Вчера прошло прощание с журналистом Леонидом Чебанюком

Уход Леонида Чебанюка всколыхнул журналистский цех и на какой‑то момент объединил его. Мы вдруг вспомнили о лучшем, что есть в нашей профессии – и что было в творчестве Леонида. 

Это, как земляне гордятся достижениями одного из своих собратьев. Наша планета, журналистика, признаться, где‑то и выжжена, и вытоптана. Но всё же она живая. И оказалось, что все мы способны одновременно почувствовать боль. Так случилось, когда пришло известие об уходе Лёни.

Все, кто работал в «Северном комсомольце», говорили, что он – дитя газеты. Лёнька родился, когда там работали его отец Юрий Чебанюк и мама Лидия Мельницкая. Его родители, как нынче говорят – космос. Все, кто связан с родом Мельницких – подлинная интеллектуальная элита. А Юрий Чебанюк – тоже элита, но киевская. Кстати, он играл в одной футбольной команде с Валерием Лобановским, с которым и дружил, после травмы стал блестящим спортивным журналистом. Но слишком свободолюбивым. Поиск свободы привел его на Север.

Лёня детство проводил у деда и бабы в Киеве, которые жили на улице Кирова, в самом центре, теперь это улица Грушевского. И он тяжело переживал всё, что произошло на Украине. И то, что его высадили из поезда в Конотопе по пути в Киев, отрезав путь к могилам дорогих людей, было для него подлинным ударом. Он написал для «Правды Севера» потрясающий публицистический очерк, который вышел за рамки газетного. («В семь сорок», его можно найти на сайте).

Для наглядности я позволю небольшую цитату, чтобы почувствовать стиль Лёни, ход его мысли и её глубину: «Отец моего деда ненавидел большевиков и всю Советскую власть вместе взятую. Был он управляющим в крупном имении где‑то под городом Смелы. Когда прошли гетьман, немцы, махновцы, гайдамаки, Петлюра… большевики… всё прошло… дед Парфентий всё равно ходил к хозяину и докладывал ему о положении дел в «имении»… И пел в церковном хоре. Он был старостой храма. Во время особенно торжественных песнопений он выбегал перед хором и властно причитал: «Нэ спивайте, цэ я сам!» И басом выкрикивал: «Гооооо-споди сил!» Дед Парфентий был уже совсем ветхий, когда спросил завистливо у моего папы:

– Юрка, ты на аэроплане летал?
– Летал, дед, но он самолет называется…
– Везучий ты… Как бы я хотел на аэроплане полетать!
– Зачем?!
– Эх… Поднялся бы я, Юрка, над ними и так бы харкнул на этих «голодраньцев и нетнехозяев»…

А сын его стал заместителем министра финансов Украинской Советской Республики. А его сын стал диссидентом, моим отцом…

И мой отец кричал моему деду: твой Сталин! А мой дед шептал: Юра, что ты понимаешь… И это была такая маленькая, но Гражданская война. В одной отдельно взятой семье… Моя украинская бабка шептала: «Воны помиряться…» Они мирились. А мы, наверное, теперь долго не помиримся».

У Лёни была сверхчувствительность. Умноженная на талант, она давала ему возможность взлетать к самым высотам профессии – когда работал в газете, всё в том же «Северном комсомольце», когда ушёл на «Поморье», где делал передачу «Лестница в небо», которую вспоминают до сих пор. Когда уехал в Москву, где проработал на всех центральных каналах. Поначалу это были передачи на острие времени, затем программа «Вокруг света». А потом…

Десять лет назад в интервью «Северному комсомольцу» Леня сказал: «Не помню, чтобы мне, когда работал в «Северном комсомольце», не хотелось идти на работу. А сейчас постоянно неохота. Просто надоело писать про серийные убийства на свалке. Когда писал первый сценарий, мне было по‑настоящему физически плохо».

Это была не Лёнина журналистика, с его‑то сверхчувствительностью, с его‑то сверхталантом. Это, как цветы поливать машинным маслом….

В последнее время Лёня отошел от активной журналистики, он иногда писал для «Правды Севера» – и как он только умел так слова подбирать?

Его журналистика – лестница в небо, бесконечный поиск свободы. Драгоценное наследство от отца.

Леонид Чебанюк ушёл из жизни 22 января, в 19 часов 45 минут. 19 января ему исполнилось 48 лет. Вчера мы его проводили навсегда…