09.06.2021 16:30

В память об Александре Роскове: «В душах наших правда и добро»

Многие стихи Александра Роскова трагичны, но они просветляют душу
Александр Росков. Фото Валентина Гайкина

«В стороне от чепухи»

Незадолго до 10 июня 2011 года Александру Александровичу Роскову позвонил его сокурсник по Литературному институту, поэт и бизнесмен из Харькова Константин Савельев и попросил его войти в редакционную коллегию журнала «Славянин». Наш земляк согласился. Он делал бы ещё одно важное дело, но 13 июня Александра Роскова сбил на архангельской улице мчавшийся с бешеной скоростью мотоциклист. 13 июня прекрасного поэта не стало.

В одном из интервью с Александром Росковым был такой вопрос:

– Если бы вдруг Господь сказал тебе: проси у меня что хочешь, одно твоё желание я исполню. Каким бы было это желание?

Поэт ответил:

– Я бы попросил Господа до гроба не гасить во мне поэтическую искру, данную им.

Искра не гасла. Почти 57 лет – до очередного дня рождения Александр Росков не дожил 13 дней.

Родился я в простой телеге,

Хоть не цыган и не циркач.

В июньский вечер у Онеги

И прозвучал мой первый плач.

Конечно, мать не виновата,

Что я родился, где приспел.

Но Бог одним лучом заката

В мои глаза взглянуть успел.

Он родился в 1954 году в каргопольской деревушке Диковской. Окончил восьмилетнюю школу.

Однажды я попросил Александра прочитать его первые стихотворные строчки. Он со смущением сказал, что прочитает, но надо учесть, что они написаны во втором классе.

Письмо пишу, рука трясётся,

Взглянул на время – первый час,

И сердце кровью обольётся,

Когда я думаю о вас.

После восьмилетки была учёба в Карго­польском профессионально-техническом училище и работа в совхозе плотником и печником.

Александр Блок говорил: что печь сложить, что стихотворение написать – одно и то же. Это как раз про Роскова, который до 35 лет сладил сотни печей, вкладывая душу в своё дело. У некоторых, может быть, до сих пор греются его земляки.

Давно будучи городским человеком, Александр увидел в одной из архангельских газет фотографию печника жилищно-коммунального хозяйства и сразу сказал: «Половинку кирпича к дверце не прикладывают – она некрепко стоять будет».

Константин Савельев о нём написал:

В стороне от чепухи,

С хитрецою глядя,

Он разматывал стихи,

Точно печку ладил.

33‑летнего печника и плотника убедили, что ему надо поступать на заочное отделение Литературного института. Он решился отправить туда стихи и документы. Его бандероль попала в руки самого Александра Межирова, который вскоре сказал в приёмной комиссии: дескать, надо, чтобы этот парень учился у меня.

Руководитель семинара А. П. Межиров прочитал к тому времени стихи сотен и сотен абитуриентов…

Второкурсника Александра Роскова приняли в Союз писателей СССР, хотя у него ещё не было ни одной книжки. Имелись только «Стихи из деревни» в рубрике «Книга в альманахе» (альманах «Истоки», 1988 год). Этой же книге была присуждена первая премия за 1988 год по молодёжной редакции издательства «Молодая гвардия».

Членом творческого союза северянин стал без протекции любимого учителя, – Александр даже постеснялся сказать ему о своём успехе.

С шутками и без шуток

После переезда в Архангельск Александр Росков хорошо работал в газете Приморского района и в газете «Архангельск». Но как журналист по‑настоящему нашёл себя в издательстве «Северная неделя», где редактировал популярные далеко за пределами нашего региона газеты «Дачная», «Завалинка», «Пенсионерская правда». Работал, казалось, легко. Однажды позвонил Роскову глава «издательства добрых газет» Вячеслав Белоусов и попросил придумать рубрики для нового издания. Александр взялся выполнять просьбу-поручение и с ходу набросал внушительный список. В нём было и такое – «В венкабинет желающих нет?».

И в общении он казался лёгким: шутки, прибаутки, частушки от читателей и от него. Балагур вроде… Я процитировал ему письмо внука, мечтавшего о собаке, он написал тётке на Украину: «Мы возьмём собаку-таксу, сядем в поезд и поедем к вам. Но у нас нет таксы!..» Тут же частушка:

У меня галоши есть

И к зиме, и к лету.

А по правде говоря,

У меня их нету.

Но если разговор заходил о самом важном – об истории России, исторических личностях, о перестройке и её «архитекторах», о положении народа, деревни, – тут уж никаких шуток. Был Александр и резким, жёстким, и злым, беспощадным.

Душа народа поэтична,

Не поэтичен сам народ.

Однако он многих жалел – одиноких стариков, бедных, нищих. Помогал, кому мог.

Бабушка грибов насобирала –

чернокорых крепеньких маслят –

и сидит торгует у вокзала,

слушает, как за спиной гудят

тепловозы громкие. А люди

ходят перед ней туда-сюда.

А грибов в корзинке не убудет

нинасколечко… Если б не нужда,

неужели б она в годы эти,

взяв видавший виды туесок,

встав ещё до солнца, на рассвете,

в заповедный побрела лесок,

а потом на поезде-дежурке

ехала сюда за сотни вёрст?

Не нужны ему были те грибочки, но он их купил.

Читатели «Пенсионерской правды» – из Сибири, к примеру, – просили Роскова выслать им наложенным платежом его книги. Он отправлял их за свой счёт.

И животных жалел. Природу очень любил. Как‑то раз заговорили мы о лошадях. «Знаешь, сколько наших лошадок погибло на Великой Отечественной? Восемь миллионов. Во-семь!..»

«В стихах Роскова конца ХХ века и начала века нынешнего доминирующим становится эпическое начало, – написала в предисловии к последнему прижизненному сборнику стихов Роскова «Украденное небо» литературовед и критик Елена Галимова. – В наши дни эпический поэт – явление очень редкое. В отечественной словесности я даже и не вспомню никого после Твардовского. А Росков – поэт эпический (точнее – лироэпический), и это объясняет многие особенности его творчества».

Мне особенно близки поэтические портреты земляков Александра Роскова. У него их галерея. Типы людей. Вот, например, «Про дядю Колю»:

…Помню (я тогда учился в школе),

В маленькой деревне нашей жил

Выпивоха-конюх дядя Коля,

Жил, как говорится, не тужил.

Дядя Коля водку пил стаканом

И имел от Бога и сельчан

Крепкий голос, как у Левитана,

Прозвище – Никола-Левитан.

Так бывало: он прочтёт газету,

Водки долбанёт стакана два

И, зажав зубами сигарету,

Выйдет на крыльцо едва-едва.

Встанет на крылечке дядя Коля,

Чиркнет спичку, чтобы прикурить,

Да как гаркнет: «Люди доброй воли!

Слушайте! Я буду говорить!»

И уж дядя Коля отчебучит,

Врежет нашим недругам под дых,

Соберёт в одну большую кучу

Всех чертей и свалит всех святых.

Он расскажет про капиталистов,

Про заокеанский вражий стан.

Прозвучат слова: «Совет Министров…» –

Так, как их сказал бы Левитан.

Слышно и в лесу, и в дальнем поле:

Дядя Коля борется с врагом,

Матерится пьяный дядя Коля,

Бьёт по блоку НАТО матюгом.

Громыхает пламенное слово,

Удержу у дяди Коли нет,

Про Насера, Кастро и Хрущёва

Выложит – не надо и газет.

Советую читателям прочитать это стихотворение полностью. И не только это, конечно.

Кстати о Хрущёве. У Александра есть стихотворение «О временах волюнтаризма»:

Пусть мы не дошли до коммунизма

(Мир устроен просто и хитро) –

До сих пор с времён волюнтаризма

В душах наших правда и добро.

…Учитель не потерял связь со своим учеником. Однажды Александр Межиров написал Александру Роскову:

«Милый Александр!

Большое Вам спасибо за письмо и стихи, мужественные, мудрые, выстраданные. Мне кажется, я вчитывался в них всем существом, вслушивался, стараясь почувствовать и то, что не сказано, и паузы ощутить, умолчания, фигуры умолчания.

Стихи трагичны, но не подавляют, а очищают, просветляют душу…»

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Сергей ДОМОРОЩЕНОВ