Откровения: Кто приобщил меня к жизни такой, которой не чаяла

По настоянию моей бабушки Ксении Леонтьевны (папиной мамы) меня в младенчестве окрестили

На этом всё и закончилось. Бабушка рассуждала, видимо, так: раз ангел-хранитель у внучки теперь есть, то пусть он о ней и заботится. В церковь меня не водили, учить молитвы не заставляли. Первые религиозные знания я вполне могла бы получить и от своих родителей, но они состояли в коммунистической партии…

Монтаж памятника. Веркола, 4 августа 1990 г.Рассказываю об этом для того, чтобы читатель представил моё духовно не окормлённое мировоззрение, с которым я дожила до 44‑х лет. Только в 1990‑м году у меня в руках оказалась первая, связанная с православной религией, книга, призванная заполнить пробелы в моей «несветской» осведомлённости. Подарил её настоятель Архангельского Свято-Ильинского кафедрального собора протоиерей Владимир Кузив.

«Православный катехизис», написанный епископом Александром (Семёновым – Тян-Шанским), был преподнесён мне в день особенный, о нём напоминает и автограф дарителя. Но обо всём по порядку.

Автограф на подаренном «Православном катехизисе»В 1990 году на Пинежье не действовал ни один храм и, разумеется, не было ни одного священника, а вдова Фёдора Абрамова пожелала, чтобы в предстоящих торжествах обязательно участвовал представитель Русской Православной Церкви. Её просьбу мой супруг передал епископу Пантелеимону (он тогда возглавлял Архангельскую и Мурманскую епархию), и тот благословил на поездку в Верколу настоятеля Архангельского Свято-Ильинского кафедрального собора протоиерея Владимира Кузива.

Событию, которому предстояло состояться, предшествовали не только творческие муки ленинградского скульптора, задумавшего надмогильный памятник Фёдору Абрамову, но и колоссальные финансовые расходы, связанные с приобретением глыбы карельского гранита, с арендой мощного автокрана, с оплатой труда монтажников (им предстояло установить памятник). Перечисленные мной заботы взяла на себя добровольная организация областного Общества любителей книги – в ту пору в ней состояло более 20 тысяч человек, и руководил ею мой супруг Борис Егоров. Финансирование всех работ шло напрямую, потому и «процесс» двигался стремительно.

Панихиду у могилы коммуниста Фёдора Абрамова служит настоятель Архангельского Свято-Ильинского кафедрального собора Владимир Кузив. Веркола. 5 августа 1990 г.Побеспокоились книголюбы и о том, чтобы именно 4 августа 1990 года мы (отец Владимир и я) благополучно и без каких‑либо личных материальных издержек добрались до Верколы. В тот день моему попутчику предстояло благословить монтажников на начало работ по установке гранитного надгробия, на следующий день (5 августа) после открытия памятника отслужить панихиду и (7 августа) освятить на памятнике крест. Мне же следовало запечатлеть всё на фотоплёнку и прокомментировать событие.

Когда после благословения отца Владимира бригада архангельских каменотёсов из УОР-1 треста «Отделстрой» закончила монтаж памятника, я была среди немногих, кто укутывал его холстяным покровом – на следующий день его должны были сдёрнуть во время торжественного открытия. Во время обёртывания памятника под ноги попался довольно крупный фрагмент отколовшегося гранита, и я взяла его себе на память.

Протоиерей Владимир в том самом поле, где 23 июня 1544 года (по ст. ст.) был убит молнией 12-летний отрок Артемий. Ежемень. 5 августа 1990 г.На следующий день, отслужив панихиду у могилы Фёдора Абрамова, отец Владимир в окружении людей отправился в деревеньку Ежемень, близ которой простиралось то самое поле, на котором погиб 12‑летний отрок Артемий и теперь стоит освящённая в его честь деревянная часовня. Возле неё приехавший из Архангельска батюшка провозгласил Акафист св. прав. Артемию и совершил обряд водоосвящения, что для местных жителей стало событиями, не припоминаемыми даже старожилами.

Тут, думаю, обязательно следует особо подчеркнуть тот факт, что Артемьев день местные жители и раньше, и в тот год почему‑то отмечали 5 августа (не по церковному календарю). По всей видимости, вдова писателя не знала об этом, потому‑то и пожелала совместить открытие надмогильного памятника своему супругу именно в тот день, когда веркольцы обычно чествуют своего святого.

А я к тому времени об Артемии вообще ничего не ведала. Забегая вперёд, скажу, что, через несколько дней вернувшись в Архангельск, сразу же отправилась в Добролюбовку, чтобы найти хоть какие‑то сведения о святом. Мне выдали старинную книгу, перелистывая её, вдруг наткнулась на несколько поэтических строк об Артемии Веркольском. В сноске указывался журнал, из которого они были почерпнуты. Разумеется, захотелось познакомиться целиком со всем произведением, но такого журнала в фондах библиотеки не оказалось. Тогда я попросила сделать запрос в Москву, в «Ленинку». Ждала долго, и ответ пришёл. Из него стало ясно, что высылать мне журнал не будут (очень редкий экземпляр), а познакомиться с ним на месте – пожалуйста! И я специально поехала в Москву, где меня ждал 18‑й том журнала за 1844 год. Его полное название такое: «Маяк», журнал современного просвещения, искусства и образованности в духе народности русской». Перевернув титульный лист, от неожиданности похолодела – номер открывался рассказом об Артемии Праведном, Веркольском. Тут‑то и узнала, когда точно погиб 12‑летний отрок от заставшей его в поле грозы. Произошло это 23 июня 1544 года, по новому стилю – 6 июля. Журнал, откуда я почерпнула нужные сведения, был издан в Санкт-Петербуге в 1844 году, то есть в год 300‑й годовщины со дня гибели Артемия. Кроме прочего, о почитаемом на Пинежье святом здесь же была опубликована и поэма, которую по моей просьбе работники главной библиотеки СССР ксерокопировали.

Когда по благословению епископа Пантелеимона веркольская христианская община наконец‑то обрела своего духовного пастыря (произошло это в 1991 году), всё вернулось на круги своя. Артемьев день в Верколе стал отмечаться правильно, то есть по церковному календарю.

Но предлагаю снова вернуться в день 5 августа 1990 года.

Когда служба в часовне закончилась, мы возвращались по узенькой тропинке, протоптанной через поле поспевающего овса. Я шла чуть впереди и, оглянувшись, вдруг увидела тот самый кадр, не снять который было выше моих сил. Чтобы не действовать прямолинейно, сначала предложила отцу Владимиру вглядеться в глубину обступивших нас колосьев, среди которых прятались тяжёлые стручки сочного гороха. Им мы вволю полакомились. Вот тут‑то и запечатлела я архангельского священника на фоне той самой часовенки. Мой тридцатилетней давности снимок остановил мгновение, запечатлев протоиерея Владимира, каким он выглядел вечером после насыщенного событиями дня, в коем постоянно был в центре внимания множества людей.

К тому времени мы изрядно проголодались, но горох аппетит не перебил. Хорошо, что хлопотать об ужине не предстояло – в доме у вдовы Абрамова нас поджидала праздничная трапеза. С молитвой её благословил отец Владимир. Кроме него и меня за столом сидела хозяйка Людмила Крутикова, абрамовский друг Фёдор Мельников (автор надмогильного памятника), Михаил Золотых (автор проекта фундамента памятника), Виктор Шелег (директор местного мемориального музея Фёдора Абрамова) и Галина Абрамова, племянница писателя…

На следующий день (6 августа) втроём – отец Владимир, вдова Фёдора Абрамова и я – совершили паломничество в Веркольский монастырь, где мне довелось запечатлеть, увы, печальнейшее состояние его строений и сокрушающихся по этому поводу моих попутчиков…

Вечером 7 августа, где‑то ближе к 21 часу (ночи стояли белые, и было ещё светло), должен был состояться обряд освящения креста на памятнике. Помогая отцу Владимиру надевать поверх цивильного церковное облачение (он назвал его «благодатью»), я не утерпела и похвасталась своей реликвией (гранитным осколочком, который подобрала у только что установленного памятника), а батюшка мне: «Чтобы ваша реликвия имела особую значимость, положите её к подножию памятника. Я буду освящать на нём крест, заодно освящу и её».

Я так и поступила.

Когда ритуал закончился, по секрету я рассказала обо всём Фёдору Мельникову.

«Покажи‑ка его мне!» – заговорщицки попросил он.

На ладони самого близкого абрамовского друга освящённый гранитный осколочек показался мне крохотным. Фёдор Фёдорович внимательно осмотрел его и, обнаружив с одной стороны идеально ровную поверхность, обрадовался: «Погоди, я поставлю на нём свою монограмму». Отлучившись к своим инструментам, скульптор вскоре возвратился и вернул мне мою реликвию. На ней стоял его автограф. На радостях я обняла Фёдора Фёдоровича и расцеловала.

Четырёхдневное августовское общение с отцом Владимиром способствовало моему приобщению к жизни такой, какой я не чаяла, так как была взлелеяна обществом, где можно было быть крещёным, но духовными лицами постоянно не опекаемым. Удивительно, что при несовместимых вроде бы обстоятельствах, связанных со знаменитым писателем-коммунистом Фёдором Абрамовым и причисленным к лику святых 12‑летним отроком Артемием, ненавязчиво мне были указаны точные ориентиры, на которые в предыдущие столетия равнялись православные христиане. Тут я имею в виду краткие беседы с отцом Владимиром, его мимоходные (по тому или иному поводу) комментарии и, конечно же, подаренный им «Православный катехизис», призванный поучать и наставлять меня.

Впоследствии чтение не только этой, но и других духовных книг своей живительной влагой постепенно стало заполнять прорехи моей неосведомлённости и приучать задумываться над тем, что раньше особо не занимало. Разумеется, и вести себя в повседневной жизни я стала иначе: ходить в церковь, осенять себя крестом, учить молитвы, соблюдать посты, причащаться…

Полученная от отца Владимира «стартовая прививочка» настолько прижилась, что вскоре ко многому я стала присматриваться объективнее, что ли. Между тем с середины 1990‑х у меня стали накапливаться материалы для книги «Пушкин в Архангельске». Вот тут‑то в процессе обдумывания одной из её «линий» и возникло страстное желание на некоторые деяния великого русского поэта взглянуть через «призму», ранее скрывавшуюся от меня за семью печатями.

К осуществлению задуманного подтолкнул случай.

Так получилось, что 21 ноября 1995 года, в день, когда православные чествуют Архангела Михаила, мы с супругом оказались в Москве и присутствовали на Божественной литургии в том самом храме у Никитских ворот, где венчались Александр Сергеевич Пушкин и Наталья Николаевна Гончарова. Отвлекаться, то есть думать о каких‑то мирских делах, во время богослужения не положено, но, каюсь, на этот раз в моих мыслях всё время вертелась вдруг возникшая в памяти пушкинская фраза: «Бог послал Ташеньке муженька такого смирного». Как ни отгоняла её, стараясь сосредоточиться, всё было напрасно. Мелькнула мысль: что если сие наваждение не случайно? Вот тогда‑то и решила: вернусь в Архангельск и обо всём обязательно напишу. Но это уже другая история.