Загадка Сикстинской мадонны

Врачи и медсестры, кому выпала судьба спасать от смерти раненых бойцов в медсанбатах и госпиталях, не любят вспоминать о войне. Ведь к ним она поворачивалась самой больной и горькой своей стороной.

Мама моя, Кира Александровна Корельская (в замужестве Плеханова), окончив в 1941 году Архангельский  мединститут, прошла врачом всю войну, от звонка  до звонка.

Победную весну 1945-го встретила в Берлине. Я  бережно храню ее военные  награды – орден Красной  Звезды и медали «За оборону Советского Заполярья» и Кира Корельская. Фото из архива музейного комплекса СГМУ «За победу над Германией».  Мама не любила рассказывать, какие тяготы довелось  пережить в военное лихолетье. Слишком больно и  тяжело. Но однажды… 

Как сейчас стоит перед  глазами картинка: на самом видном месте в нашей  комнате на стене висит натюрморт с розами в простом  глиняном кувшине. Справа, внизу холста, одетого  в овальную раму, подпись  необычными буквами. 

За  свою долгую жизнь родители, оба участники Великой Отечественной войны, переезжали несколько раз,  из деревянного дома в панельную пятиэтажку, после  в старенькую «хрущевку».  Но неизменно этот натюрморт с розами помещался  в квартире на самое видное  место.

Истинная поморка,  сдержанная в проявлениях  всяких сентиментальностей, мама бережно хранила эту картину всю свою  жизнь, до последних дней.  И однажды рассказала удивительную историю, связанную с ней.

…Был май 1945 года. На  улицах Берлина наконец  утихло буйство огня, и город погрузился в пустынное  безмолвие. Наши медики  решили не в объезд, а прямиком по городу перевезти  раненых в госпиталь. Было  не по себе, от невероятной  тишины звенело в ушах. И  вдруг заметили паренька  в штатском, таком непривычном для этой обстановки. Он сидел на весенней  траве, прислонившись к  серой стене дома с заколоченными окнами. Что-то  по-человечески трогательное, беспомощное было в  его облике. И милосердные  наши медики остановили  машину, подошли к пареньку, узнать – не нужна ли  помощь. «Это фриц?..» –  вырвалось у медсестры. Он  открыл глаза, посмотрел на  женщин и тихо произнес: Сикстинская мадонна Рафаэля «Найн, Генрих…» 

Он был ранен и не мог  встать и идти. Его подняли  с земли и чуть не на руках  донесли до машины. Привезли в госпиталь и сразу –  на операционный стол.

Генрих выздоравливал  после ранения и операции  медленно. Зато быстро освоил в пределах разговорного  русский язык. Чем неожиданно расположил к себе и  медиков, и наших раненых  бойцов. Вскоре открылось  еще одно привлекательное  качество Генриха – он прекрасно рисовал. В госпитале  сделал много карандашных  зарисовок и портреты почти всех, кто работал здесь.  Свои рисунки дарил на память.

Генрих сделал несколько  набросков портрета врача  Киры Александровны, моей  будущей мамы, которая  лечила его. Он говорил,  что она очень похожа на Сикстинскую мадонну Рафаэля, которую он видел в  подлиннике в Дрездене.

А потом, уже когда Генриха выписали из госпиталя, он подарил на память  любимому врачу Кире Александровне свой натюрморт с  розами, написанный на холсте масляными красками.

Быть может, художник  Генрих был не на шутку  влюблен в молодую красивую русскую женщину-врача, которая так настойчиво  возвращала его к жизни?  Как знать…  

В эту самую пору в июне  1945 года была сделана  любительская фотография  Киры Александровны Корельской на фоне палатки,  в военной форме, с орденом  Красной Звезды на груди.

Вглядываюсь в усталое,  осунувшееся лицо молодой  женщины. В лучистых глазах словно застыли слезы.  Мне самой хочется плакать  всякий раз, когда я встречаюсь взглядом с этими  родными глазами… 

Но что нашел, увидел в  этом лице от Сикстинской  мадонны немецкий художник Генрих? Для меня это  осталось загадкой. И моей  мечтою стало – увидеть мадонну Рафаэля в подлиннике, в Дрезденской галерее.  Я верила, что перед образом, на который глядели  двенадцать поколений восхищенных людей, мне откроется что-то сокровенное,  глубокое, что не передаст  ни одна самая совершенная  репродукция.

И вдруг словно знак свыше! В профкоме нашей редакции мне предлагают путевку от Союза журналистов  в ГДР (это было за год до  воссоединения Германии).  Поездка в начале сентября,  в самое прекрасное время!  Но как раз в эти дни мой  сын пойдет в первый класс.  Как можно в такую ответственную для ребенка пору  матери оставить его и уехать  куда-то за удовольствиями?! Запомнила мудрые слова  нашего председателя профкома Людмилы Владимировны Пластининой: «Вы всю  жизнь будете жалеть, что  отказались от этой счастливой возможности!» 

 Но никто не знал, что  меня мучило совсем другое: неужели мне так и не  разгадать никогда загадку  Сикстинской мадонны? И  ее сокровенную связь с русской женщиной – врачом на  войне, моей мамой? 

Но вот совсем недавно  перечитала очерк Василия  Гроссмана «Сикстинская  мадонна». И прожгло озарение – вот он, ответ на  вопрос, мучивший меня  столько лет: «Красота мадонны прочно связана с  земной жизнью. Она – всечеловечна… Каждая эпоха  вглядывается в эту женщину с ребенком на руках,  и нежное, трогательное и  горестное братство возникает между людьми разных  поколений, народов, рас и  веков…»