Степан Писахов: трудный путь к читателю

Степан Писахов и Тыко Вылка познакомились в Арктике в 1905 году. Писахов почувствовал в будущем «президенте Новой Земли» большого мастера-художника, подарил ему краски.

В 1926 году в очерке о старом знакомом Степан Григорьевич напишет, что работы собрата «поражали неровностью, то детски неумелые, то сильные, полнозвучные, как работы культурнейшего европейца, в тонком рисунке, лёгком и прозрачных тонах» (Третий выпуск Бюллетеня Северо-Восточного бюро краеведения).

В своё время Писахов пытался отговорить коллегу от поездки в Москву: дескать, ты так хорошо знаешь Новую Землю, как никакой заезжий художник знать не может; тебе указания не нужны; учёного учить — только портить, а ты, мол, учёный от природы. Однако Вылка в Москву поедет — «захотелось нашим «меценатам» вывезти в Москву Вылку, показать как чудо или как зверя». Учили его там «по общему рецепту».

В 1963 году ворвавшийся на «поэтическую арену» Евгений Евтушенко напишет стихотворение «Про Тыко Вылку», там есть такие строки:

Все восторгались с жалким писком

им — первым ненцем-живописцем,

а он себя не раздувал,

и безо всяческих загадок

он рисовал закат — закатом

и море — морем рисовал.

«С жалким писком» — это не про Писахова.

Очерк «Илья Константинович Вылка» перепечатан — с сокращениями — в книге «Степан Писахов. Сказки. Очерки. Письма», выпущенной в 1985 году Северо-Западным книжным издательством.

Писахов написал, что из Москвы вернулся Вылка «просто великолепным! Чёрный плащ с золотыми пряжками, на голове котелок и в пенсне! (Это, как многие, для «умного вида»)».

Следующий кусок в книгу не вошёл. Восстанавливаю: «Приехав на Новую Землю (в 1912 году, после учёбы в мастерской художника В. В. Переплётчикова. — С. Д.), Илья Константинович вышел на берег во всём описанном наряде и важно стал рассматривать через пенсне своих сородичей, поражённых неожиданным видом их Тыко. Долго ли продолжалось бы это рассматривание «диких» приезжей «знаменитостью», неизвестно. Один матрос посмотрел, посмотрел. Подошёл ближе к Илье Константиновичу, огрел его по уху да крепким словом махнул, добавив:

– Поздоровайся с родными!

Перевернулся кубарем наш франт. Слетел котелок, слетело пенсне, слетела и спесь, из Москвы привезённая. Всё это на Новой Земле лишнее. Поднялся Вылка, подошёл к родным, поздоровался просто, как и следовало.

Жаль, вот некому было так же по «уху» дать с художественной стороны».

Зачем же такое вмешательство в писаховский текст? Затем, чтобы не «чернить» образ Вылки?.. Вылке было в 1912 году 26 лет — совсем молодой человек, да ещё обласканный Москвой. Вполне объяснима спесь. К тому же её быстро не стало…

«Всем лордам по мордам!»

Степан Григорьевич болезненно воспринимал критику. Или равнодушие по отношению к его творчеству. В 1924 году губернская газета «Волна» (31 октября), рецензируя краеведческий сборник «На Северной Двине», обошла молчанием первую писаховскую сказку «Не любо — не слушай». Отчасти поэтому второй «пробный шар» — только в тридцатые годы.

Какое‑то время Степан Григорьевич писал сказки «в стол», потом обкатывал на друзьях и знакомых, выдавая их за где‑то слышанные; затем — с помощью московских друзей-литераторов и редакторов — стал публиковать эти сочинения в столице, чаще всего — в журнале «Тридцать дней».

Вот как Писахов говорил о своих трудностях: «До «Тридцати дней» никто никогда не поддержал. И вдруг стали печатать. И сказки, посланные комом, разделили подзаголовками, дали рисунки, и всегда чудесные. Я понял урок и дальше уже посылал, сам разделив на отдельные сказки…»

Первые публикации придавали некоторой уверенности. Выходили сказки и в Архангельске. Так, в журнале «Звезда Севера» (1934 год, № 8) «Не любо — не слушай» — с прибавлениями. «Заместо песен‑то мужики в термояшшики всяких слов нехороших наговорили, ругани да издёвки, оно хошь и складно, ну да уж ругань не песня».

Англичаны яшшики домой привезли. Там в тиятр народ повалил, король и королева — туда же. «Вот яшшики понаставили да раскупорили все разом! … А в яшшиках пооттаяло и почало и почало обкладывать со всех сторон! На што англичаны нашему языку не обучены, а поняли! А которо слово крепко завёрнуто, то прямо льдинкой летит.

Всем лордам по мордам!»

Ну да: чего хорошего от англичан ждать — жизнь это показывала и показывает, вот и прибавление существенное — «Всем лордам по мордам!»

О сёмге и треске в 1924 году сказано скудно: они «на удочку сами ловятся, так и клюют!» А через десять лет — «Сёмга да треска сами ловятся, сами потрошатся, сами солятся, сами в бочки ложатся. Рыбаки только бочки порозны к берегу подкатывают да днища заколачивают. А котора рыба побойче — выторопится — да в пирог завернётся. Сёмга да палтасина ловче всех рыб в пирог заворачиваются. Хозяйки только маслом смазывают да в печку подсаживают».

Ну понятно, жить становилось лучше и веселей — отсюда и приписка. Хотя мы и фантазии писаховской дивимся.

Да, а отчего же ещё в первом варианте сказки напустился Писахов на англичан? Он не был политизированной личностью, но политические события мимо него не проходили… В 1923 году в Москве состоялась демонстрация, участники которой несли транспаранты с надписями «России не быть в кабале у Англии» и «Долой Керзона и всю лордовскую сволочь». О протестах против действий Запада писала и центральная, и местная пресса, пища для сказок у Писахова имелась. Тем более что Степан Григорьевич знал ещё англичан времён интервенции.

Писахов в «вольном переводе»

Весной 1940 года Степана Григорьевича пригласили в Москву, на заключительное занятие курсов-конференции писателей РСФСР (вроде как квалификацию повышали там писаховские коллеги). Об этом мастер-классе рассказала «Литературная газета» в номере за 1 мая (материал без подписи): «Писахов не читал на собрании своих сказок, но о чём бы он ни говорил, незаметно для себя возвращался то к какому‑нибудь сказочному сюжету, то к эпизоду, из которого впоследствии должна родиться сказка. И когда слушаешь его рассказ о самом себе, начинаешь чувствовать — весь он живёт в мире сказки, и сказка — стихия его творчества».

Выступление автора пока ещё одной книги (она вышла в Архангельске в 1938 году) составили «новеллы-эпизоды» из его жизни. Его слушали «с неменьшим интересом, чем его замечательные сказки, прочитанные артистами Д. Орловым, С. Талановым и сказительницей и фольклористкой М. Серовой».

«Праздником вымысла» назвал встречу с нашим земляком один из её участников. Другой добавил: «Сказки Писахова глубоко народны и по содержанию своему, и по словарю».

Приглашён был на занятие курсов-конференции и художник Б. Грозевский. Из его выступления: «К сказкам Писахова так и просятся иллюстрации».

Пророчески прозвучали слова ещё одного ценителя творчества Писахова: «Его сказки — клад для мультипликационного кино».

26 сентября 1940 года руководитель областной писательской организации Константин Коничев зашёл к Степану Писахову с радостной вестью:

– Дорогой Степан Григорьевич! Имею честь сообщить вам, что сегодня «Сказки Писахова» подписаны к печати.

– Андели, андели! Спасибо, Константинушко! Давай чай пить; у меня в запасе очень хороший, из Москвы ещё привёз… Тираж не сбавили? Десять тысяч?

– Не сбавили.

Вскоре книга будет напечатана в архангельской типографии имени Склепина издательства «Правда Севера», что на проспекте Сталинских ударников, в бывших Гостиных дворах. Почитатели Писахова будут снова восхищаться его неуёмной фантазией, смеяться над попом Сиволдаем, чиновниками, губернатором, полицейскими. Врезал им опять писатель!..

«Не моё это дело — останавливать фантазии полёт», — говорил Степан Григорьевич.

Добро на вторую книгу дала Москва: в Архангельске решили подстраховаться — сказки вроде и наши, но очень уж непривычные…

Рукопись обсуждали в Союзе писателей в апреле 1940 года — одобрили. По мнению биографа С. Г. Писахова И. Б. Пономарёвой, «потеряв над собой контроль, в состоянии некоторой эйфории после удачного обсуждения» Писахов проговорился о своём социальном происхождении: «Мне даже предлагали в Архангельске переехать на другую квартиру, чтобы не так заметно было, что я сын ювелира, а то здесь железные ставни на окнах. Но я говорю: я здесь родился и никуда не уйду».

«Не в оговор сказать — книга нашла читателей», — радовался Писахов.

В Москве на книгу опубликованы обстоятельные рецензии. В частности, в «Литературном обозрении» выступил журналист Павел Безруких (1941 год, № 2). Сначала — похвала советской власти: «Всю жизнь он стремился использовать своё исключительное знание местного фольклора и неисчерпаемые богатства северного говора; мечтал осуществить непреодолимую тягу к сказочному творчеству. Но только после Великой социалистической революции он смог посвятить себя любимому делу и развернуть своё прекрасное дарование мастера сказки».

Писахов долго искал свой путь в литературе — писал очерки, попытался написать роман; нашёл бы путь и без революции.

Публикация в журнале «Тридцать дней» первых сказок заинтересовала «любителей, специалистов — собирателей фольклора, писателей, артистов. Сказки Писахова начинают передаваться по радио, исполняться с эстрады», — продолжаю цитировать бывшего редактора журнала «Тридцать дней» Безруких.

Затем — история со сказкой «Морожены волки», которая опубликована в третьем номере журнала «Тридцать дней» за 1937 год. Через год «нам пришлось слышать сказку под названием «Мёрзлые волки». Герой, от лица которого рассказывается сказка, не Малина, как у Писахова, а дядько Опанас… Совпадение сказок нас заинтересовало, и, расспросив рассказчика, мы установили путь сказки.

Сказку эту рассказывал по‑украински полтавский житель Охрим Крамаренко, потом её «в вольном переводе» передала внучка Охрима Галя, а с её слов записал литератор Соловьёв, от которого мы эту сказку узнали. А Охрим Крамаренко говорил внучке, что сказку ему читал сын «у якомсь журнали с малюнками». Нет никаких сомнений, что сказка Писахова «Морожены волки» совершила путешествие на Украину, восприняла местный колорит в передаче Охрима Крамаренко и его внучки и в новом виде появилась в Москве».

Говоря о сказке «Персицка монета», Безруких назвал фантастику Писахова «изумительной». Есть в рецензии и другие хвалебные эпитеты.

«За едой мы смирны…»

С. Г. Писахов говорил, что с деньгами «никогда не дружил». Очередной период безденежья — Великая Отечественная война и после неё. Если бы сказки писались, — можно было бы выправить финансовое положение. Но Степан Писахов «в творческом отношении считает себя неспособным. Предположено Архангельским Облгизом выпустить отдельные старые сказки Писахова», — из записки главы областного отделения Союза писателей Константина Коничева в Союз писателей СССР и в обком компартии о работе отделения Союза на 1 апреля 1947 года (цитата из дела Госархива Архангельской области). Может быть, и прибеднялся Степан Григорьевич, не был со своим начальником откровенным. Но, с другой стороны, звёздные часы его уже в прошлом. Что поделаешь… В 1946–1947 годах в альманахе «Север» опубликованы только сказка «Осётр» и записки «На Новой Земле».

Осётр, пойманный Малиной, огромен. Два немца — прежнего времени, не сороковых годов — решили обязательно увезти его в Германию: «Этаку рыбу нельзя русским оставлять, эта рыба большу сытость даёт, большу силу. Русские отъедятся, в силу войдут — товда с ними ни ладу, ни складу, ни сговору не станет, от рук отобьются. Надобно нам все-таки рыбы забирать, надо таки рыбы к нам отправлять… Така рыба у русских будет ловиться, а у нас, немцев, на стол подаваться».

Актуально. Но в сборниках писаховских этой сказки нет (сужу по биобиблиографическому указателю «Степан Писахов». Архангельск, 2012 год). Почему? Потому, что «дядя с кирпичного завода» на спор с немцами всю эту рыбину за один присест съел. Частью в виде варёном, частью в жареном, пареном, с подливами, с разными приправами. Ему ещё и мало было. Немцы остались с носом.

Составителям книг дядя показался слишком рыбообильным? А хороших едоков в Уйме — сколько хошь. На месте дяди кто‑то другой запросто мог быть. «Аппетит» чересчур. Правильно ли? Однако же: «Наши сильны за работой, сильны и за едой»… Вполне бы можно публиковать «Осётра».

«Опосля на пароходе немцы совешшание вели:

– Эка сила на еде! Коли така же на работе, дак кака же сила в драке?»

Это тоже из сказки:

За едой мы смирны,

За работой заняты,

А с дракой к нам

Не подступайся.»