В Архангельской области работает центр, где пациентам со всего Северо-Запада бесплатно делают уникальные операции
Центр гепатопанкреатобилиарной хирургии и интервенционной эндоскопии уже несколько лет работает на базе Первой городской клинической больницы им. Е. Е. Волосевич. За набором латинских терминов в названии скрываются органы, расположенные у каждого из нас в правом подреберье брюшной полости – печень, поджелудочная железа и желчевыводящие пути. В год здесь выполняют более двух тысяч операций, порядка 80 процентов из которых – через небольшие проколы – малоинвазивным эндоскопическим способом. По словам руководителя центра, хирурга, доктора медицинских наук Бориса Дубермана, благодаря созданной системе диагностики и лечения здесь могут спасать даже тяжёлых пациентов.
Ковид не виден, как желтуха
– Сергей Анатольевич, в области операционной раны тепло?
– Да, – практически не отрывая взгляд от пациента, отвечает Сергей Митягин, заведующий седьмым хирургическим отделением. Сегодня ему совместно с Борисом Дуберманом предстоит в течение пяти часов удалять раковую опухоль у 70‑летнего мужчины.
– Аппарат для согревания пациентов во время операции – вещь незаменимая, – поясняет Борис Львович. – Раньше мы, например, с громадным риском могли оперировать пожилых больных. Потому что если нет системы согревания пациента, то больной во время операции охлаждался до 25–26 градусов, и у него могли появиться сосудистые осложнения.
Сегодня в операционных центра – всё необходимое для остановки кровотечения, ультразвуковой и аргоновый скальпель, лапароскопические стойки с несколькими мониторами, которые позволяют делать многочасовые операции.
– Раньше лапароскопические стойки были с одним монитором, – рассказывает Борис Львович. – Когда появился второй – это в корне изменило структуру работы, особенно в большой хирургии. Сейчас уже появились аппараты с тремя мониторами, с трёхмерными изображениями, с компьютерной проекцией жизненно важных структур на экран. Вроде небольшие нюансы, но при удалении опухолей, при контакте с сосудами, при удалении лимфоузлов это позволяет качественнее и, главное, безопаснее для больного выполнять вмешательства.
Ольга Гладкая, старшая операционная медицинская сестра операционного блока, в профессии уже почти 30 лет. По первому образованию она оператор швейного оборудования. Признаётся, что никогда не мечтала о медицине, но когда впервые пришла за компанию на работу санитаркой в больницу, её «затянуло». Она окончила медицинский колледж и уже много лет работает в хирургии.
– Когда я только начинала работать, операции на желчном пузыре – холецистит – делали несколько часов, – рассказывает Ольга Викторовна. – Сейчас с помощью эндоскопической хирургии – 20 минут.
У пациента на операционном столе – рак поджелудочной железы. Опухоль большая, а потому потребовался большой разрез. Кирилл Ермолин, клинический ординатор второго года, ассистирующий при операции, применяет ранорасширитель Томпсона.
– В большой хирургии без него никуда, – поясняет Борис Дуберман. – Аппарат позволяет расширить любой разрез, обеспечив хирургам свободный доступ ко всем органам. Всё, что связано с медицинской техникой, стоит безумных денег. Этот аппарат, по сути, обычные металлические дуги и крепления, а стоит 1,5 миллиона рублей, эндоскопическая стойка – 14 миллионов рублей, а фен, который просто обеспечивает поток воздуха, подобно фену в парикмахерской, порядка 800 тысяч рублей.
Тем не менее, главный врач больницы Сергей Красильников постоянно вкладывается в развитие, не только закупая дорогостоящее оборудование, но и обучая специалистов. Кстати, практически все будущие хирурги в регионе проходят подготовку на базе Первой городской или областной больницы. Здесь они получают знания, навыки и делают свои первые операции. Кирилл Ермолин – один из тридцати трёх будущих хирургов. Сегодня в больнице он работает в качестве волонтёра, потому что из‑за коронавируса учебный процесс (а по закону ординатор – не врач, а обучающийся) на клинических базах приостановлен.
– Обучать хирургии вне больницы – это то же самое, что учить пилотов летать только на тренажёрах, – говорит Борис Дуберман. – Поэтому многие ординаторы, осознавая весь риск заражения коронавирусом, с апреля стали волонтёрами. Ассистировали при операции, помогали с подготовкой первичной медицинской документации. Больнице очень сложно выжить без клинических ординаторов, как и им научиться без больницы.
С начала эпидемии Борис Дуберман прооперировал восемь пациентов с коронавирусом. Признаётся, что нагрузка – колоссальная.
– Все наши операции достаточно длительные и многоэтапные: в среднем каждому пациенту с одним заболеванием мы делаем две операции, – рассказывает он. – Ковидные операции выполняются в средствах индивидуальной защиты, плюс большую часть операций мы выполняем в рентгеновской защите – специальные фартуки, которые весят 8–10 кг, а вокруг ещё стоит работающая техника – это повышенная температура. Да и для самих пациентов это тяжело. Наш стационар не относится к красной зоне, мы – больница скорой медицинской помощи. К нам поступают разные пациенты – с респираторной инфекцией, температурой. Но практически все заболевания нашего профиля характеризуются температурной реакцией. Ковид не виден, как желтуха. Поэтому пациенты с выявленным ковидом, которым уже сделана операция, переходили на другую лечебную базу, что осложняло лечение. Я много раз переживал за пациентов. Ковид – это не просто вызов системе здравоохранения или новая реальность, в которой приходится жить. Это реальность, которую мы не познали до конца. У меня не было перенесённой инфекции, хотя тест был положительный.
В воротах печени
По количеству мониторов ординаторская центра не уступает операционной. На столах – компьютеры и папки с дисками, на которых результаты исследования пациентов. Сегодня в центр едут люди со всего Северо-Запада, потому что уровень профессионализма врачей – у всех на слуху. Да и все операции проводятся бесплатно, по полису ОМС.
С самого утра консультации дожидалась девушка из небольшого городка Республики Коми. Она привезла результаты исследований своего отца, у которого нашли раковую опухоль. Местные врачи оперировать не берутся. Вот только результаты КТ – двухмесячной давности.
– Зачастую раковые опухоли растут быстро, и чтобы принять решение, сможем ли мы вашего отца прооперировать, необходимы новые данные, – объясняет доктор Дуберман.
– Так там же очередь на КТ, – тихо отвечает девушка.
Борис Львович набирает номер главного внештатного хирурга Республики Коми Александра Коюшева и договаривается о проведении исследования.
Жужжит кофеварка, ординаторскую наполняет запах свежезаваренного кофе.
На мониторе Борис Львович показывает фотографию опухоли, которую несколько дней назад удалили у 42‑летнего мужчины из Ленинградской области.
– Если бы он обратился не к нам, то его опухоль признали как панкреатогенную кисту и удаляли бы через трёхмиллиметровый разрез, – рассказывает Борис Львович. – Для пациента это могло закончиться дальнейшим распространением опухоли и привело бы к большой операции уже на другом фоне, с другими осложнениями. Увидев опухоль, мы сразу определили, что это не киста. И поэтому пошли на большую лапаротомию и абсолютно не ошиблись. Другой пример – 24‑летний пациент из Вологодской области с тяжёлой желтухой, практически дошёл до цирроза печени. Когда обратился к нам, оказалось – банальный камень в желчных протоках. По сути, эти операции может выполнить любой хирург в любой больнице. Просто в нашем центре создана система, которая позволяет с помощью комплексного подхода видеть большее. У нас есть гастроэнтерологи, гепатологи, хирурги, имеющие, в том числе, специализацию по онкологии, медицинские сёстры, есть лаборатория малоинвазивной хирургии, с неё, собственно, всё и начиналось, операционный блок, кафедра хирургии, которая также является частью центра. И вся наша работа связана с постоянным развитием.
Есть такое понятие в медицине как клинические рекомендации. Например, есть опухоль, которая сдавливает желчные протоки высоко – в воротах печени. Согласно рекомендациям пациенту необходимо поставить трубочку, чтобы вытекала желчь. Но мы понимаем, что если мы поставим трубочку, человек погибнет от желчеистечения. Мы много лет уже настаиваем на том, что первоначально всем больным с таким диагнозом надо ставить стент, заводить его снизу, чтобы обеспечить ток желчи вниз, тем самым уменьшить травму, облегчить состояние пациента и потом уже делать операцию. Другое дело, что во многих больницах просто нет опытных эндоскопистов, которые могут завести этот стент, поэтому продолжают ставить трубочки.
Опытных эндоскопистов, хирургов и гастроэнтерологов в центре – больше 25 человек, из них три доктора наук, два кандидата медицинских наук. На днях в Санкт-Петербурге защитился хирург, а теперь доктор медицинских наук Денис Мизгирёв.
– В современном мире всё поставлено на рельсы доказательной медицины, и в этом плане мы только на начальном пути хирургической науки, – говорит Борис Львович. – Чтобы конкурировать с зарубежьем, нам необходимо формировать хорошую научно-доказательную базу. В своё время у Виктора Николаевича Поздеева, заместителя главного врача нашей больницы по хирургии, стоявшего у истоков создания центра, ни один зарубежный медицинский журнал не принял научную статью на основе нашего опыта лечения тяжёлого некротического панкреатита. На тот момент опыт у нас был самый большой в Европе. Когда при таком заболевании в мире погибал каждый третий больной, у нас летальность была только восемь процентов. Поэтому мы публикуем статьи, результаты исследований, наши врачи защищают диссертации.
Когда знаешь запах больницы
Сам Борис Дуберман защитил докторскую диссертацию в 2009 году. Признаётся, что, по сути, продолжает дело своего отца – одного из ведущих хирургов Архангельской области. Сегодня в его семье – более 30 сотрудников медицинской сферы, которые работают в Израиле, Республике Коми, в Санкт-Петербурге. А его сын в этом году поступил в СГМУ.
– Я не вижу ничего плохого в династиях, – говорит Борис Львович. – В Архангельской области много врачебных семей, потому что врачебная специальность – особенная. Мы утром просыпаемся с мыслью о наших пациентах, работаем в стационаре с ними, мы обсуждаем наших больных, когда приходим домой, это наша жизнь. Наши дети вырастают в этой среде, они знают запах больницы по нашей одежде. Когда мой папа умирал в 1983 году, он попросил маму, чтобы я обязательно стал хирургом. Да и мне так хотелось быть врачом, что папин медицинский диплом всё время лежал под стеклом на рабочем столе. На втором курсе университета я уже работал санитаром в хирургическом отделении. Это было самое счастливое время, когда ты мыл полы и потом переодевался и шёл с врачами в операционную познавать их мир.
Кем бы ты ни работал, у тебя всегда есть потолок в развитии, всегда есть оглядка на соответствие: сколько ты работаешь и сколько зарабатываешь. В хирургии потолка нет – ты всегда можешь развиваться, если ты этого хочешь. Мерилом эффективности твоей работы и уважения в сообществе не является твоё благосостояние. Важно, кто ты есть на самом деле, есть ли кому передать своё «завтра», ведь всегда есть отрасли медицины, которые ты ещё не познал. Как говорит наш патриарх хирургии Архангельской области Яков Насонов, если в течение дня ты не сделал маленький шаг вперёд, ты должен понимать, что ты сделал два шага назад.
