Память сердца: За чудью

Сплошная загадка: почему «белоглазая» и зачем же «под землю ушла»? Где остались следы древнего племени, что жило на Севере ещё до прихода новгородцев в X–XII веках? Знатоки дали совет, что след чуди надо искать в верховьях таёжных рек – глухих «медвежьих углах».

В советские времена всё было попроще: заходишь на Поморской в авиакассу и за десять рублей на завтра берёшь билет на «кукурузник» – АН-2. То был легендарный биплан очень древней конструкции, он, как кузнечик-трудяга, подскакивал с полевых аэродромов маршрутом Карпогоры – Сура – Сосновка – Нюхча. Где‑то здесь была древняя «столица» всех чудских племён…

Так и добрался до далёкой Нюхчи. Хозяйка дома дала совет не торопиться, а сходить по грибы, ведь хороший белый пошёл. И добавила: «На ночь сходи с моим Егором порыбачить с факелом и острогой. А сговоритесь, то на лодке в верховье подбросит, проводит лесом на Лешье озеро. На хуторе старая Феодора живёт, она «нéжить», а по-нашему – колдовать умеет. Та всё знает, а коли была та загадочная чудь, то она именно там…»

Днём нужны были лишние руки. Помог набивать глиняную печь из особой, синей и очень жирной глины. В ней нашёл «чёртов палец» («belemnitida») – окаменелость древнего моллюска. Значит, на месте Пинеги был Мировой океан, которому 500 миллионов лет… Поснимал соседских девчонок, Анну и Александру, визжащих и бегающих босиком под дождём. А наступившая ночь была тиха, а туман – голубой. Над гладью реки разносилось жутковатое уханье филина, да неутомимая кукушка нагадала мне добрую сотенку лет.

Лодка неслышно шла по воде. Егор, привычно отталкиваясь шестом от песчаного дна, шёл в знакомую ему рыбную заводь. Потом тишайше поднял острогу и засветил берестяной факел в моей руке. А чуть завидя щуку, плывущую на огонь, Егор, словно атакующая кобра, резко выпрямлялся и вонзал в воду свою острогу. А когда из‑за леса вставало солнце, наш большой щепной туяс был доверху набит серебристой добычей.

Потом, голыми пятками брякая по половицам, разошлись по спальным углам. Мне постелили на лавку под Св. Николаем в обрамлении веточек пушистой вербы, с подвешенной лампадкой из тёмно-синего стекла. В утреннем мерцании по правую руку светилась цветная литография Артемиево-Веркольского монастыря. Вот высоченный надвратным храм-колокольня, за ним Успенский собор, правее – ступенчатая анфилада куполов храма в честь Казанской иконы Божией Матери. Ниже – каменная стена-галерея с сотней полукруглых окон, наподобие Архангельских Гостиных дворов. На литографии было видно, как давным-давно на Пинеге толпились колёсные пароходы, привольно рассекавшие воды этой таёжной реки…

Проснулись с петухами, пора заводить мотор просмолённой до черноты лодки. Егор набулькал в бак бензин, и полетели, оглушая треском соседние леса. Я снова был на подхвате – черпаком сливал подтекавшую воду.

На пути к бабе Феодоре наткнулись на грибы, которых было столько, что минут через 30 лодку заполнили по самые уключины. Место никак колдовское! Решили, что «этот грибной улов не считается», слишком лёгкий – незаслуженный. Перевернули лодку, вывалив 100 кило отборных грибов. Решили повторить заход, но брать только шляпки размером в пять копеек…

За опушкой из зарослей крапивы была еле видна покосившаяся избёнка, вросшая в землю до половины окон. Ранее бойкий Егор сразу пошёл в отказ, наотрез не решаясь войти. Я постучал… а из глубины едва слышался голос с хрипотцой: «Заходь, не пужайся, мил человек!»

В немыслимо низкой избёнке была кромешная тьма. Я наклонился, касаясь спиной потолка. Потом изловчился – встал на колени и так передвигался внутри. Перекошённая печь была неисправна, и домик топился по‑чёрному. Стоял коленями на земляном полу, сплошь устланном рыбными позвонками, а голова вновь касалась почерневшего потолка. В красном углу на божнице, в самом центре мерцал черно-золотой Спасов образ и другие иконы старообрядческого письма. Баба Феодора лежала во мраке на деревянной кровати, спинки которой подпирали просевший потолок. На коленях подполз в темноту, но лика Феодоры не разглядел, и сколько ей лет, так и не знаю. Начал издалека, как хороший знакомой:

– Баба Феодора, сколько же годков вашей избёнке?

– Прохудилась, почитай, до Наполеона справлена…

Я слегка шевельнулся и воротником походной куртки зацепился, поймал себя за крюк детской люльки, ещё «до Наполеона» забитый в матицу – поперечную балку, на последнем издыхании державшую потолок.

– Как вы здесь ходите, ведь до потолка – половина человеческого роста?

– Жизнь такая, жизнь согнула, полвека и хожу заглавной буквой «Г».

Не забыл о главной цели визита, спросил, куда скрылась «белоглазая чудь». Вдруг из черноты показалась сухая, с синими венозными узлами рука, указавшая в направлении зарытого в землю окна.

– Туда, туда! Поди ручьём к озеру, увидишь три дерева… Ступай, всё там!

Именно там, на возвышенности у лесного ручья, было множество холмистых пригорков, что выдавало место обитания разумного человека. Но что это? Меж трёх рядом стоящих тысячелетних сосен была пирамидка из природного булыжника, а на почтенной высоте – череп лесного оленя с рогами громадных размеров. Священное животное: Царь-олень! А деревья всё росли и росли, поднимая его на высоту.

С помощью Егора освободил от веток этот магический чудский знак. Жуть: заострённые кончики рогов были, как напильником, огрызены волчьими клыками. Да, знатный был поход за грибами!

В конечном аэропорту реки Пинеги меня не пустили на обратный рейс. Командир «кукурузника», Ан-2 строго сказал: «Негабаритный груз – череп с такими рогами в дверь не войдёт, да и изнутри продырявит самолёт»! Потом сжалился, сообщив, что «рейс задержит на час», мол, иди в деревню, ищи ножовку и отпиливай рога! И через час, когда полетел АН-2, было время подумать, отчего же «белоглазая чудь под землю ушла»?.. А ведь у Егора, красавиц Саши и Анки – у всех белёсо-голубые глаза, и никуда тот народ не пропал, а ассимилировался, растворился, стал крупицей каждого из нас.

А эти огромные чудские рога и поныне украшают мой дом.