В Добролюбовку поступила книга Михаила Попова «Онега-матушка да Дон-батюшка»

– Михаил Константинович, в Добролюбовскую библиотеку поступила ваша новая книга…

– Да, называется она «Онега-матушка да Дон-батюшка». Издание второе. Первое было пробное. Новинка вдвое объёмнее и изрядно переработана. По характеру – это родословица, что подчёркивается в подзаголовке «Странствия по следам пращуров, поиски, открытия, воспоминания». Однако утверждаю, что книга далеко выходит за рамки родословного «канона». Состоит она из двух частей. Первая часть, если говорить по времени, – то, что было до меня, а вторая часть – то, что я видел своими глазами, что пережил, перечувствовал.

– А почему такое название?

– В нём двойной смысл. Здесь и география, и определение родства. Мать моя родилась на Онеге. Каргополь, Конёво и Турчасово – это первые новгородские поселения на Русском Севере, и Турчасово, где я появился на свет, – центр нашей волости. А Дон – это по отцу. Отец из донских казаков, семейство деда в 30‑м году было репрессировано. И они – 13 душ – неволей оказались на Севере, где томились в таёжном лагере…

– Что побудило создать такую книгу, с чего всё началось и когда?

– Побудило любопытство и благодарность пращурам. Когда началось? 40 лет назад, даже больше уже. А с чего? Родню по матери до прадедов я немного знал. А вот судьба отцовского рода была неизвестна, более того, она утаивалась по причине тех самых репрессий. Даже в 80‑х годах моя тётя, девочкой испытавшая гонения, страх, голод, в письмах слово «раскулаченный» писала сокращённо, только три буквы – «рас.».

Первая часть книги называется «Что ведаю из книг, архивов и писем». Она посвящена, я уже говорил, тому, что было до меня, – это история родов, и онежского, и донского, насколько мне удалось открыть её по архивам, по свидетельствам сродников. С онежской линией было проще – архивы сохранились. А вот в южных областных архивах – Волгоградском, где представлены дела Войска Донского, и Ростовском – находки оказались скудные, хоть просидел там не одну неделю. Много документов пропало и погибло в революцию, в годы войн. И всё‑таки…

Я открыл, что один из моих пращуров был православным священником. Павел Яковлевич Попов служил в храме Рождества Христова станицы Раздорской, где исток рода Поповых («раздор» – это производное от рукавов реки Медведицы, притока Дона). Каменный храм был построен в 1809 году, благолепный, достойный крупного областного центра, хотя это станичная церковь. Так вот, отец Павел служил в этом храме с 1815 года по 1855‑й, то есть 40 лет, до самой своей кончины.

– Это не от него ли фамилия пошла?

– Он продолжатель фамилии, а исток её где‑то в ХVI веке, когда возникла станица.

– А в книге о каких временах идёт речь?

– Донские корни документально открыты с конца ХVIII века, онежские – с Петровских времён. Однако я попытался заглянуть в историю поглубже. Предисловие начинается с VI века нашей эры, а предыстория родов – по сути, с начала второго тысячелетия.

Та и другая линии чередуются. Более подробно представлен ХХ век. А здесь особо выделена судьба донского семейства, завязавшегося в 1904 году на хуторе Большой Лычак станицы Сергиевской Усть-Медведицкого округа области Войска Донского. Десять лет семейство счастливо развивалось, бурно плодилось. Но… Потом война, революция, снова война. В пору гражданской распри дед Иван Алексеевич, к тому времени отец пятерых детей, был мобилизован в Белую армию, служил рядовым казаком, как подчёркивается в документе, выданном уже советами. Новые власти обложили хозяйство деда непомерными налогами, по сути, разорили, доведя семейство до нищеты. А в 30‑м году под свист нагаек вообще погнали с родимых мест.

В основе очерка «Птенцы разорённого гнезда» – письма тёти Маруси, старшей сестры отца. Переписка у нас завязалась году в 80‑м – и её воспоминания при наших встречах – я дважды побывал у неё в Харькове. Плюс к этому архивные сведения по ГУЛАГу.

И второе событие, на котором я сосредоточился в первой части, – это, конечно, война. Очерк, который идёт в книге, объединяет судьбы двух родов и называется «На всех фронтах» с подзаголовком «Мои сродники – целое отделение «Бессмертного полка». Десять человек, включая онежского деда, который тоже был призван на воинскую службу, включая тётю Марусю, которая была в действующей армии. Мне удалось проследить военные дороги всех свои сродников. Особенно долго отыскивал следы погибших братьев отца. Теперь знаю. Самый старший, Тихон 1905 года рождения, умер от фронтовых ран в начале января 46‑го года, через полгода после Победы. Дядя Михаил сложил голову под Одессой. Дольше всего искал младшего – Фёдора. Только в 2016‑м году, по сути, через четверть века с начала поисков, я нашёл его следы. Он погиб в начале января 43‑го года на Волхове, это Новгородчина.

– Это всё – первая часть книги. А вторая?

– А вторая часть называется «Сколь себя помню и даже раньше». Здесь о моих родителях, отце и матери. Об онежских бабушке и дедушке. И, понятно, о себе. Акцент делается на события, важные для становления личности, хотя иные «произношу» скороговоркой. Это, в частности, геологоразведка, служба в армии. Спрашивается, почему? Потому, что отголоски многих житейских периодов представлены у меня в прозе. Это не документальные книги, но они в какой‑то мере отражают события и моей жизни. Здесь, помимо родных, явлены личности, которые сыграли определённую роль в моей судьбе. В том числе учителя, наставники, благодетели, как говорили в старину.

Пять лет я отработал на заводе «Звёздочка», этому посвящён большой очерк. Называется он «Заводская проходная, или пропуск в далёкую юность».

30 лет я занимаюсь журналами и альманахами. Более 20 лет редактирую журнал «Двина». Огромнейший период жизни. Как я к этому шёл, как всё начиналось, какие события тому предшествовали – об этом большой очерк, который называется «Корни и крона, или «Двина» впадает в море Словесности».

– Но и это ещё явно не всё…

– Обо всём здесь не расскажешь… Но ещё одна тема, которую я не мог не обозначить, – это тема православия. Я был крещён во младенчестве, но в детстве-юности это не проявилось, да и время было сложное. А потянулся я к храму уже в зрелые годы. Господь благословил побывать во многих монастырях. Промыслительно, что география этих странствий сложилась в христианский крест. Первая обитель, в которой я пожил, помолился и поработал, – это Артемиево-Веркольский монастырь, здесь, у нас на Севере. Потом был Святой Афон – Пантелеимонов русский монастырь. Это вертикаль с севера на юг. Потом сибирские монастыри, в частности Абалакский на Тюменьщине. Это восточная сторона. И ещё среди прочих – Псково-Печерский монастырь – западная окраина. Вот и получается крест.

– Что особенного вам дала работа над этой книгой?

– Накануне своего 75‑летия я провёл некую житийную ревизию. То, что казалось в юности важным, сейчас отошло на второй, а то и на третий план. У меня углубилась незримая связь с пращурами, чью помощь и поддержку я чувствую.

Существует представление, что предки – это наше прошлое, и они обретаются где‑то там, позади. Это заблуждение. Они не позади – они впереди нас на дороге вечности. Там, впереди – наши великие мужи, там, впереди, как воплощённая реальность – фигура Михайлы Васильевича Ломоносова. Он – как маяк для идущих следом. На том пути и мои пращуры, в том числе те, кто погиб, защищая Родину. Они, видимые сердечным зрением, обозначают этот путь, не дают мне, наследнику, потерять ориентиры, сбиться с заповеданного пути. А это главное.