Виктор Ширяев: «Август 1991 года показал, к чему приводит отсутствие воли»

ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению. Именно этот комитет 19 августа 1991 года объявил о том, что берёт власть в стране в свои руки, сославшись на то, что президент СССР Михаил Горбачёв по состоянию здоровья не способен исполнять свои обязанности. Но уже в первый день создания ГКЧП его действия были названы переворотом, через три дня он прекратил существование, затем против его участников были возбуждены уголовные дела.

Со временем оценки действия ГКЧП менялись, сейчас многие эксперты считают, что это была последняя попытка сохранить Союз, притом законным способом.

Самыми тяжёлыми для страны в то время были три дня – с 19 по 21 августа. Особенно нелегко приходилось региональным властям, выбирая – выполнять ли решения ГКЧП или следовать призывам к неповиновению Бориса Ельцина, президента Российской Федерации.

В Архангельской области в это время «на хозяйстве» оставался Виктор Ширяев, заместитель председателя областного Совета народных депутатов. Юрий Гуськов, председатель Совета депутатов, и Павел Балакшин, председатель облисполкома, находились в отпуске.

И сегодня о событиях тридцатилетней давности говорим с Виктором Ширяевым.

– Виктор Алексеевич, для начала давайте вспомним сам день 19 августа 1991 года. Как он начался для вас?

– Также, как и для всех: после гимна прозвучало сообщение о том, что в стране создан Государственный комитет по чрезвычайному положению, главная задача которого – не допустить подписания Союзного договора в том виде, который существовал на то время. А подписание договора было запланировано на 20 августа. Также сообщалось, что временно в Москве объявлено чрезвычайное положение, а в стране приостанавливается деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений. Запрещалось проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, забастовок, вводилась цензура в СМИ, приостанавливались выпуски некоторых газет. Также в то утро с критикой нового Союзного договора выступил Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов.

Я вышел на традиционную утреннюю пробежку, в том числе, чтобы посмотреть, что делается в городе. Но в Архангельске было всё спокойно, шла обычная размеренная жизнь.

– В это время из Москвы вы получали какие‑либо установки?

– Поначалу никаких установок не было. Договорился встретиться с Аркадием Личутиным, заместителем Балакшина в ту пору, чтобы обсудить ситуацию, сверить позиции. Оказалось, что у него тоже не было никакой информации. Потом пришли бумаги, что вся власть в руках ГКЧП, и нам следует выполнять её распоряжения.

– Кстати, потом вас обвиняли в том, что вы так и поступили…

– В то время было много вранья, но говорить об этом сейчас не хочется. Кто здесь был до вечера 20 августа? Кто знает, какие распоряжения поступали и какие я выполнял?

– Говорили также, что вам предлагали ввести в Архангельск дивизию для поддержания порядка. Это так?

– Я оставлю это без комментариев. Но тогда я посчитал, что делать это нецелесообразно.

– Как вы в то время сами для себя оценивали действия ГКЧП – это орган, который действует законным образом в чрезвычайной ситуации или в действительности произошёл путч, а его участники власть захватили незаконным путём?

– Давайте сначала поговорим о законности. Власть никто не захватывал – ведь в ГКЧП входили люди, которые этой властью обладали в законном порядке. И в Конституцию они вложились. Почему их потом всех оправдал суд? Потому, что в их действиях не было состава преступления. Также давайте посмотрим, почему появился Государственный комитет по чрезвычайному положению.

Но для начала заглянем в ближайшую историю. 1980–1985 годы известны как «пятилетка похорон» – в 1982 году был похоронен Генеральный секретарь КПСС Леонид Брежнев, в 1984‑м – Юрий Андропов, сменивший его на этом посту, а в 1985‑м страна простилась с ещё одним Генеральным секретарём Константином Черненко. И всё это время страна ожидала перемен. Виктор Цой ощущал это на подсознательном уровне, когда пел: «Мы ждём перемен». Но сами люди не знали, как их осуществить, поэтому запрос общества на перемены был адресован верхам. В это время происходит кардинальная смена руководства страны – вместо стариков к власти пришёл молодой энергичный руководитель, появились новые понятия «перестройка», «гласность»…

– Уже теперь подзабытое «ускорение» – тогда много говорили о том, что у нас низкая производительность труда по сравнению с развитыми экономиками, и чтобы её повысить, тоже предлагались реформы…

– Всё это хорошо, если бы не одно обстоятельство – план перестройки со всеми этими реформами был только в голове у самого Горбачёва. Вернее, никакого плана, как оказалось, не было, а только яркие заявления, которые поначалу нравились народу, много говорильни, которая нравилась новым молодым политикам – демократам. А они в большом количестве стали появляться в эту пору, вытесняя государственных деятелей. Знаете, чем отличается политик от государственного деятеля? Государственный деятель думает о будущих поколениях, а политик – о будущих выборах. Чтобы «пошаманить» во время предвыборной кампании и успокоиться до следующих выборов. Тогда же «авторитет» заменили на «имидж», а это принципиально разные понятия – авторитет надо завоёвывать, а имидж – создавать. А народ стал электоратом. И самое главное – начались шатания среди республик, входивших в Советский Союз, все стали считать, кто кого кормит, кто кому недодаёт, полагая, что самостоятельно жить будет лучше.

– В России ведь тогда тоже активно говорили о том, что ей нужен суверенитет и независимость…

– Россия одной из первых объявила о своём суверенитете в рамках обновлённого Союза. Случилось это 12 июня 1990 года. В этот день I Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о её суверенном статусе, и законы Российской Федерации стали главенствовать над союзными.

– С юридической точки зрения это законно?

– Если входишь в федерацию, как можешь ставить свои законы выше федеративных? Это нарушение закона. Потом стали готовить новый Союзный договор. И то, как он готовился, не нравилось трезвомыслящим людям, которые понимали, что его подписание ведёт к дальнейшему развалу Союза. Горбачёв ситуацию держать под контролем уже не мог, экономика падала, с полок магазинов исчезали продукты, люди возмущались такими результатами перестройки. А ГКЧП был призван контролировать и ситуацию в стране, и ход подготовки договора. И это была последняя, правда, непрофессиональная попытка сохранить Союз.

– С точки зрения обычных людей, действия членов ГКЧП, правда, больше были похожи на переворот, особенно когда на пресс-конференции вице-президент СССР Геннадий Янаев, который возглавил комитет, сообщил, что президент Горбачёв болен и не может выполнять свои обязанности. И руки при этом у Янаева дрожали, возможно, он и сам был нездоров. Хорошо помню, как это удручающе действовало на всех, кто наблюдал за той пресс-конференцией.

– Горбачёв тогда на самом деле был не в состоянии принимать решения, и он знал о создании ГКЧП, более того, об этом речь шла ещё с марта. Я же говорю – там было много вранья.

– Но людям‑то искренне хотелось перемен! Тогда в стране сформировался мощный народный порыв, направленный на то, чтобы изменить жизнь, сделать её лучше, свободнее, справедливее.

– Но в какие руки попал этот порыв? Что главное для человека у власти? Это воля. Её как раз у Горбачёва и не было, чтобы решить, что с этим порывом делать.

– Если политической воли не было в то время у Горбачёва, то также её не было и у членов ГКЧП – ведь за три дня ничего не произошло, более того, Борис Ельцин, президент Российской Федерации, беспрепятственно проехал мимо танков и бронетехники к Белому дому и сделал своё знаменитое заявление на его ступеньках, которое и решило исход этого противостояния. И получилось, что ГКЧП не только не достиг цели сохранить Союз, но, как потом не раз с сожалением говорили его участники, невольно подтолкнул к его окончательному распаду. И народ в большинстве своём Ельцина тогда поддержал, связывая с ним демократические преобразования в стране и полагая, что таким образом жизнь улучшится.

– 21 августа я поехал в Северодвинск на заседание городского совета депутатов, состав которого был очень демократический. Его заседание было посвящено поддержке демократии и осуждению действий ГКЧП. Как они тогда измывались над людьми, которые хотели для Отечества сделать хорошо! А вскоре Северодвинск сел в жёсткую калошу. По полной хлебнули, но совет был очень демократический. А потом им сказали – вы хотели перемен, вот вам перемены. А мы не таких хотели…

– Виктор Алексеевич, что, по‑вашему, прежде всего показал август 1991 года?

– Август 1991 года как раз показал, к чему приводит отсутствие воли. И результат для страны был очень тяжёлый. От распада Союза пострадали все республики, даже если они тогда стремились к этому, не осознавая последствий. Сколько жертв случилось потом, сколько «переселения народов»! Последствия этого распада сказались на всех сферах жизни – политике, экономике, семейных отношениях. И эти процессы продолжаются до сих пор. Для многих это и большая личная трагедия.

– История не имеет сослагательного наклонения. И всё же, на ваш взгляд, тогда как‑то можно было остановить распад Союза?

– Поступить, как в Китае, где в принципе не допустили революционного расшатывания страны. Возможно, в чём-то они поступили жёстко. Но тут надо сопоставить – сколько потерь и жертв случится потом, если в данный момент не применить силу? Понятно, что это очень тяжёлый выбор для того, кто принимает такое решение. Поэтому и говорю, что для человека, находящегося у власти, главное – воля. И ещё умение разумно её применить. А теперь давайте посмотрим, чего достиг Китай, и чего достигли мы…

– Виктор Алексеевич, на ваш взгляд, какие уроки мы можем извлечь из событий тридцатилетней давности?

– Если помните, уже тогда меня критиковали за то, что я называл себя приверженцем сильной государственной власти. Эти убеждения у меня остаются и сейчас. Уверен: важно, чтобы в стране была сильная государственная власть. Но её не стоит путать с железной рукой – это разные понятия.

– Как вы полагаете, сейчас покинуть состав Российской Федерации захотели бы какие‑то республики или автономные округа, если бы такой случай предоставился?

– Как показывает история, такие настроения вполне могут возникать, особенно если их «подогреть», ведь кому‑то непременно покажется, что самостоятельно жить будет лучше, как это и случилось в 1991 году. Потом окажется, что это не так, но это уже будет потом, а процессы распада будут запущены, и остановить их очень трудно. Недаром западные аналитики время от времени прогнозируют распад Российской Федерации. Поэтому нельзя допускать того, чтобы сепаратистские настроения возникали в принципе. А такие настроения можно встретить и сейчас, мы видим, как в штыки воспринимаются идеи объединения, которые были бы благом и для страны в целом, и для людей. Поэтому мы должны помнить, что последовало за августом 1991 года – вскоре мы потеряли большую и ещё недавно мощную страну. Эта потеря изменила всю мировую политику. Но самое главное – жизнь каждого из нас…