Читатель и внештатный автор «Правды Севера» рассказал о роли случая и газеты в его жизни
В редакцию пришёл Виктор Гаврилович Пята, который тоже поделился своими воспоминаниями — и о газете, и о том, как он прижился на Севере.
Виктор Пята– В Архангельск я приехал в 1958 году, мне ещё и 18-ти не исполнилось. Вышел из вагона, смотрю — где же город? А его нет. Мороз — градусов тридцать, я в лёгкой телогрейке и шапчонке. Немного рассвело — увидел город за рекой, значит, реку надо перейти — моста ведь не было. Хожу по вокзалу — и согреться не могу. Как я через реку пойду? Решил, что надо сразу возвращаться, пока деньги были в кармане. Пошёл смотреть расписание поездов, а потом направился к кассе за билетом. Но увидел, что открылось окошко, где продавали газеты. Остановился и для любопытства купил «Правду Севера». А на последней полосе столько объявлений «Требуется!». И многие по моей специальности, я тогда уже имел профессию столяра-краснодеревщика, но мог работать и на стройке. Пока читал газету, согрелся, думаю, что я реку не перебегу? Хоть на город посмотрю, а вдруг и с работой повезёт. И пошёл…
– Виктор Гаврилович, почему вы приехали в Архангельск? По вашему рассказу складывается ощущение, что это было дело случая…
– Это история длинная, но я расскажу. 20 февраля 1945 года, незадолго до Победы, погиб на фронте отец, а в 1946 году умерла мать. Меня и двух сестёр отправили в Таращанский детский дом, это недалеко от Киева.
– Видимо, там в основном находились дети, потерявшие в войну родителей? Расскажите, какой был детдом послевоенной поры…
– Да, у нас были сироты, у которых родителей забрала война. Тогда вокруг Киева детдомов было много, в нашем воспитывалось 200 человек. Иногда слышу — не дай бог попасть в детдом. Конечно, в семье жить лучше. Но свой детдом вспоминаю очень тепло — нас любили, о нас заботились. И то — такая страшная война закончилась! Тогда ещё в Таращанском лесу, куда мы постоянно бегали, в большом количестве лежали патроны, снаряды, которые мы собирали и кидали в огонь, смотрели, как они рвутся. Одного нашего паренька ранило в живот и глаз выбило. Но это были последние залпы войны, она, к счастью, была уже позади.
– Неслучайно долгое время наши бабушки и матери повторяли как заклинание: «Только бы не было войны…» Это фраза ключевая и в невероятно трогательном фильме Никиты Михалкова «Пять вечеров». Её проникновенно в самом конце картины трижды, тоже как заклинание, произносит Людмила Гурченко…
– Да, взрослые повторяли эти слова постоянно, но мы знали, что нас ждала мирная жизнь, а её предстояло восстанавливать, отстраивать. Наверное, поэтому после детдома почти всех нас отправили в Киевское ремесленное училище, где мы получали рабочие и в частности строительные, профессии. А в 1956 году меня направили в Казахстан — шло освоение целины, надо было строить жильё для первоцелинников.
– Значит, вы тоже причастны к этому историческому событию…
– Проработал я там почти два года, и мне дали отпуск. Мою младшую сестру удочерили, а старшая вышла замуж и жила в Молдавии. Я поехал к ней в гости, а в это время они с мужем строили дом, а я же специалист, стал помогать в строительстве, устанавливал окна. И в отпуске задержался. Возвращаюсь на работу, а мне говорят, что меня уволили за прогулы. Думаю, ладно — поеду в другое место. А после степей мне так захотелось на море! Пошёл на вокзал, увидел в расписании поезд на Николаев, купил билет…
– Отдались воле судьбы…
– Ведь пацан ещё был, сейчас бы сказали — несовершеннолетний. И мир хотелось посмотреть, а страна была — ого, езжай, куда хочешь! Так получилось, что в Николаев поезд приехал в субботу вечером. Надо было где‑то ночевать, я прилёг на скамейке на вокзале. Тут подошёл милиционер, стал проверять документы. И он посоветовал мне для трудоустройства обратиться на Николаевский судоремонтный завод — там рабочие требовались. Пошёл туда, а ведь воскресенье, дежурный на проходной говорит — приходи завтра. Возвращаюсь на вокзал, намеревался здесь снова переночевать. Но сразу увидел того же милиционера, который так вопросительно на меня смотрел…
– Может, он хотел узнать, удачно ли вы сходили на завод…
– Может быть, но я решил, что он снова начнёт документы проверять. Поэтому встал в очередь в кассу. Думаю — пока моя очередь подойдёт, он уйдёт куда‑нибудь. А он не уходит. Поезд, на который продавали билеты, шёл в Архангельск, билет в общий вагон стоил 13 рублей. И я подумал — там ведь тоже море, только Белое… И поехал.
– И если бы не «Правда Севера», вероятнее всего, вы ещё бы куда‑то рванули…
– Непременно! Но коль пошёл в город, решил узнать о трудоустройстве. Мне посоветовали обратиться в федерацию профсоюзов, она размещалась там же, где и сейчас. Меня определили на стройку, Архангельск только начал отстраиваться. Сначала я работал на строительстве жилых домов на улице Пролетарской, теперь Логинова, потом — на Госпитальной, ныне — имени Гагарина, строил ДИК — так называли детский инфекционный корпус. А жил в бараке. Два барака — мужской и женский — находились за городской поликлиникой, в комнате располагалось по 15–20 человек. И всё же у меня была работа и крыша над головой. При любой возможности гулял по городу. Однажды недалёко от памятника Петру Первому увидел деревцо — ствол у него, словно стебелёк, такой тоненький. Присмотрелся — это же дубок! Удивился очень, неужели он здесь приживётся? В нашем Таращанском лесу их было много — сразу чем‑то родным повеяло. Стою возле него и говорю: «Давай вместе держаться! Может, приживёмся?» Ствол его обхватил ладонью, ещё и место осталось. Ходил к нему, разговаривал. Переживал — пустит ли листья весной? И они появились! Просто чудо для меня было, не верил, что это случится.
– А как же мечта о море?
– Никуда не делась! Однажды шёл по городу и увидел вывеску «Архморпуть», зашёл, говорю, хотел бы поработать на судах — морских или речных. Спросили возраст, а мне 18-ти нет, говорят, что не положено. Но посоветовали поехать на Мосеев остров и договориться с капитаном. Там стояли речные работяги «Сварщик», «Молотобоец» и «Строгальщик». На «Строгальщике» капитаном работал Гавриил Иванович Пулинов, он меня взял матросом-мотористом. Работа мне нравилась, капитан меня опекал, в гости приглашал. Но мне исполнилось 18, и меня призвали в армию, служил я в войсках ПВО на Новой Земле. Вернулся — сразу к своему дубку, а он так подрос, обнял его…
– Видимо, кого‑то после службы надо было обнять…
– Действительно, дубок тогда был самым родным для меня. Но вскоре у меня появились друзья, в 1963 году я женился, затем родились дочка и сын, сейчас уже пятеро внуков. А работал я потом по своей первой специальности — строителем, заочно окончил строительный факультет АЛТИ.
– «Правда Севера» тоже ведь присутствовала в вашей жизни…
– Я всегда её читал и сейчас читаю. Для меня это самая лучшая газета. К тому же она сыграла важную роль в моей судьбе. Также я сотрудничал с газетой. Любил фотографировать, часто ездил в командировки, предлагал редакции свои фотографии и заметки. Сотрудничал с Людмилой Владимировной Пластининой, Дмитрием Романовичем Новиковым, а однажды меня даже сам Владимир Михайлович Тюрин отчитал…
– Это уже признание…
– Я был в командировке в Верхнетоемском районе, сделал снимки, написал заметку, а название реки записал, как услышал от местных жителей или как мне послышалось — «Палиньга», а надо «Паленьга». Он доходчиво объяснил тогда, что любая информация требует уточнения и проверки…
– Золотые слова! Кстати, у Ольги Фокиной есть известные стихи «Здравствуй, речка Паленьга!».
– Да, это очень душевное стихотворение, но тогда его не знал. А урок, который преподнёс Владимир Михайлович, запомнил навсегда…
– С «петровским» дубком поддерживаете родственные отношения?
– Он уже не дубок, а крепкий дуб. Сейчас он стоит чёрный, строгий, а полюбуйтесь на него весной! И обязательно осенью. Прихожу к нему и говорю — когда мы познакомились, твой ствол я мог ладонью обхватить, а теперь и двух рук не хватает. Так и прижились мы здесь вместе, можно сказать — укоренились…
