры и сперва сам принялся за начертание огромных, почти столичного масштаба каменных Гостиных дворов в Архангельске. У царя были большие замыслы, которые претворил сын Пётр I, ведь сначала именно Архангельск должен был стать неким фасадом государства, «лицом России» для всей тогдашней Европы!

Затем Алексей Михайлович 26 июня 1667 года издаёт указ о предстоящей грандиозной стройке в Архангельске и срочно отсылает своего штатного градостроителя Петра Марселиса и мастера Вильяма Шарфа для выбора места и обмеров на брега Двины. Им вскоре предстояло доложить, как теперь говорят, о «локации» самой большой в XVII веке стройки России!

…И вот к своему первому столетию каменный Гостиный двор уже украшал Архангельск, тогда называемый Новые Холмогоры! Считай, торговая связь с Европой была восстановлена! Как утверждал в середине XIX века писатель и путешественник Сергей Максимов, «…прочность постройки свидетельствует о том, насколько обширен и прибылен был древний архангельский торг», и кроме того, именно он сообщил исключительно важный исторический факт, что «подробный план архангельских гостиных дворов сделал именно Алексей Михайлович». Вот какова малоизвестная, почитай, новая для многих связь Архангельска с царствующим домом Романовых!

…А из динамиков на набережной Двины всё звучала и звучала музыка Антонио Вивальди. Музыкальные волны плавно скользили по двинской волне, по одетой в гранит набережной, по сдвоенным полуколоннам портика — более поздней постройке в стиле неоклассицизма здания Биржи, созданной архитектором Михаилом Березиным. Возведённая уже к двухсотому юбилею Архангельска эта совсем небольшая жемчужина архитектуры завершалась биржевой башенкой, служившей в прежние века городским маяком, на котором в начале навигации зажигали фонарь. А на флагштоке в те времена гордо поднимали российский триколор с золотым двуглавым орлом посредине. Они как бы говорили: «Помните, супостаты: именно здесь — форпост России! На все времена!»

Музыка возвышала, трогала душу и увлекала в иные края — в Венецию, на берега золотистой Венецианской лагуны, на каналы со снующими и напевающими мелодии гондольерами, — а потом вновь возвращалась на берега Двины. Представил то время, когда именно здесь, напротив здания Биржи, был построен старый деревянный причал, как швартовались парусники, пришедшие из‑за моря. Прислушайтесь: в музыкальных пассажах услышишь плеск двинской волны о борта старинных карбасов и лодий, напряжение натянутых парусов. А вот и голоса кормщиков, корабельных вожей, лоцманов и отдалённые возгласы заморских купцов.

Вот сама музыка жизни: под крики чаек грузчики закатывают, волокут, поднимают лошадьми привезённый из‑за моря товар… Архангельск не просто заштатный город, здесь граница России! Сначала положенная всем таможня, а затем всех заморских голландцев, датчан, англичан и норвегов милости просим в немецкую половину Гостиных дворов! Но только, как было положено — под надзор стрельцов и служивых людей!

Как прекрасна Северная Двина под музыку Вивальди!..

Мыс Пур-Наволок… Сегодня, как и прежде, он словно нос огромного белого парусника, рассекает все румбы, все южные, западные и северные ветра. Прошли столетия, минули века, и уже нет той милой нашему сердцу толчеи деревянных судёнышек и леса из мачт над Двиной — тех, что видим на старинных фотографиях Якова Лейцингера. А люди, люди‑то те или совсем не те? Неужели люди другие? …

У Юрия Казакова в его классическом «Северном дневнике» есть удивительные строки: «Набережная Северной Двины — прибежище людей, свиданий, радостей и скорбей. Женщины ходят по ней, и женщин обнимают сильные руки сплавщиков и моряков. Здесь знакомятся — иногда на всю жизнь, здесь расстаются на рассвете, отсюда уходят с угрюмыми лицами и сигаретой в углу рта, крепко прикушенной зубами. Здесь проводят последние ночи перед уходом в море, здесь стоят часами, облокотившись на парапет, плечом к плечу, изредка только взглядывая друг на друга, а больше блуждая глазами где‑то, вздыхая и неестественно усмехаясь. Тут трудно быть одному. Один тут начинаешь думать о себе плохо, потому что сам не можешь стоять или идти обнявшись».

Это написанные в середине XX века строки, а что изменилось сейчас?

…Тут на травку берега Двины присели двое. Решили отдохнуть или их тоже «зацепил» Антонио Вивальди? Они вначале мирно беседовали, плавно покачиваясь в такт музыке, и свои чувства воплощали в пластику движений, будто даже дирижировали оркестром, исполнявшим произведения Вивальди.

Вспомнил строчку из Фёдора Тютчева: «Я помню время золотое, я помню сердцу милый край. День вечерел, мы были двое…» В жизни этих двоих всё было, как в звучавшей из динамиков музыке: когда звучал клавесин, девушка заглядывала в сумочку, потом подкрашивала губки, а когда в мелодии вступали скрипки, красавица как бы шутя, наигранно стукала своего спутника ладошкой по плечу…

Потом подоспела партия жалостливой флейты и настала кульминация любовной сценки на берегу: девушка, обидевшись, смахнула слёзку и отвернулась. Именно в этот момент «смертельной ссоры» сработал затвор фотокамеры. Спасибо, маэстро Вивальди!

Великая сила музыки! Музыка Вивальди — ноты как звуки мира! Двина, блики вечернего солнца, чайки, рокот мотора речного буксира и эти двое… всё было легко и воздушно! Придите и вы на берег Двины, и для вас будет звучать музыка Антонио Вивальди!