Владимир Личутин. Праздник литературы

Пробел восполняется с помощью документов из фонда областной писательской организации Государственного архива Архангельской области. Прочитал их наш автор журналист Сергей Доморощенов, который работает над рукописью о нашем региональном отделении Союза писателей России. В этом году отделению исполнится 85 лет.

Шаг в большую литературу

Первая повесть Владимира Личутина увидела свет в 1972 году. Следующие произведения писателя (до романа «Раскол», над которым он работал 14 лет, с начала восьмидесятых годов) были опубликованы одно за другим. Можно думать, что путь Владимира Владимировича в литературу был лёгким. Однако это далеко не так. Вот что на этот счёт рассказал он в интервью «Правде Севера» под названием «Слово – душа неизъяснимая» (2 марта 2000 года):

Владимир Личутин. Ленинград, 1969 год.

«В 26 лет я бросил писать стихи и перешёл на прозу, которая была скудной и графоманской. Видимо, ощущение приблизительности, корявости письма во мне жило… Я закончил первый вариант «Белой горницы» и, как всякий графоман, прошнуровал её. Графоману очень важно явить свою работу в прилежном, приличном виде. И даже не только прошил нитками, но и название, кажется, раскрасил. Повесть попала на рецензию писателю Юрию Галкину, он «Горницу» зарубил. Я пришёл домой, разорвал её и выкинул. А желание реализовать свои впечатления от встреч в Поморье жило во мне глубоко. Я тогда находился на постое в общежитии парткурсов, со мной в комнате было ещё трое журналистов «Правды Севера». Ребята на кроватях лежали, а я на тумбочке писал, сочинял эту повесть. Так тяжело шла!»

Первым, кто высоко оценил творчество тогдашнего журналиста «Правды Севера», стал писатель Николай Кузьмич Жернаков. Он написал так называемые внутренние рецензии на четыре рукописи молодого прозаика, представленные в писательскую организацию.

«Рождение художника – праздник литературы», – говорил Жернаков. Сначала праздник был у него, когда он читал в рукописи «Белую горницу» Личутина. Прочитал – и в ноябре 1971 года представил повесть будущего лауреата Премии Правительства Российской Федерации на областной семинар молодых литераторов, назвал автора «уже сложившимся писателем, художником самобытным и самостоятельным, которому есть что сказать и который знает, как это сказать по‑своему».

Жернаков читал личутинские очерки, опубликованные в «Правде Севера» (о Писахове, в частности), – они ему нравились. Но очерки, пусть и художественные, ещё недостаточно говорят о личности. А здесь Личутин «обретает свой голос, несмотря на учителей, лица которых иногда проявляются довольно отчётливо сквозь художественную ткань повествования. Это, в какой‑то мере, и Андрей Платонов, и В. Астафьев, и В. Белов, и, может быть, ещё кто‑то близкий ему по глубине взгляда на мир.

Но учителя не навязывались к нему в соавторы, как это бывает зачастую с молодыми, особенно в первой вещи. Повесть, на мой взгляд, получилась личутинская.

Личутин говорит, что он работал над повестью пять лет, что этот вариант – уже восьмой по счёту... перед нами, несомненно, повесть-человековедение, повесть о глубинной сути человеческого Я, его скрытого от ненаблюдательного глаза, подводного течения. …Белая горница – это душа человеческая, всем открытая и вместе с тем никому не доступная, за семью печатями. Белая горница – это очень сильный, органично северный образ, вытканный мастерски. Когда некрашеные, вымытые и вышорканные голиком полы белой горницы в нашей северной избе благоухают свежестью и чистотой, постороннему или своему человеку – всё равно – страшно ступить на них, наследить, нагадить в горнице грязными сапогами».

Взыскательный человек, Жернаков говорил и о том, что ему не нравилось в работах собрата:

«Моё глубокое убеждение состоит в том, что главное в характере русского человека не так называемое долготерпение, как это иногда пытаются изобразить, а мужество, стойкость духа, его духовного мира. Мне кажется, это очень доказательно показано у Фёдора Абрамова в романах «Братья и сёстры», «Две зимы и три лета». ...в рукописи В. Личутина «Белая горница» эта стойкость духа, поднятая на большую высоту в частностях и деталях, в целом как‑то затушёвывается обобщением, вытекающим из нарисованной в повести действительности. Ни одного светлого пятна!» Но талант позволяет ему так «довести вещь, чтобы с неё с первой он шагнул в большую литературу. Я верю в это».

И Личутин в большую литературу шагнул: член редколлегии журнала «Север» Жернаков отправил рукопись в это издание, где она и была опубликована в 1972 году.

В первом же произведении Личутина Жернаков увидел то, что не умел сам, что ему было не дано, – и обрадовался тому, что в литературу приходит Личность. У многих ли людей есть такое свойство: радоваться таланту другого человека?..

Упрёк от Владимира Личутина

Затем последовала вторая рецензия, на повесть «Иона и Александра», уже в марте 1972 года, менее чем через полгода после первой:

«Сам стиль письма Личутина радостно тревожит и увлекает: такой задушевный разговор с читателем, разговор доверительный – на равных: вот я тебе рассказываю, а уж сам соображай, что к чему. Может быть, и не всякое лыко в строку, но уж как умею. И странно: другому бы не простил таких вольностей в разговоре с читателем, а Личутину прощаешь, чувствуется, что он много богаче тебя душой, что он имеет над тобой власть и имеет право говорить с тобой так, как он хочет... Вот откроем рукопись на 35 странице, и сражу же, с первого абзаца, открывается заново давно и многими открытое, но, может быть, только у Личутина оно открыто так потрясающе, что становится просто не по себе от этих строк: «Вот опеть гумага пришла, Иону в санаторий зовут. Им‑то легкота, оне воины герои, а оне – бабы. Как запряглась в сороковом, как залезла в оглобли, так и распречь забыли. Он‑то по санаториям, а она, значит, не заслужила, а ей бы вот тоже охота скататься, посмотреть, как там люди живут, а то за последние двадцать лет дальше Целегор не вылезла. А вишь руки‑то выломало, а нога кокорой и опышка берёт». Нет, такое невозможно читать, чтобы душа не перевернулась… Тут каждое слово – упрёк нам за равнодушие и чёрствость к самому святому, что есть у нас – к женщине в определённо сложившихся условиях, которые и сейчас не являются исключением».

Упрямец

Февраль 1974 года – рецензия на повесть «Бабушки и дядюшки»:

«Для меня нет сомнения, что новая повесть В. Личутина – талантлива и, не побоюсь сказать – пожалуй, наиболее талантлива из всего ранее им написанного. По глубинной своей сути она не проста для восприятия, философична...Вся художественная ткань повести Личутина насыщена духовной жизнью каждого отдельного человека, неповторимостью его нравственного облика».

Однако: «На двухстах страницах всё безрадостно и беспросветно, не нашлось места для подлинно весёлой минуты, для совершенно естественного состояния русского характера даже в самых тяжёлых обстоятельствах».

«Плохие, схематичные страницы, где упоминаются походя «энкаведисты». Помимо того что, как мне кажется, автору и здесь изменяет вкус, надо ещё заметить, что в те годы их так и не называли на фронте. «Смерш», «особисты» – вот их ходовое название.

Кроня не слышал, как «просквозила его пуля…» Автор этой рецензии ранен четыре раза и всегда в горячке боя, и всегда удар пули или осколка напоминал страшный (слово выделено Жернаковым. – СД) удар железным ломиком – сила ужасная».

О том же в «Зрячем посохе» написал Виктор Астафьев: «Когда ранят – по всему телу идёт гулкий удар, откроется кровь, сильно-сильно зазвенит в голове и затошнит, и вялость найдёт будто в лампе догорает керосин…»

Личутин жернаковскую критику учитывал. К примеру, «энкаведистов» исправил на «особистов». Пояснил, что такое «калтусина»: низкое место, поросшее кустарником. (В ответ на замечание относительно «густоты» диалектного языка.) Но упрямец оставил, как написал, про то, что его героя «пуля просквозила», а он и не слышал. Так и напечатано в сборнике повестей «Золотое дно», вышедшем в Архангельске в 1976 году. И разве он не прав? При болевом шоке не «слышат». Другое дело, что это стоило пояснить.

Поклон Николаю Жернакову

И ещё одна жернаковская рецензия (июль 1974 года) – на «Долгий отдых»: роман «о жизни поморов во второй половине ХVIII века. Но он читается не как исторический роман, а как роман о судьбах людей, близких нам по страстям, которые, право же, остаются неизменными для любой эпохи и имеют прямое отношение к каждому поколению, ибо и мы продолжаем любить и страдать, жалеть и ненавидеть так же, как наши далёкие предки».

«Может быть, роман вовсе не имеет недостатков?

Мне видится в нём основной недостаток, о котором мне уже приходилось писать неоднократно в связи с творчеством Личутина – это не оправданное художественной необходимостью многословие фразы…» А также – «кое‑где излишняя цветистость языка, усложняющая чтение и мешающая экспрессии слова и фразы».

Первая книга Владимира Владимировича Личутина – «Время свадеб» – вышла в Москве в 1975 году в издательстве «Современник». Предисловие к ней написано Николаем Жернаковым.

Личутин уважал старшего коллегу. Был ему благодарен за помощь, за поддержку.

17 февраля 1973 года в «Правде Севера» опубликован большой очерк Владимира Личутина «Я пишу вам письмо» – о Н. К. Жернакове, «добром, обаятельном человеке, писателе и коммунисте». Это своего рода поклон Николаю Кузьмичу.

«…изрядно поколотило Жернакова на дорожных ухабах. Тело не выдержало, погнулось, побитое ранами и невзгодами, жёсткие, когда‑то тёмно-каштановые волосы запорошило снегом, безжалостно прошлась по голове январская вьюга, жёстче и скуластее стало лицо. А душа вот не остудилась, не помёрзла, не проник лёд и в пристальные серые глаза».

Позднее В.В. Личутин не раз вспомнит Н.К. Жернакова в своих интервью журналистам.

А праздник в литературе продолжается.

Фото Адольфа Афонина из фотоальбома «Литературные лики Севера» Архангельской областной научной библиотеки имени Добролюбова и Валентина Гайкина.