27 февраля в театре драмы им. Ломоносова на торжественном вечере, посвящённом столетию со дня рождения Фёдора Абрамова, состоится награждение победителей Всероссийской литературной премии «Чистая книга»
Премия возрождена в прошлом году по инициативе губернатора Архангельской области Игоря Анатольевича Орлова, который стал её учредителем. Среди учредителей также Российский книжный союз и Общероссийская общественная организация «Союз писателей России». Оператор – Архангельская областная библиотека имени Добролюбова. Лауреатами премии, как мы уже сообщали, стали: в номинации «Художественная литература» – Владимир Личутин и Дмитрий Новиков; в номинации «Литературная критика» – Андрей Рудалёв, журналист, публицист и критик, живущий в Архангельске. Сегодня он гость редакции.
Литературный критик по нашим временам явление редкое. Что неудивительно, ведь осмысление современного литературного процесса – труд очень непростой. Андрей – один из современных отечественных критиков. Премию он получил за книгу «Четыре выстрела», в которой осмысляет творчество четырёх авторов – Романа Сенчина, Сергея Шаргунова, Захара Прилепина, Германа Садулаева.
Сегодня мы говорим с Андреем о возрождённой премии имени Фёдора Абрамова, её значении и смыслах, а также о современном литературном процессе и о том, какую роль в нём играет критика.
– Андрей, поздравляю вас с этим признанием, хотя в литературных профессиональных кругах оно у вас и так есть – Захар Прилепин назвал вас одной из ключевых фигур молодой литературы. И всё же насколько вам важно получить эту премию?
– Мне важно, что книжка прозвучала, что её отметили. Но больше порадовался, что лауреатами премии стали Владимир Личутин и Дмитрий Новиков. В списке претендентов, прежде всего, я увидел именно эти имена. Владимир Личутин – это наше северное достояние. А Дмитрий Новиков, мой хороший товарищ, давно занимается пропагандой северной прозы, и он идейный в этом плане человек.
– Кстати, Дмитрий Новиков приезжал к нам, выступал в библиотеке имени Добролюбова…
– Да, и говорил тогда о некоем объединении северных регионов – Карелии, Архангельской, Мурманской областей. Говорил он и о том, что необходимо создать региональную премию – тогда ещё не шла речь о премии имени Абрамова. Но вот её возродили…
– Премия имени Фёдора Абрамова как‑то сразу зазвучала, к ней проявили интерес писатели из самых разных регионов страны. Как думаете, почему так получилось?
– Очень важно, что наша премия отражает живой литературный процесс. Мы привыкли, что в Москве есть «Букер», «Большая книга», где нам предлагают каких‑то авторов и говорят – давайте их читать и любить. А потом открываешь книгу и видишь – то, что пишет автор, далеко от жизненной реальности, делает искусственную, выморочную литературу. Было ощущение, что голоса провинции затухают. Они где‑то на периферии, а все хотят стать москвичами, питерцами – и в житейском, и в литературном плане. А мы здесь, как «шагреневая кожа», сжимаемся и ментально теряем территории. Для отстаивания своего пространства и нового освоения территории такие премии, как наша, очень важны. Они появляются и в других регионах. Недавно я принимал участие в литературном фестивале на Дальнем Востоке, где в прошлом году появилась премия имени Владимира Арсеньева…
– Наша премия стала всероссийской, важно, что жюри возглавил известный писатель Сергей Шаргунов, а также то, что у неё солидное денежное вознаграждение. Возможно, это говорит о том, что приходит понимание – писательский труд должен цениться во всех смыслах.
– Премия имени Фёдора Абрамова всполошила писательскую среду. Она имеет все основания, чтобы жить дальше. И всё же ещё должна пустить корни, а вот стартовые позиции у неё прекрасные.
– Андрей, в одном из интервью вы упоминали, что писали о Фёдоре Абрамове в качестве литературного критика. Что это были за работы?
– Свою литературную критическую деятельность я начинал именно с Абрамова. После окончания вуза прошло время, открыл томик Фёдора Абрамова, и у меня проявилась «ушибленность» от автора. Может, это высокопарные слова, но они отражают реальность – я ощутил живое общение с ним. Мне показалось, что это очень важно. Я понял тогда, что в его произведениях прорастают инстинкты веры, хоть он был советский писатель. Ведь куда бы ни шла Россия, в какие бы дебри ни залезала, у неё есть цивилизационная основа, которая рано или поздно даёт всходы и плоды. Можно уйти влево, можно уйти вправо, но культурная цивилизационная инерция выправляет ход отечественной истории. И этот один из важных моментов – инстинкт веры – я у него и отметил. Разрушаются храмы, но часть храмовой постройки идёт на строительство дома и дальше продолжает жить.
Я периодически возвращаюсь к Абрамову. Получается это спонтанно – когда нужен живой диалог. Тогда появляются и статьи. Одна из них – «Тихие праведники без идеологических риз», которая вышла в «Литературной газете». В ней «Сказание о великом коммунаре» Фёдора Абрамова сопоставил с известной ситуацией, когда в Коми на заброшенную взлётно-посадочную полосу сел самолёт, терпящий бедствие. Наверное, помните этот случай?
– Конечно, это, действительно, уникальный случай, в чём‑то непостижимый…
– Да, это очень знаковый и, может быть, не раскрученный ещё эпизод в нашей отечественной современности. А эпизод этот героический. К нему обратились и Сергей Шаргунов, и Роман Сенчин, они написали рассказы, которые оба так и назывались – «Полоса». То есть у современных писателей возникает желание осмыслить эту ситуацию, когда человек подвижническим трудом совершил чудо.
Он встал против разрастающейся пустоты – ведь из его населённого пункта все уезжали. Есть определённый путь – инерция, когда все бегут. Мы видим исход людей из территорий, опустошение. Но этот человек остался, несмотря ни на что. Он – против этого движения. Он зацепился за эту землю, которая стала бесперспективной, а его принимают за какого‑то дурачка. И вот он своим подвижническим трудом – такой мирской святой – совершает чудо спасения людей. И плюс он не даёт разрастаться пустоте, которая идёт с распадными постперестроечными процессами. И мне показалось важным, что эта ситуация перекликается с той, которую описал Фёдор Абрамов в «Сказании о великом коммунаре». Его герой так же десятилетиями ведёт борьбу с болотом, из‑за которого его земляки получают скудные урожаи. И люди тоже считали его чудаком. А уже после его смерти совершается чудо – чудо преображения пространства.
Эта линия, которая идёт в произведении Абрамова, мне показалась очень важной – ведь она проявилась и в нашей современности. О ней было необходимо сказать потому, что на мой взгляд, одна из самых больших бед —нигилизм по отношению к современности. У людей сложился такой стереотип, что сейчас ничего хорошего не может произойти. И в отношении литературы постоянно идут такие же упрёки – ну что там могут современные авторы?.. Но ещё в нулевые Захар Прилепин сказал, что в наши дни пишутся и написаны многие классические произведения. Тогда я критически к этому отнёсся, но потом понял, что, действительно, правда большая в этих словах. И в наши дни творится история и пишутся замечательные произведения, которые или уже классика, или станут классикой. И если мы будем это вычёркивать из нашей жизни, то пустыня снова разрастётся. Это тоже большая такая опасность.
А третий заход к Абрамову у меня был связан с идеологическими позициями. У нас есть стереотип восприятия советской литературы, что там сплошная идеология, цензурные тиски, а открываешь его томик и читаешь очень смелые публицистические высказывания.
– Фёдор Абрамов получал в своё время по этому поводу…
– Когда говоришь важные вещи, то ты готов идти на самопожертвование, быть побиваемым. Ты не делаешь из этого карьеру. И в советские времена такие писатели были, Фёдор Абрамов – яркий тому пример. И это очень важно с точки зрения преодоления шаблонов в отношении советской литературы.
– Андрей, а теперь поговорим о книге, за которую вы и получили абрамовскую премию. В одном из интервью вы сказали, что идею написать такую книгу вам дал Захар Прилепин. А он, в свою очередь, за основу взял работу Рюрика Ивнева «Четыре выстрела», в которой тот рассказал о своих друзьях: Есенине, Кусикове, Мариенгофе, Шершеневиче. Видимо, такие ассоциации не случайны?
– Да, это была идея Захара. Было важно рассказать о значимости современной литературной ситуации. И что нынешнее литературное состояние находится на уровне Серебряного века. Сейчас очень важно то, о чём я уже говорил – преодоление нигилизма по отношению к современности. Я ведь тоже был «ушиблен» классикой, занимался древнерусской литературой. И вторая половина двадцатого века с литературной точки зрения мне казалась неинтересной, пустой, а те, кто называет себя современным писателем, это просто проходимцы. И хотелось убежать от этой литературы обратно в классику.
– Действительно, трудно осмыслять быстроменяющийся процесс, тем более, замахнуться на полноценную книгу…
– И всё же я понимал, что очень важно показать именно сегодняшнюю реальность. Но у меня возникли проблемы – боязнь большого текста. Ведь привык, что быстро написал – быстро получил отклик, и создавалась иллюзия востребованности. Поэтому работа затянулась на пару лет. Книга вышла в издательстве «Молодая гвардия» в 2018 году.
– В книге вы рассуждаете о творчестве Романа Сенчина, Сергея Шаргунова, Захара Прилепина, Германа Садулаева. Почему именно на них пал выбор?
– Мне хотелось рассказать о поколении, которое вошло в литературу в начале нового века и нового тысячелетия. И этот «квартет» – один из главных голосов поколения.
– То есть это представители литературного процесса, который Сергей Шаргунов в своей публицистической работе «Отрицание траура» назвал «новым реализмом»?
– Этот термин всё меньше используется. И важен не чисто литературный момент. С поколением, которое пришло в литературу в начале нулевых, связан мировоззренческий переворот или даже мировоззренческое возвращение к основам, что ли. Преодоление блуждания девяностых годов, когда было засилье либеральных взглядов. Пришло поколение, которое сломало эту инерцию. Если сравнивать новый реализм и постмодернизм, тут всё понятно…
– Полагаю, что нет. Многие, скорее всего, не очень представляют, что такое постмодернизм… И здесь требуются пояснения.
– Что такое новый реализм, можно понять через рассказы Романа Сенчина – он стал описывать новые реалии, которые пришли в страну. А постмодернизм стал своеобразным уходом от этого правдивого разговора. Вроде как бы было негласное соглашение творческой интеллигенции не поддавать сомнениям завоевания демократии. Да – это пока ещё такое уродливое дитя, но давайте подождём, пока оно вырастет. Поэтому в девяностые произошёл провал откровенного разговора о современности.
– Хотя некоторые критики и говорили, что это замечательное десятилетие.
– Но почему тогда читатель отвернулся от литературы и она затерялась? Писатели перестали отвечать на основные вопросы, которые волновали людей. Но пришёл новый реализм, и люди с открытым трезвым взглядом сказали, что, извините, всё было не так, там было много лжи и неправды. Они пошли против течения, это сейчас говорить о патриотизме модно, за это гранты дают. А тогда это был серьёзный вызов. И его тогда бросили именно эти писатели. В романе Захара Прилепина «Санькя» есть такой эпизод – главный герой приезжает в деревню, которая заросла лопухами. Он берёт палку и начинает эти лопухи колошматить. Идёт расчистка своей территории. Того, что наросло за эти годы распадной реальности.
– В интервью, которое вы дали Захару Прилепину ещё в нулевые, вы заявили, что считаете основой русской государственности православие, просвещение и Великую Победу. За это время ваши идеологические взгляды как‑то изменились?
– Особых изменений не произошло, может быть, дополнилось ощущением общего пути и единства отечественной цивилизации. Термин «цивилизация» я употребляю всё чаще. Потому, что важно ощущение общей логики отечественной истории, когда даже в советские времена крест превращался в серп и молот. В отечественной цивилизации на протяжении веков борются две силы – хаоса, распада и единения, собирания. Расколы, распри, междоусобицы чередуются с крепостью, собиранием, взлётами. И встать на пути не только пустоты, но и расколов, распадов мне кажется тоже очень важным.
– Сейчас вы уже преодолели страх перед большим текстом – пишете ли новые книги?
– На финишную прямую выходит вторая важная для меня книга. Это большая работа, называется она «Время распада». Речь в ней идёт о перестройке, она охватывает 1985–1991 годы. Это разговор о книгах, публицистических статьях, высказываниях того времени. Для меня важно проследить, как проявились распадные процессы в обществе, в стране, как они набрали силу и потом разнесли всё вокруг себя. Это принципиально ещё с тех позиций, что сегодня есть ощущение рифмы с тем временем и что возможно некое возвращение перестройки. Поэтому первая часть – это анализ текстов того времени, в основном это публицистика. А дальше как критик я говорю о современных текстах, в которых осмысляется то время. Вопрос колоссальный, его надо осмыслять на разных уровнях. Это важно для современности и для будущего, чтобы мы не затерялись и не завязли в исторических распрях.
– Эта книга основывается только на текстах и их осмыслении или там присутствуют и ваши оценки того времени?
– Прежде всего, мне хочется понять ситуацию и её логику. Но также хочется уйти от эмоций, от жажды мщения, от порицаний, а понять, что происходило. Для меня это колоссальная жизненная трагедия, хотя я был тогда ребёнком. А сейчас я вижу, что распад не завершился 1991 годом, он происходит до сих пор – это видно по республикам бывшего Союза. Важно понять, откуда эти настроения влезли и как разошлись, чтобы ситуацию перебороть, чтобы в дальнейшем сохранить страну. То есть такая государственническая патриотическая позиция. Это боль за страну.
– Андрей, современный человек жалуется, что ему некогда читать – может, он был бы и рад. Вы много читаете. У вас по этому поводу нет проблем со временем?
– Мне смешно слушать высказывания, что читать некогда. Главное – расставить приоритеты. И для чтения время всегда найдётся.
– В одной из публикаций вы говорили, что литература в России всегда была больше, чем вид искусства, она вышла из веры и всегда плотно с ней связана. И что эту планку надо поддерживать, и поэтому в России литература именно что должна. В этом долге и состоит её сила. Значит, и критика тоже должна?
– Мне кажется, пришло время преодолевать вот этот постулат – «никто никому ничего не должен»… Мы все должны, потому что у каждого из нас есть свой долг. Долг перед отечественной цивилизацией, перед предками и потомками. Сейчас мы переживаем знаковое, рубежное время, и эти долги необходимо отдавать, чтобы показать, что мы на самом деле чего‑то стоим, а не постыдными тенями бредём по жизни.
