На экзамен — через шлюз «красной зоны»

Некоторые из нынешних выпускников уже имеют опыт, который есть не у каждого врача, — опыт работы с «ковидными» пациентами, в том числе в красных зонах

Сами студенты говорят, что поработавших «с ковидом» среди них много, только вот в цифрах оценить сложно: многие здесь не афишируют этот опыт работы, не считая его чем‑то выдающимся. Мы пообщались с теми, кто при разном стечении обстоятельств такой опыт получил, и узнали, что им это дало.

«Алло! У меня коронавирус?»

В январе 2020 года пятикурсница Анна Габова решила, наконец, сделать то, что давно хотела, — пойти поработать медсестрой на скорую помощь, чтобы изнутри увидеть, что представляет собой «медицина на передовой», и научиться работать в стрессовых ситуациях.

Анна Габова

– Я подавала заявление на работу в феврале, и о новом коронавирусе уже было известно, но все мы — и я, и моё окружение — ещё не воспринимали его как серьёзную угрозу, поэтому я готовилась работать в штатном режиме, — рассказывает студентка. — Однако ситуация с «короной» развивалась так стремительно, что уже в марте у нас в области ввели карантин, и я, едва приступив к работе, оказалась в эпицентре событий.

В это время многие горожане уже добровольно ограничивали общение с родственниками из‑за боязни занести к ним новую инфекцию. Анна говорит, что ей в этом смысле повезло, сужать круг общения не пришлось.

– Родные — они у меня живут в Сыктывкаре — приняли ситуацию с пониманием, а с друзьями было ещё легче. Все мои друзья — либо такие же студенты-медики, либо практикующие врачи. Мы все были заняты одним делом, поэтому неприятия я не встретила. Хотя, вообще, в нашей среде к возможности поработать в новых условиях и к связанным с этим рискам отнеслись по‑разному.

Мне кажется, студенты-медики разделились на два лагеря. Первые шли работать «в ковид», и я не думаю, что это было связано только с ковидными выплатами. Многие просто понимали, что могут помочь. А вторые не рвались. Но это были в основном те, кто полностью посвятил себя учёбе и в принципе не работал, пока учился, и до коронавируса.

Первое время Анна работала не только в бригаде, но и в диспетчерской скорой помощи: смена у телефона длилась 12 часов, всё это время было не отойти, вспоминает она.

– Помню, сколько поступало тревожных звонков, уже когда в Архангельске появились первые пять заболевших «короной». Люди звонили даже без всяких симптомов простуды: «У меня коронавирус?» Боялись, что заразились, если на них просто кто‑то кашлянул. Мы перенаправляли таких звонивших на горячую линию по ковиду, пытались успокоить. А потом день ото дня пошло по нарастающей. Среднее число вызовов за сутки в Архангельске, Новодвинске и Приморском районе увеличилось в несколько раз. Случаев с симптомами ковида стало колоссальное количество. При этом не все обратившиеся понимали, почему скорую в некоторых случаях приходится ждать, и даже после того, как мы тактично объясняли им ситуацию, принимали положение дел не все, это было очень тяжело психологически, — рассказывает девушка.

К лету, по её словам, к работе в новых условиях на скорой привыкли. Во время дежурства в бригаде приходилось всё больше времени проводить в защитных костюмах: вызовы с подозрением на ковид часто следовали один за другим. Это было легче, чем в красной зоне: в перерывах костюмы снимали, можно было сходить в туалет и перекусить. Но и тут ставились свои печальные рекорды: так, однажды Анна провела в костюме четыре часа кряду. Тем не менее, вспоминает девушка, даже в такие моменты она не чувствовала себя уставшей и выгоревшей, — хотелось помогать.

Кстати, отношение к работающим студентам в университете, по её словам, осталось таким же, как и до ковида. Поблажек не давали, но если у кого‑то из учащихся случалась неувязка с рабочим графиком и он опаздывал на занятие, — стоило предупредить, и «карательных мер» не следовало. Во всяком случае, у неё учёба не пострадала, рассказывает Анна. А когда она, работая на скорой, сама заболела ковидом в разгар подготовки к сессии, два экзамена ей просто сдвинули на более поздний срок. Поэтому о том, что она попала на скорую в самый тяжёлый период, Анна не жалеет — проработала больше года и ушла только недавно, перед выпускными экзаменами.

– Я шла за опытом, и я этот опыт получила, — говорит девушка.

Респиратор на память

Алексей Капустин, как и Анна, оказался в нашей области одним из первых, кто получил опыт работы с «ковидными» больными. Весной 2020 года в медицинском центре им. Н. А. Семашко, где он подрабатывал медбратом, объявили, что желающие могут поехать в командировку в одну из больниц сети ФМБА в подмосковном городе Дзержинский и поработать там в красной зоне. Алексей признаётся, что очень сомневался, стоит ли ехать, даже когда уже дал согласие: переживал, что не успеет подготовиться к сессии. К тому же мама-медсестра отговаривала, боясь, что он заразится. Но интерес пересилил.

Алексей Капустин

– На тот момент я ещё ни разу не сталкивался с «ковидными» пациентами. В Архангельске койки для них были развёрнуты только в инфекционной больнице, и обстановка была ещё более-менее спокойная, а в подмосковных больницах уже не хватало рук. Было интересно получить опыт работы в красной зоне, проверить себя на выносливость в нестандартных условиях, — поясняет он.

Режим работы командируемым «из Семашко» сообщили заранее: шесть часов смена — шесть часов отдыха, в крайнем случае можно попросить 12‑часовой перерыв, и так по кругу — месяц. Так как Алексей поехать на месяц не мог: близилась сессия, для него сделали исключение — приняли работать только на две недели. По приезде оказалось, что делегация из Архангельска — больше десятка врачей и медсестёр — самая многочисленная, из других регионов приехало по два-три человека.

– Поначалу было трудно: первая же смена — сразу респиратор, полной грудью вздохнуть невозможно… К тому же у защитного костюма оказался очень специфический химический запах, его было сложно терпеть, — рассказывает Алексей. — Но уже на третьей смене я понял, что привыкаю. Возможно, я так быстро адаптировался, потому что я молодой. А, может быть, дело было в том, что коллектив у нас собрался очень дружный, и было очень комфортно работать вместе. Поселили нас прямо на территории больничного городка в одном общежитии: больница — всего в десяти минутах ходьбы. Вечерами после смен находились силы посидеть вместе со всеми. С нами были также врачи из других регионов: с Кавказа, из Краснодара, из Подмосковья. Мы сидели, тепло общались, шутили. Кажется, до шуток ли было? Но, не поверите, было до шуток. Я бы даже сказал, это было необходимо.

Больница в Дзержинском не была оборудована для тяжёлых пациентов, поэтому туда привозили тех, кто был в состоянии средней степени тяжести, и оказывать экстренную помощь таким больным практически не приходилось. Но, конечно, и тут случалось всякое.

– Хорошо помню одного дедушку: на моей смене он был ещё совершенно сохранный и прогноз был благоприятным, но я ушёл на шестичасовой отдых, вернулся — а его уже нет в живых. До этого, в Архангельске, я работал в «плановом» отделении и с таким не сталкивался, психологически это было очень тяжело, — рассказывает Алексей. — Вообще, того, что переживали наши пациенты, больные ковидом, не пожелаешь никому, и я очень им сочувствовал. В первые смены, бывало, эмоции перехлёстывали. Когда я впервые увидел, что пациент задыхается и нужно было оказать ему помощь, пришлось буквально брать себя в руки. Хорошо, что рядом была медсестра, которая проработала в красной зоне уже недели две, — она подхватила инициативу.

Время на учёбу — она была тогда дистанционной — Алексей выкраивал из короткого шестичасового отдыха. Спать оставалось часа четыре. Иногда, по его словам, удавалось ещё немного подремать в ночные смены, если они были спокойными, — прямо сидя на посту, в защитном костюме и респираторе. Тем не менее, рассказывает Алексей, ни он, ни его коллеги не отказывались сделать что‑то и сверх обязанностей, брались за всё, если положение дел было таким, что это было необходимо. Например, когда не хватало персонала, дежурили на двух постах сразу. А помимо основной работы мыли и приводили в порядок больницу, потому что новые коечные места там разворачивали буквально «с колёс».

– Как‑то удавалось восстанавливаться. Но, я думаю, надолго меня не хватило бы, особенно в таком режиме, когда нужно совмещать учёбу и работу, — признаётся Алексей.

Экзамены по возвращению в Архангельск он сдал благополучно. Но в красной зоне больше не работал: занятия в университете снова стали очными, и Алексей решил, что совмещать их с нагрузками в «ковидных» отделениях будет слишком сложно.

Что до отдалённых последствий, на отношение к нему окружения в Архангельске его поездка не повлияла, говорит Алексей. Во всяком случае, он не почувствовал со стороны ни зависти, ни страха перед ним как потенциальным переносчиком вируса. Кстати, результаты контрольного исследования на антитела показали, что ковидом он так и не переболел. Но после поездки Алексей стал испытывать регулярные судороги и продолжительное время мучился ими. Он считает это следствием гипоксии, которую перенёс во время работы в Дзержинском.

– В осадке осталось только хорошее, — говорит он. — Я получил хороший опыт как медик. Кроме того, мы очень сплотились с коллегами. И помнится теперь больше забавное, например, как однажды при входе в красную зону я решил обработать маску вместо обычного жидкого мыла новым раствором, который только что привезли, — и она запотела. А ещё на память у меня остался новенький экземпляр защитного костюма и респиратор. Этим респиратором я, кстати, затем пользовался в Архангельске.

«Невыездные»

Андрей Мотков, на время начала пандемии пятикурсник, работал медбратом в клинической психиатрической больнице в Талагах. Первая массовая вспышка «короны» в Архангельске случилась именно в его отделении. В числе заболевших оказался и Андрей.

Андрей Мотков

– Пока мы лежали в инфекционной больнице, на базе нашего наркологического отделения открыли отделение для больных ковидом, и после выписки я вызвался пойти работать туда: дело в том, что одно из частых последствий ковида — депрессия, и я тоже чувствовал в тот момент лёгкую апатию, а в новом отделении было интересно. Так сделали и многие из моих коллег, которые раньше работали в наркологии. Мама, когда я ей сообщил, спросила только, моё ли это решение, хочу ли я этого сам. Но, конечно, это был мой выбор: у меня была возможность перевестись в другое отделение, — рассказывает Андрей.

Информации о новой инфекции всё ещё было мало, и то, что Андрей сам её перенёс и видел, как переносили коллеги, помогало ему понять, что переживают и в чём нуждаются новые пациенты. Однако это был самый тяжёлый период в плане режима работы.

– Было ещё неизвестно, как ведёт себя инфекция, поэтому режим установили с учётом того, чтобы мы нечасто ездили домой на общественном транспорте. Сейчас все, кто работает в красных зонах, ездят домой, как обычно. А мы тогда стали «невыездными». Если коллеги из других отделений по‑прежнему ездили на ночь домой, мы отныне оставались в больничном городке: работали в «грязной зоне», а жили в административной части, в обычных кабинетах, где нам поставили койки. Там мы и ели, и спали. На работу шли через шлюз, в котором переодевались, за ним начиналась «зона». Такой рабочий заезд длился полмесяца, затем мы на полмесяца отправлялись домой, и всё по новой. Так получилось, что даже часть экзаменов я сдавал в такой заезд. Вот так отработал смену, вышел через шлюз, обработался, зашёл в кабинет, где твоя койка, включил ноутбук — и сдаёшь экзамен, — рассказывает Андрей. — Было тяжело, но сдал успешно.

Потом начались вспышки коронавируса в других отделениях больницы, и в красную зону, где работал Андрей, стали попадать пациенты с психическими расстройствами.

– Оказывать помощь им было сложнее, потому что многие из них неусидчивые, сами себя не контролируют. До некоторых трудно донести информацию. В это время наши обязанности оставались прежними: те же капельницы, те же уколы, но по факту помощь требовалась специфичней, — говорит Андрей. — Ощущение неопределённости, в котором мы все находились из‑за того, что инфекция была ещё неизвестная, тоже давило на пациентов. Не понимая происходящего, они часто шли на конфликты. Например, для многих было психологически сложно принять, что им надо остаться в отделении из‑за мазка, который снова пришёл положительный, когда они чувствовали себя уже хорошо. Часто к тому же мазки задерживались, так как была очень большая нагрузка на центр эпидемиологии. В это время мы были для пациентов и психологами, и важным источником информации: старались объяснять каждую ситуацию. Мы ведь, в отличие от врачей, находились с больными постоянно, поэтому оказывались к ним ближе всех. И конфликты тоже старались разрешать, правда, получалось не всегда. Поэтому были и те, кто писал на нас докладные, и те, кто писал нам благодарности.

Работающим в красной зоне тоже было психологически нелегко. Андрей отмечает, что для некоторых тесное взаимодействие на работе вкупе с совместным проживанием в течение длительного времени стали тяжёлым испытанием. Ему повезло: в группу врачей и медсестёр, в которой работал он, подобрались уже знакомые между собой люди, и все были в хороших отношениях, это помогало.

– Мы все были там не из‑за денег. Когда мы шли на эту работу, ещё никто не знал, сколько будут платить. Да, что‑то там наверху говорили об этом, но это были только слова на тот момент. Я шёл из энтузиазма, хотелось поработать «в ковиде», попробовать себя в нестандартных условиях, и это был хороший эксперимент: понимаешь, что можешь выносить нагрузки и при этом вполне себе функционировать. И хотя объективно было тяжело, это был интересный опыт. Поэтому впечатления только положительные, — говорит Андрей. — Сейчас на месте «ковидного» у нас снова открылось наркологическое отделение, и я вернулся работать туда. Но если бы нужно было, снова пошёл бы «в ковид».

Когда всё «с нуля»

— Все в моем окружении были рады открывшейся возможности поработать в красных зонах — возможности получить и опыт, и деньги. Но в первую волну устроиться туда было сложно: если в самом начале, весной, многие еще боялись идти, летом пошел просто поток желающих — очереди стояли. А вот к осени снова всё изменилось. Многие из тех, кто работал в красных зонах, устали и морально выгорели. Поэтому, когда началась вторая волна, устраиваться «в ковид» удавалось уже всем, кто хотел. По крайней мере, складывалось такое впечатление, — рассказывает Арина Неманова, тогда шестикурсница.

Арина Неманова

Арина работала медсестрой в первой городской клинической больнице им. Е. Е. Волосевич в Архангельске, и, когда в ноябре 2020 года ее отделение реабилитации перепрофилировали «под ковид», она согласилась работать в новых условиях. На вопрос, действовал ли при приеме на эту работу какой-то механизм, предупреждающий вероятность того, что «новичок» не справится, Арина отвечает, что на профпригодность тех, кто шел, не проверяли, принцип действовал как везде: не станешь справляться — тебя уволят. Впрочем, о случаях, чтобы человек «не подошел» и его уволили, она не слышала. Всё отлаживалось прямо в процессе работы, «в ручном режиме».

— Отношения в нашем отделении были такие, что я чувствовала себя на равных. Но, конечно, всегда знала, что, случись что-то экстренное и сложное, с чем я не сталкивалась, мне помогут, объяснят, — поясняет девушка. — У нас были и медсестры с 40-летним стажем в стационарах, и студентки, которые отработали всего месяц, и медсестры, которые до этого работали лишь в поликлиниках — им многое приходилось объяснять прямо на смене. Это были абсолютно разные люди, с абсолютно разными квалификациями.

Так как отделение только открылось, многое в работе выстраивалось «с нуля», поэтому иногда сложности возникали и там, где их не ожидали, вспоминает Арина. Например, когда заводили внутреннюю документацию, пришлось договариваться, сколько журналов должно быть и как именно вносить в них информацию: «в ковиде» собрались медсестры из разных отделений, а так повелось, что в каждом отделении свои привычки и традиции на этот счет.

Сначала «под коронавирус» в их отделении отвели лишь пол-этажа, но вскоре «зона» стала расти и в конце концов заняла все три. Заболевшие, по словам Арины, часто поступали сюда уже в тяжелом состоянии, так что работы было много. Успевать выполнять домашние задания по учебе стало гораздо сложнее: в красную зону учебники не принесешь, да и времени заниматься там нет.

— Тяжело приходилось даже не потому, что ты в костюме: к тому, что не хватает кислорода, к тому, что очки постоянно запотевают, быстро привыкаешь. Тяжелее всего то, что объем работы большой, — рассказывает Арина. — Когда у тебя сорок пациентов, и за смену всем нужно сделать по две-три инъекции, это колоссальный опыт: ты в вену попадаешь уже в любом состоянии. К тому же, отделение «острое»: за состоянием пациентов необходимо круглосуточно следить.

Стресса добавляло и то, что в условиях красной зоны в экстренных случаях жизнь пациента дольше зависела от медсестер, отмечает девушка: дежурный врач значительную часть времени проводил в чистой зоне, и, чтобы прибежать на вызов, ему требовалось надеть защитный костюм, а это отнимало время.

Порой трудно было даже элементарно взаимодействовать с пациентами: у некоторых сдавали нервы, они отказывались принимать лекарства…

— У нас бывали случаи, когда к пациентам вызывали психиатрические бригады. Представьте: две-три недели ты находишься в палате на двух-трех человек, в замкнутом пространстве, с тобой еще чужие люди, которым плохо; кто-то находится «на кислороде», а кислородный аппарат шумит, это означает, что ты даже поспать нормально не можешь. Конечно, тяжело, — рассказывает Арина. — И у нас тоже — тех, кто работал, — чувствовался постепенный износ. Так что я, например, проработав два месяца, взяла перерыв и ушла в отпуск на месяц.

Учитывая всё это, было странно услышать от одной знакомой, такой же студентки, работавшей в красной зоне, что она столкнулась с завистью коллег к «ковидной» зарплате, вспоминает Арина.

— Я с таким, к счастью, не сталкивалась, — говорит Арина. — Мои родные и друзья проживали всё это вместе со мной. И единственный случай «особого» отношения, с которым я столкнулась, не вызвал обиды: я пришла устраиваться на практику, и врач, к которому меня прикрепили, узнав, что я работаю «в ковиде», предложил мне пройти практику с другим врачом, пояснив, что у него пожилые родители.

Между палатами — реанимация

Пятикурсница Ирина Панюшкина попала на работу в красную зону тоже по стечению обстоятельств: в отделении областной клинической больницы, где она работала медсестрой, произошла вспышка «короны», и его закрыли; тогда она попросила перевести её в отделение пульмонологии. Это случилось в ноябре. К этому времени многие из её знакомых уже работали в красных зонах, поэтому, по словам Ирины, она шла туда, уже представляя условия и режим, но впечатления всё равно оказались сильнее, чем ожидала.

Ирина Панюшкина

– Мне показалось, работа в красной зоне вообще другая: её количество, тяжесть, темп… Когда что нужно сделать — всё расписано по минутам, — вспоминает Ирина. — К нам, в отделение пульмонологии, принимали в состоянии разной степени тяжести. Тут же, на этаже, между палатами, была реанимация, и в случае чего я как медсестра должна была оказывать экстренную помощь, пока не подойдёт врач. Режим работы тоже изменился: в красной зоне я часто стала выходить «сутки через сутки», так как работы было много. Никто не ставил мне это условием. Всё было в режиме: «Можешь?» — «Могу!» Когда работаешь сутки через сутки, в ритм входишь быстро. Учились дистанционно, поэтому успевать получалось.

Уточняю, сложно ли было принять то, что некоторые пациенты уходили из жизни прямо на глазах.

– На прежней работе я уже сталкивалась со смертью и научилась относиться к этому спокойно, — отвечает Ирина.

Впрочем, добавляет она, в некоторых случаях сохранять душевное равновесие всё равно оказывалось сложно, например, когда коронавирусом заболела её собственная бабушка и её привезли к Ире в отделение. Ирина как медсестра за ней ухаживала, наблюдая, как развивается болезнь и меняется состояние. К счастью, бабушка выздоровела.

– Родители очень боялись, что я сама заболею, работая в красной зоне, но, что интересно, я так и не заразилась, а вот они как раз — вся моя семья — переболели коронавирусом и заразились при этом точно не от меня: к тому времени я ограничила с ними общение и мы уже месяц не виделись, — замечает Ирина.

В отделении пульмонологии она проработала полгода и ушла только, когда учёба вновь стала очной: совмещать стало сложно. Но говорит, что с удовольствием пошла бы туда снова.

– Мне такой режим, ритм и специфика работы оказались близки. Понравилось, как всё отлажено: что делать, знаешь по пунктам, и ты не один. Всегда кто‑то поможет, разделит обязанности. Это несколько по‑другому, чем в обычном отделении. Этот опыт не идёт ни в какое сравнение с другим. Я думаю, это мне очень помогло, я во многом стала разбираться, — поясняет девушка. — Кроме того, мы с коллегами там все очень сблизились. Было очень тяжело, но сейчас уже не думаешь об этом, больше вспоминаются вот эти отношения между персоналом. Идёшь теперь по больнице — везде знакомые, душевно близкие тебе люди.