Знаменитое фермерское хозяйство «Велес» в деревне Верховье Онежского района за двадцать шесть лет работы прошло сквозь огонь и медные трубы, но может не выдержать испытание водой
Бизнес «Велеса» сразу стал социальным. Руководитель хозяйства Ольга Зайцева открыла в деревне фельдшерско-акушерский пункт, первое время сама и зарплату платила медику, построила клуб, финансировала реставрацию церквей, строительство дорог. Она купила двухэтажный старинный дом и организовала в нем музей деревенского быта – уникальный, с тысячами экспонатов, начиная с ХVIII века, в Верховье приезжают на экскурсии школьники из Онеги и Архангельска. А бывает, и из Англии, и из Аргентины.
Хозяйство выдерживало конкуренцию с крупными предприятиями. Оно выстояло и после страшного пожара в 2010 году, когда ночью, в 35-градусный мороз сгорела ферма и погибло большинство коров. Тогда Ольга Зайцева не отчаялась, набрала кредитов и отстроила новую ферму — не оставила без работы людей и не дала погибнуть деревне.
Два года назад в дело вмешалась большая политика, накрепко связанная с экономикой — все сельхозпроизводители стали работать по правилам Таможенного союза. Как заявляли руководители нашей страны, «после десятилетия распада и деградации появление регионального Таможенного союза на постсоветском пространстве— важнейшее геополитическое достижение, дающее конкретные выгоды экономикам государств».
Возможно, что и так. Но в Верховье распада и деградации все это время как раз не было, а с получением выгоды от важнейшего геополитического достижения возникли сложности.
Из рассказов Ольги Максимовны
- История моя началась тридцать пять лет назад. Работала я редактором на архангельском телевидении, летом приехала в отпуск в свою деревню. Иду по улице, вижу – сидят три человека, мольберты перед ними. Спинами к церквям. Удивилась, понимаю – церкви запечатлеть, у нас ведь тройник уникальный в Верховье был. Подошла, говорят, художники из Белоруссии. И у них партийное задание – запечатлеть образ умирающей деревни. Они сказали, а у меня сердце заныло. Верховье – это моя родина. Мама родила меня здесь, приехав с фронта. И я сказала мужу – поедем в деревню, вдруг получится? Он говорит – как скажешь. На работе написала заявление и уехала.
Стали мы привыкать к деревенской жизни. С первых дней моей настольной книгой была «Овощеводство» сорокового года издания, я с ней ложилась и с ней вставала. Начала потихоньку учиться косить. Забралась на стог и сломала ногу. Провалялась целый день, пока муж с работы не пришел и побежал меня искать. На следующий день нас на гусеничном тракторе, на волокуше повезли на станцию Мудьюга, потому что дорог не было. Полтора месяца в больнице лежала. Ну, потом-то научили правильно косить, начинала с пятерки, а заканчивала десятой, как трактор!
А из деревни тогда последние семьи уезжали, потому что детям надо было идти в школу, а школы не было. Вот я и пошла работать учителем. Два ученика поначалу было. Мой первый ученик теперь – мой младший зять, он работает у нас в цехе.
В восемьдесят девятом построили дорогу, которая соединяет нас с Плесецком. И мы решили, что пора возвращаться в город. Ну, а что – миссия моя выполнена, дети уже никуда не уедут. А в это время сын в Архангельске женился, девяностые годы начались, карточная система! И мы вернулись обратно в деревню. Корову купили, овечек. В девяносто первом зарегистрировала я фермерское хозяйство «Велес», с тех пор так ничего и не меняла.
Регламент, будь он неладен!
А в деревне поменялось все. Да и сама Ольга Максимовна поменялась – к двум своим высшим образованиям она добавила специальность агронома, овощевода, бухгалтера, зоотехника, экскурсовода и много еще кого.
Таких мелких селообразующих хозяйств как «Велес» в округе несколько. Но есть разница. Зайцева начинала с одной коровы, все остальные примерно с пятисот – на базе бывших колхозов и совхозов со всей государственной инфраструктурой. А сейчас у всех примерно одинаковое количество скота – 70-90 голов. Но самое главное, если у соседей что-то случается, они меняют статус. Были совхозы, потом АО, потом ООО, товарищества, СПК. Они оставляют долги, кредиты, налоги, банкротят предприятие, регистрируют новое, но остаются с фермами, скотом и тракторами. Зайцева же — индивидуальный предприниматель, и если она объявит о банкротстве, придется продать всех коров и технику и все равно остаться с долгами и кредитами.
А такое может произойти из-за новой напасти — регламента Таможенного союза. Согласно этим нововведениям, например, мясо сразу продать нельзя, хотя коров все также постоянно проверяют. Надо вызвать ветеринара, он отрежет кусок и будет проводить исследования, если позволит, то реализовать его можно будет на четвертые-пятые сутки. Проблема в том, что хранить его негде, поэтому коров просто сжигают.
Сырым молоком теперь тоже нельзя торговать — только пастеризованным, а в детские сады вообще — поставлять исключительно в одноразовой упаковке.
А до введения правил у «Велеса» были заключены договоры с детскими садами, школами и больницами. Пришлось снова брать кредиты и строить цех переработки.
Из рассказов Ольги Максимовны
- Молоко теперь разливаем в пластиковые бутылки — по стандартам ВТО и Таможенного союза, будь он неладен!
Вот вышли коровы после зимы. Одна сломала ногу. Ветврач говорит – перелом. Мы ее забили, разрубили – в бочку, бензином облили, сожгли. Здоровая молодая корова. Мясо продать нельзя, это теперь называется «вынужденный забой».
В школы, детские сады и больницы по тендерам выбирают то, что дешевле. Вот и пьют дети порошковое молоко. Детские сады покупают в полиэтиленовых пакетах с молокозавода, разрезают каждый пакет, выливают в кастрюлю и варят кашу. Не абсурд?
Режим ЧС
Весна в этом году, или, как говорят в Онеге – сейгод – пришла на месяц позже. Последние две недели Ольге Михайловне пришлось закупать сено – его не хватило. А силос остался в траншее, его залило водой. На сенокосных угодьях «Велеса» вода стоит и сейчас. Тракторы увязли в размокшей земле. Корма на зиму заготовить невозможно.
Из областного министерства сельского хозяйства и из районной администрации приезжала комиссия, ходила по полям и констатировала – да, все плохо.
Власти понимают все сложности, поэтому существует субсидия для молочных производителей. Но. Федеральная была два рубля с литра, сейчас один рубль. Региональная была четыре рубля, а в этом году — один рубль восемьдесят копеек.
С 11 августа в некоторых районах области (и в хозяйстве Зайцевой в том числе) ввели режим чрезвычайной ситуации. Что позволит избежать штрафных санкций минсельхоза России за невыполнение показателей, которые были установлены при выплате той самой федеральной субсидии.
Не будет штрафов за снижение надоев, за уменьшение поголовья стада. Если называть вещи своими именами, то «уменьшение поголовья» означает, что часть коров просто умрет с голода. А чем накормить оставшихся? И двенадцать человек работников – доярки, пастух, трактористы, слесарь — тоже есть хотят.
Зайцева находит в себе силы еще и шутить, но это смех сквозь слезы.
Из рассказов Ольги Максимовны
- Август кончается, у нас ни килограмма сена, ни силоса. Через месяц закончится трава на улице. Говорят, ищите деньги. Сесть у магазина со шляпой? Собрать на одну тонну? А надо четыреста тонн. Если покупать — два миллиона рублей.
Я продала все – магазин, кафе, квартиру. Больше нечего продать, мне уже семьдесят два, меня никто не купит. Дети спрашивают – мама, мама, что мы будем делать? Они все поручители под мои кредиты. И у них у самих кредиты. Вот оно мне надо было, особенно после пожара? Сидела бы на печке.
А недавно мне штраф выписали на основании инструкции по ветеринарному учету, утвержденной Минсельхозом СССР в 1975 году. Так и живем, штрафы платим по указу государства, которого нет, а кредиты отдаем – по регламенту Таможенного союза.
Что останется после меня
В доме у Ольги Зайцевой целый шкаф наград. Она была и «Лучшим предпринимателем Архангельской области», и «Женщиной-директором года», и «Достоянием Севера». Она уверена, что ситуацию можно исправить. Ее дети и внуки всему научились. На натуральное молоко «Велеса» большой спрос, а можно еще и творог и сыр делать, условия в цехе переработки для этого есть.
А нужно всего-то несколько миллионов, чтобы в Верховье опять не приехали белорусские художники с партийным заданием запечатлеть образ умирающей деревни.
