Свой норов будущий писатель показывал уже в пионерско-комсомольском возрасте
Не голосовал только Абрамов
Состоял ли Фёдор Абрамов в пионерской организации? Должно быть так, хотя конкретных свидетельств об этом почти не встречается. На всех немногих известных фотоснимках до 1936 года он без пионерского галстука. Да и сам писатель об этой части своей биографии обмолвился, кажется, единственный раз – в одной из черновых заметок 1980 года к задуманному рассказу-воспоминанию «Когда умирает праведник»: «…в 20‑е и 30‑е годы… по всей стране взрывали церкви, разоряли монастыри. Срывали колокола с церквей в городе и деревне (я сам, сопливый пионер, держался за верёвку, которой стаскивали колокол в Верколе)». Вполне соответствует этот факт характеристике 11‑летнего Абрамова в «Переводном списке учеников Веркольской школы первой ступени» за 1930–1931 годы: «Способный, активный. Принимал участие во всякой общественной работе».
Не упоминают об Абрамове-пионере и его бывшие соученики по Веркольской школе. Разве что в воспоминаниях Екатерины Дунаевой можно прочитать: «Мы учились во 2 классе, а Фёдор Александрович в 3<-м>. Он был вожаком. Мы за ним гоняемся. «Девки, завтра всех в пионеры принимать будем, давайте деньги на галстуки». Все девки деньги отдали. Потом всем галстуки дали, а мне с Густей нет. Мы плачем. Я молчу, а Густя всё говорит. Федя и сказал: «Ты, Катя, как отец, а Густя‑то вся в мать»».
Пионерский возраст – от 9–10 до 14–15 лет. Получается, что с марта 1934 года, когда Фёдор поступил в Карпогорскую школу, по октябрь 1936 года – времени принятия его в комсомол, да и то со второй попытки из‑за «социального происхождения» (сын середнячки), – он вообще мог не иметь никакого статуса в тогдашней детской общественной «иерархии»? На совместной фотографии 14‑ти учеников Кушкопальской школы, сделанной в 1933 году (Абрамов – в центре), ни у кого пионерский галстук не повязан. Иногда эту фотографию публикуют обрезанной на одну ученицу (крайняя слева) и датируют 1934 годом, то есть шестым классом Карпогорской школы, по окончании которого Фёдор получил подарок за хорошую учёбу и отличное поведение. Оказался премирован за учебные успехи и после седьмого класса. По-видимому, в то время на такой отдалённой территории, как Пинежье, внешнее следование советским идеологическим догмам нормой ещё не стало.
Вместе с четырьмя другими отличниками лучшему выпускнику восьмого класса Фёдору Абрамову (уже не пионеру, но ещё и не комсомольцу) предоставили право поднять флаг на открытии 25 июня 1936 года первого в Карпогорском районе пионерского лагеря, размещённого в бывшем Артемиево-Веркольском монастыре. Выделяясь серьёзностью и самостоятельностью, он стал вожатым одного из пионеротрядов. К тому же 1 июля в районной газете «Лесной фронт» появилась его первая в жизни публикация – статья «Счастливая детвора», яркое описание «общественно-полезной работы и отдыха» в этом лагере.
О том, каким Фёдор был комсомольцем, известно многое. Так, через три с небольшим месяца после того, как его приняли в ряды молодёжного союза, 28 января 1937 года в школе прошло собрание учеников 8–9 классов. Повестка дня – «О судебном процессе над «параллельным центром»» (подразумевается второй московский политический процесс над членами «Параллельного антисоветского троцкистского центра»).
Абрамов на собрании председательствовал. Согласно не вполне грамотно написанному протоколу, вместе с одноклассником Александром Новиковым они «от лица учащихся… над троцкистскими шпионами, диверсантами, изменниками родины требуют высшей меры наказания. Ещё раз вскрывают двурушничество, подлость, измену родине, вредительскую работу презренных бандитов, ставивших перед собой цель реставрации капитализма в России. Большевистская бдительность, отличная учёба – наш ответ на вылазки классового врага». Постановили: «Просить верховную коллегию суда СССР над изменниками родины вынести самые высшие меры наказания…»
Сейчас уже почти невозможно представить всю мощь всесокрушающей психологической обработки, которой подверглось население социалистического государства в тот краткий, но впечатляющий период его развития. Искренно ли верил 16‑летний Фёдор Абрамов, что Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников и другие обвиняемые в этом процессе – враги? Вопрос риторический. Как бы то ни было, осуждать юношу, пытавшегося даже рифмовать на политическую «злобу дня» (стихотворение Фёдора Абрамова на смерть Серго Орджоникидзе напечатано в газете «Лесной фронт» 4 марта 1937 года), его школьных товарищей и учителей с современных позиций – антиисторично.
На закрытом комсомольском собрании первичной организации ВЛКСМ Карпогорской средней школы 16 марта 1937 года решался в духе времени другой вопрос – об исключении из комсомола ученицы девятого класса пионервожатой Алевтины Назаровой «за контрреволюционное объяснение учащимся вопроса о враге народа Троцком, за непризнание ошибок, их замазывание».
«Тяжесть» содеянного несчастной пионервожатой по политическим условиям того времени была очень велика. Мало того что при проведении урока о Февральской революции на вопрос, «имел ли Троцкий ордена», она неосторожно ответила подшефным учащимся шестого класса, что «предатель Троцкий имел заслуги в прошлом», так ведь ещё, согласно протоколу того собрания, осталась «при своём мнении, что, мол, были в партии преданные люди, а сейчас свихнулись».
В результате 12 голосов было подано за её исключение при единственном воздержавшемся – девятикласснике Фёдоре Абрамове. Поистине, 17‑летнему парню требовалось по‑настоящему немалое мужество, чтобы так поступить, хотя и не без явных колебаний. В протоколе зафиксировано его особое мнение: «Не могу этот политический факт обосновать как преступление, а считаю это её серьёзной ошибкой, а нам урок, чтоб впредь ошибок не повторять. Думаю, что её в комсомоле оставить можно. Да и сам не знаю, как и решить».
С задатками лидера
Пионервожатым в то время Фёдор был в пятом классе; по воспоминаниям учившейся в нём Т. Черноусовой, «в перемены и после уроков он часто бывал у нас, и мы очень уважали и любили его».
С наступлением лета в Верколе вновь открылся районный пионерлагерь, и Абрамов опять отправился туда вожатым. Заметка «Мы возмужали», подписанная им и ещё пятью пионерами опекаемого им отряда № 4, появилась в газете «Лесной фронт» 31 июля 1937 года: «Наша жизнь была многообразной и весёлой. Ежедневно мы работали в звеньях… Беседовали о бурной жизни в нашей стране… Ознакомились с героической борьбой испанского народа… Часть из нас сдали нормы на «Юного Ворошиловского стрелка» и «Противохимической обороны»…» У самого Абрамова к тому времени помимо названных был и значок «ГТО» (Готов к труду и обороне). Написанную же в том году поэму «Испанка», связанную с бушевавшей в Испании гражданской войной (незрелая вещь была отвергнута любимым учителем Фёдора А. Ф. Калинцевым за недостоверность изображения), он бросил в печку через два года, приехав на каникулы после первого курса филфака Ленинградского университета.
Несомненно, сверстники и «начальство» ценили проявляемую Фёдором твёрдость при отстаивании собственного мнения, а самое главное – его склонность к лидерству и ярко выраженное упорство в преодолении препятствий на пути к намеченной цели. Так, 23 августа 1937 года он выступил от школы в прениях по докладу секретаря Карпогорского райкома комсомола на районной комсомольской конференции: «Вопрос политвоспитания является основным вопросом… В нашей организации был слабый рост, занятия проводились один раз в декаду, изучали текущую политику… Пионерработа была поставлена не на должную высоту, отряды работали не все, было развито среди учащихся курение, хождение на вечеринки и т. д. В школе нет зала, ребятам негде провести свободное время… Помощь от РК ВЛКСМ недостаточна…»
Со стороны кураторов из райкома комсомола результат не заставил себя ждать: вопрос о новом комсорге школы был тотчас решён, причём в протоколе от 28 августа социальное положение Абрамова указано уже как «крестьянин-колхозник».
Тем временем стал проявляться и сложный характер будущего писателя. Из протокола школьного отчётно-выборного комсомольского собрания от 20 ноября 1937 года следует, что после выдвижения его кандидатуры он сказал: «Я работаю вторую четверть, но не способен работать из‑за характера». Один из комсомольцев парировал: «Я за то, чтобы Фёдора Абрамова оставить. Потребуем характер свой у него изменить». На выборах в комитет «за» него было подано 12 из 13‑ти голосов.
Определённые выводы для себя Абрамов в тот раз, конечно, должен был сделать, хотя 17 декабря на совместном совещании коллектива педагогов Карпогорской школы и актива учащихся, где обсуждалась дисциплина, снова критиковал: «Комсомольская организация слаба, не выделяется среди учащихся, некоторые комсомольцы курили…»
Спустя полгода при выставлении итоговых оценок выпускникам 10‑го класса, по свидетельству Ульяны Абрамовой, жены Василия, брата Фёдора, «в коллективе учителей возникли разногласия по поводу оценки по поведению Ф. Абрамова. Оценки по предметам были отличными, но он был с некоторыми учителями груб. И вот они высказались за то, чтобы оценку по поведению снизить. Ставили вопрос на голосование. Конечно, большинство оказалось за отличное поведение».
Не ученическая ли «демонстрация» в связи с арестом за «контрреволюционную деятельность» А. Ф. Калинцева 31 мая 1938 года, то есть буквально за две недели до этого совещания, послужила причиной подобных «сомнений»?
…Единственное выступление Фёдора Абрамова в периодике для детей – статья «Самостоятельный мужик» в газете «Пионерская правда» от 23 марта 1971 года, да и то, судя по стилю, она значительно адаптирована редакцией для детского чтения. В ней говорится о Михаиле и Лизе Пряслиных, героях романов «Братья и сёстры» и «Две зимы и три лета», и Володьке Фролове из повести «Безотцовщина». И совсем не упоминается о том, чем повесть заканчивается: Володька изо всех сил бьёт в противопожарный брус, пытаясь поднять загулявших на празднике односельчан.
Между прочим, по замыслу писателя, Михаила Пряслина исключают из комсомола за выступление в защиту арестованного председателя пекашинского колхоза Лукашина (в окончательный текст завершающего тетралогию романа «Дом» этот эпизод-воспоминание не вошёл).
