Незадолго до 10 июня 2011 года Александру Александровичу Роскову позвонил его сокурсник по Литературному институту, поэт и бизнесмен из Харькова Константин Савельев и попросил его войти в редакционную коллегию журнала «Славянин». Наш земляк согласился. Он делал бы ещё одно важное дело, но 13 июня Александра Роскова сбил на архангельской улице мчавшийся с бешеной скоростью мотоциклист. 13 июня прекрасного поэта не стало.
В одном из интервью с Александром Росковым был такой вопрос:
– Если бы вдруг Господь сказал тебе: проси у меня что хочешь, одно твоё желание я исполню. Каким бы было это желание?
Поэт ответил:
– Я бы попросил Господа до гроба не гасить во мне поэтическую искру, данную им.
Искра не гасла. Почти 57 лет – до очередного дня рождения Александр Росков не дожил 13 дней.
Родился я в простой телеге,
Хоть не цыган и не циркач.
В июньский вечер у Онеги
И прозвучал мой первый плач.
Конечно, мать не виновата,
Что я родился, где приспел.
Но Бог одним лучом заката
В мои глаза взглянуть успел.
Он родился в 1954 году в каргопольской деревушке Диковской. Окончил восьмилетнюю школу.
Однажды я попросил Александра прочитать его первые стихотворные строчки. Он со смущением сказал, что прочитает, но надо учесть, что они написаны во втором классе.
Письмо пишу, рука трясётся,
Взглянул на время – первый час,
И сердце кровью обольётся,
Когда я думаю о вас.
После восьмилетки была учёба в Каргопольском профессионально-техническом училище и работа в совхозе плотником и печником.
Александр Блок говорил: что печь сложить, что стихотворение написать – одно и то же. Это как раз про Роскова, который до 35 лет сладил сотни печей, вкладывая душу в своё дело. У некоторых, может быть, до сих пор греются его земляки.
Давно будучи городским человеком, Александр увидел в одной из архангельских газет фотографию печника жилищно-коммунального хозяйства и сразу сказал: «Половинку кирпича к дверце не прикладывают – она некрепко стоять будет».
Константин Савельев о нём написал:
В стороне от чепухи,
С хитрецою глядя,
Он разматывал стихи,
Точно печку ладил.
33‑летнего печника и плотника убедили, что ему надо поступать на заочное отделение Литературного института. Он решился отправить туда стихи и документы. Его бандероль попала в руки самого Александра Межирова, который вскоре сказал в приёмной комиссии: дескать, надо, чтобы этот парень учился у меня.
Руководитель семинара А. П. Межиров прочитал к тому времени стихи сотен и сотен абитуриентов…
Второкурсника Александра Роскова приняли в Союз писателей СССР, хотя у него ещё не было ни одной книжки. Имелись только «Стихи из деревни» в рубрике «Книга в альманахе» (альманах «Истоки», 1988 год). Этой же книге была присуждена первая премия за 1988 год по молодёжной редакции издательства «Молодая гвардия».
Членом творческого союза северянин стал без протекции любимого учителя, – Александр даже постеснялся сказать ему о своём успехе.
После переезда в Архангельск Александр Росков хорошо работал в газете Приморского района и в газете «Архангельск». Но как журналист по‑настоящему нашёл себя в издательстве «Северная неделя», где редактировал популярные далеко за пределами нашего региона газеты «Дачная», «Завалинка», «Пенсионерская правда». Работал, казалось, легко. Однажды позвонил Роскову глава «издательства добрых газет» Вячеслав Белоусов и попросил придумать рубрики для нового издания. Александр взялся выполнять просьбу-поручение и с ходу набросал внушительный список. В нём было и такое – «В венкабинет желающих нет?».
И в общении он казался лёгким: шутки, прибаутки, частушки от читателей и от него. Балагур вроде… Я процитировал ему письмо внука, мечтавшего о собаке, он написал тётке на Украину: «Мы возьмём собаку-таксу, сядем в поезд и поедем к вам. Но у нас нет таксы!..» Тут же частушка:
У меня галоши есть
И к зиме, и к лету.
А по правде говоря,
У меня их нету.
Но если разговор заходил о самом важном – об истории России, исторических личностях, о перестройке и её «архитекторах», о положении народа, деревни, – тут уж никаких шуток. Был Александр и резким, жёстким, и злым, беспощадным.
Душа народа поэтична,
Не поэтичен сам народ.
Однако он многих жалел – одиноких стариков, бедных, нищих. Помогал, кому мог.
Бабушка грибов насобирала –
чернокорых крепеньких маслят –
и сидит торгует у вокзала,
слушает, как за спиной гудят
тепловозы громкие. А люди
ходят перед ней туда-сюда.
А грибов в корзинке не убудет
нинасколечко… Если б не нужда,
неужели б она в годы эти,
взяв видавший виды туесок,
встав ещё до солнца, на рассвете,
в заповедный побрела лесок,
а потом на поезде-дежурке
ехала сюда за сотни вёрст?
Не нужны ему были те грибочки, но он их купил.
Читатели «Пенсионерской правды» – из Сибири, к примеру, – просили Роскова выслать им наложенным платежом его книги. Он отправлял их за свой счёт.
И животных жалел. Природу очень любил. Как‑то раз заговорили мы о лошадях. «Знаешь, сколько наших лошадок погибло на Великой Отечественной? Восемь миллионов. Во-семь!..»
«В стихах Роскова конца ХХ века и начала века нынешнего доминирующим становится эпическое начало, – написала в предисловии к последнему прижизненному сборнику стихов Роскова «Украденное небо» литературовед и критик Елена Галимова. – В наши дни эпический поэт – явление очень редкое. В отечественной словесности я даже и не вспомню никого после Твардовского. А Росков – поэт эпический (точнее – лироэпический), и это объясняет многие особенности его творчества».
Мне особенно близки поэтические портреты земляков Александра Роскова. У него их галерея. Типы людей. Вот, например, «Про дядю Колю»:
…Помню (я тогда учился в школе),
В маленькой деревне нашей жил
Выпивоха-конюх дядя Коля,
Жил, как говорится, не тужил.
Дядя Коля водку пил стаканом
И имел от Бога и сельчан
Крепкий голос, как у Левитана,
Прозвище – Никола-Левитан.
Так бывало: он прочтёт газету,
Водки долбанёт стакана два
И, зажав зубами сигарету,
Выйдет на крыльцо едва-едва.
Встанет на крылечке дядя Коля,
Чиркнет спичку, чтобы прикурить,
Да как гаркнет: «Люди доброй воли!
Слушайте! Я буду говорить!»
И уж дядя Коля отчебучит,
Врежет нашим недругам под дых,
Соберёт в одну большую кучу
Всех чертей и свалит всех святых.
Он расскажет про капиталистов,
Про заокеанский вражий стан.
Прозвучат слова: «Совет Министров…» –
Так, как их сказал бы Левитан.
Слышно и в лесу, и в дальнем поле:
Дядя Коля борется с врагом,
Матерится пьяный дядя Коля,
Бьёт по блоку НАТО матюгом.
Громыхает пламенное слово,
Удержу у дяди Коли нет,
Про Насера, Кастро и Хрущёва
Выложит – не надо и газет.
Советую читателям прочитать это стихотворение полностью. И не только это, конечно.
Кстати о Хрущёве. У Александра есть стихотворение «О временах волюнтаризма»:
Пусть мы не дошли до коммунизма
(Мир устроен просто и хитро) –
До сих пор с времён волюнтаризма
В душах наших правда и добро.
…Учитель не потерял связь со своим учеником. Однажды Александр Межиров написал Александру Роскову:
«Милый Александр!
Большое Вам спасибо за письмо и стихи, мужественные, мудрые, выстраданные. Мне кажется, я вчитывался в них всем существом, вслушивался, стараясь почувствовать и то, что не сказано, и паузы ощутить, умолчания, фигуры умолчания.
Стихи трагичны, но не подавляют, а очищают, просветляют душу…»