О брачных обысках, помнящих родство

Непостижимые судьбы и неисповедимые пути, которые всё равно ведут к дому

В Онеге плохая погода, кое‑где объявлен режим ЧС, значит, командировка, и разбираться на месте, можно ли чем помочь. А ещё в Онеге – старый друг отец Александр, Белое море и Кий-остров, родные люди и андели Господни. И, казалось бы, ничто не предвещало.

– Остановите, пожалуйста, только не помню, где. Где‑то у дороги на пансионат.

– У Пивки, что ли? – снисходительно спрашивает водитель.

– Точно! А что такое «Пивка»?

– Гора так называется.

Горами в Онеге называется любой холм выше кочки, а почему именно «Пивка» – да кто ж его знает? Надо спросить у Ольги Максимовны.

Но как только мы встретились, про горы сразу забылось, потому что Ольга Максимовна Зайцева всю долгую (больше часа) и хорошую (по онежским меркам) дорогу до деревни говорила про несчастных голодных коров. А я всю дорогу прокручивала в голове варианты спасения мира – к кому бежать, с кого требовать, кого уговаривать и где взять сена. Или денег. А лучше и того, и другого.

Про коров я теперь знаю всё и даже немножко больше.

– А теперь в музей, – говорит Ольга Максимовна. Ну музей так музей, хотя что я там не видела, в деревенском‑то музее?

Дом, который построил дед

Бывший хозяин этого дома – старинного, солидного, двухэтажного – двоюродный дед Ольги Максимовны, в девичестве Прониной.

Дед работал в фирме «Лесная контора Вальгофта». Всё время в разъездах – Архангельск, Санкт-Петербург, а чтобы хоть как‑то оказывать влияние на воспитание своего сына Яши, просил его писать дневники. И когда приезжал домой, проверял – чем занимался ребёнок. Яша Пронин заполнял дневники очень крупным и старательным почерком.

Трогательные чернильные завитушки ребёнка, жившего в девятнадцатом веке: «12 августа. Ездили с мамой на шалошку жать. Я нажал тринадцать снопов. И нажали десять суслонов и приехали вечером поздно. Клали в кучу и гребли. Сегодня в Леонтьевке сгорел зарод».

Сто пятьдесят лет назад именно в этот день в деревне уже жали хлеб. А сейгод дожди, и коровы будут плакать от голода. А суслоны – это несколько снопов, поставленных для просушки стоймя, колосьями вверх. А зарод – это копна сена, которая сгорела. И откуда‑то я знаю все эти слова, но вот откуда? А у любимой Яшиной игрушечки – коня – глаза янтарные.

Музыкальный сундук Ольга Максимовна помнит с детства. Чтобы его открыть, надо повернуть ключ и подождать, пока сундук сыграет три мелодии. Пока всё не проиграет – не откроется. А зачем три? А затем, что за это время или хозяин проснётся, или вор убежит.

В одной из окрестных деревень – Сырье – была вотчина Соловков. Дедушка Ольги Максимовны, когда ему было тринадцать, тяжело заболел. И его мама Татьяна дала обет Богу – если ребёнок выздоровеет, пойдёт год трудником на Соловки. И сбылось по слову их. Церковная утварь из Соловецкого монастыря, подаренная труднику на память, переливается на вдруг выглянувшем солнце.

Старинные часы ещё идут

Игрушки деревенских детей – не просто игрушки. Вернее, не только. Ещё один конь, уже деревянный. Его можно таскать по избе за верёвочку, пока папа или дедушка ремонтирует обувь или плетёт корзины. Но вот мальчику исполняется года три-четыре, и ему дают маленький топорик, чтобы он учился им владеть. Поэтому спина у коня вся в насечках. Не одно поколение на этом коне выросло. Потаскал, потюкал топориком, надоело – опять потаскал.

Ну да, «Крестьянские дети». «А кой тебе годик?» – Шестой миновал. Всего мужиков‑то: отец мой да я».

Фотографии времён Первой мировой, революции, Гражданской войны – офицерский полк, среди усатых писаных красавцев – дедушка Ольги Максимовны. Старинные часы, которые идут, Зингеровская машинка, на которой можно шить, настоящий кузнецовский фарфор, который ставили на стол в праздники – целёхонек!

Книги. В одной написано «за здравие Петру Алексеевичу и его домочадцам», и издана она при Петре Первом. А в журнале «Нива» реклама – всё та же. «Рубероид. Лучшая крыша и изоляция. Лучшая замена толи и железа. Не требует ни окраски, ни ремонта».

А я требую духи и одеколон «Адорабль»! И опять откуда‑то знаю, что такое шомноша и что такое похкалка. Это такой деревянный ковшик – берёшь тесто с квашни, отрезаешь, посыпаешь мукой и подбрасываешь в этом ковшике – похкаешь. Оно сбивается. Потом на лопату – и в печку.

Ария английского гостя

В одной из комнат музея висит шинель английского офицера. Во времена интервенции англичане стояли на постое во многих окрестных деревнях. Владелец шинели жил в доме семьи Варламовых. И подружился со старшим мальчиком Васей тринадцати лет. А своих детей у него не было.

Подошло время отпуска, и он говорит родителям: можно я возьму вашего мальчика с собой в Лондон, мир ему покажу? Многодетная семья в деревне. Разрешили, конечно. И уехал наш Вася в Лондон. А тут пришла Советская власть и Вася остался в Англии.

А его погодок Витя переживал – любил брата и очень скучал. Витя дал себе слово, что выучится на моряка и найдёт Васю.

Выучился. Потом поискам помешала Великая Отечественная. Войну он прошёл. И в 1956 году в Лондоне всё‑таки отыскал Василия!

Но когда сошёл на берег в Архангельске, его – под белы ручки, и визу закрыли. Но так как после войны специалистов не хватало, а Витя к тому же был в высоком чине, его не посадили, а предложили перевестись во Владивосток. И вот та линия Варламовых – до сих пор во Владивостоке. Внук, которого тоже назвали Витей, лет пятнадцать назад приезжал в музей и встречался с Ольгой Максимовной.

Рассказал, что брат Вася в Англии был Варламофф, дочь его Луиза вышла замуж и переехала в Австралию. А его внучки сейчас – одна в Канаде, другая в Аргентине!

Луиза тоже несколько лет назад приезжала в деревню со своей внучкой из Аргентины. Три дня жили в деревне, обе по‑русски – ничего. Ольга Максимовна подарила им пороховницу, они насыпали в неё землю от родительского дома и увезли на свой край света. Судьба.

Оказалось следующее

Экспонатов в музее несколько тысяч. И невероятных историй у Ольги Максимовны столько же. Наверное, об этом нужно писать книги или снимать сериалы. Голова идёт кругом, и мы выходим на улицу.

– Теперь видишь, не хватает места? – говорит Ольга Максимовна. – Я планирую вот тот старый орюпинский дом перенести сюда и сделать его гостевым.

– Какой дом, простите?

– Ну я же рассказывала тебе историю, как Маруся Орюпина меня от коровы спасла.

– А как деревня называется?

– Так Верховье. Что это с тобой?

– Фамилия моего отца Орюпин. Зовут Леонид Ефимович. А были ещё Константин Ефимович, Василий Ефимович, Нина Ефимовна и Мария Ефимовна. А у Ефима был брат Кузьма…

– Ну так привет Леониду Ефимычу от Прониных. Пошли обратно!

Бабушка и дедушка – Анна Алексеевна и Ефим НикитичМы возвращаемся в музей, и Ольга Максимовна достаёт кипу старинных церковных «Книг для записи брачных обысков». Руки дрожат. На пятой странице находим:

«1886 года месяца января двадцатого по указу Его Императорского Величества Архангельской епархии Онежского уезда Верхнемудьюжской Тихвинской церкви церковнослужители производили брачный обыск о желающих вступить в брак и оказалось следующее:

А) жених Верхнемудьюжского прихода, музыкант, унтер-офицер 2‑ой статьи, Николай Козьмич Орюпин, православного вероисповедания.

Б) невеста Екатерина Алексеевна Рогалева, дочь умершего крестьянина, православного вероисповедания.

К бракосочетанию приступают они по своему взаимному согласию и желанию, а не по принуждению, и на то имеют от родственников своих, (со смертью родителей от брата своего крестьянина Ефима Орюпина, со смертью отца от матери своей Пелагеи Рогалевой) позволение».

Здравствуйте, деды, прадеды и прапрадеды, бабушки, прабабушки и прапрабабушки, братья и сёстры, тётушки и дядюшки, сватья и кумовья. Как вы там, в Царствии Небесном?

Я понимаю, наконец, почему меня этим летом понесло в Норвегию, где местный старичок сообщил мне, что «Онега – та же Норвега», а я ему сначала не поверила. И почему выпала командировка в Онегу.

Звоню отцу, он не берёт трубку. Звоню сестре, она плачет. Звоню сыну, он возмущается: «Мам, ну ты чего? Меня дед возил в Верховье, и на кладбище мы были. Успокойся и не забудь живых родственников проведать». Звоню отцу Александру, он смеётся и говорит о непостижимых судьбах и неисповедимых путях. И о том, на кого надо надеяться и кому не плошать. Потому что коров‑то всё равно надо спасать.

И, может, с Божьей помощью кто‑то поверит в этот сериал.