В Архангельской области за полтора года 13 приёмных родителей были отстранены от своих обязанностей

И за этой цифрой – дети-сироты, которых, по сути, предали дважды… 

Впрочем, начальник отдела по надзору за исполнением законов о несовершеннолетних и молодёжи областной прокуратуры Галина Королёва уверена, такая статистика лишь «вершина айсберга».

Когда в детдоме лучше, чем в семье

–Галина Королёва В ходе надзорной деятельности вопросы о своевременности вмешательства органов опеки и попечительства в ситуации, когда родители ненадлежащим образом исполняют свои обязанности, возникают систематически, – говорит Галина Королёва. – Речь о вмешательстве в интересах детей, но, к сожалению, такие меры со стороны органов опеки часто либо запаздывают, либо носят формальный характер. Особенно тревожно, когда подобная проблема возникает в замещающих семьях.

– А в чём формальность? Органы опеки недостаточно часто проверяют приёмные семьи? Не следят, в какие условия попадает ребёнок в новой семье?

– Доходы приёмных родителей, жилищные условия – это всё проверяется, подтверждается справками. Фактов, чтобы ребёнка помещали в заведомо плохие условия или отдавали на воспитание опекуну, который привлекался к уголовной ответственности – такого нет. Проблема в другом. Сама готовность кандидатов в приёмные родители воспитывать чужого ребёнка – как оценить эту готовность?

– А разве не проводится тестирование кандидатов? Ведь существуют специальные школы для приёмных родителей.

– Тестирование есть. И уже несколько лет, согласно федеральному закону, ведётся обучение кандидатов в приёмные родители. По результатам обучения проводится диагностика. Но… Всегда ли она показывает объективный результат? И когда, например, есть сомнения, что по своим личностным характеристикам кандидат не готов принять ребёнка на воспитание, всегда ли такие граждане получают отказ?

– То есть сказать с уверенностью, что ребёнку в приёмной семье будет не хуже, чем в детском доме, опираясь лишь на диагностику, нельзя?

– К сожалению, да. Более того, по закону требование об обучении кандидатов в опекуны не распространяется, например, на родственников, так как существует приоритет устройства ребёнка-сироты на воспитание в кровную семью. И, допустим, бабушка взяла сегодня под опеку внука, а завтра обратилась с заявлением в органы опеки, чтобы принять на воспитание другого ребёнка.

– И что, ей не могут отказать?

– Поскольку бабушка уже является опекуном, то у органов опеки нет законных оснований требовать пройти обучение при передаче ей на воспитание чужого ребёнка. Но одно дело – родной внук, а другое – чужой ребёнок.

– А не возникают, например, вопросы: если бабушка своих собственных детей не воспитала как следует, и они не стали достойными родителями, то насколько достойно эта же бабушка станет воспитывать внуков и других детей?

– К сожалению, это обстоятельство часто тоже не учитывается. Вопрос мы обсуждали с министерством образования области. Здесь, действительно, есть пробел в законе. Думаю, вскоре будут внесены соответствующие изменения в федеральный закон.

– В Плесецком районе, «Правда Севера» писала об этом в феврале, был случай, когда бабушка вот так же взяла на воспитание внука, но практиковала такие методы воспитания, что мальчик запросился обратно в детдом…

– И более того, эта бабушка была приговорена к реальному лишению свободы. Вообще, дела, когда в отношении приёмных детей совершаются преступления – это нонсенс. Получается, что государство предоставляет опекунам право на воспитание ребёнка, обеспечивает средствами на содержание детей. Выплачивает вознаграждение приёмным родителям как воспитателям… А вместо того чтобы обеспечить охрану интересов подопечного, опекун сам же и нарушает его права и даже совершает в отношении него преступление.

И здесь было бы правомерно поставить вопрос о взыскании с таких горе-родителей средств, по крайней мере, того вознаграждения, которое они получали. За что оно было выплачено? Когда речь идёт о воспитании детей, то говорить о гражданско-правовых отношениях как‑то непривычно, но это именно гражданско-правовые отношения. Это договор оказания услуг, услуг, которые не оказаны, при этом в результате их предоставления причинён ущерб.

Вершина «айсберга»

– Галина Ивановна, а сколько таких договоров было расторгнуто в последнее время?

– Что касается отстранения опекунов от исполнения обязанностей, в Архангельской области таких решений в 2016 году было восемь. В этом году – пять. И не надо забывать о том, что нарушения прав детей в семье носят латентный характер.

– То есть эти цифры – лишь вершина «айсберга»?

– К сожалению, о многих нарушениях мы можем вообще не узнать или же узнаём с опозданием. Если говорить о том же плесецком деле, то ситуация длилась не день, не два – ребёнок долгое время подвергался насилию. А органам опеки об этом было неизвестно. Почему? Проверки проводились, специалисты в семью выходили. Но это и есть иллюстрация формального подхода, когда должностные лица не проявляют добросовестность при исполнении своих обязанностей.

– Тогда, наверное, надо что‑то менять в проверках? Зачем проводить проверку ради проверки?

– Должны существовать реальные методики, а специалисты, которые их проводят, должны, как минимум, иметь педагогическое образование. Но самое главное – нельзя быть равнодушным. Органы опеки нередко объясняют ситуацию так: «Мы проверяли семью, ничто не предвещало беды. А из других органов системы профилактики к нам никакой информации не поступало».

Такая пассивная позиция не может не возмущать. Надо уметь получать информацию, а не выжидать, когда что‑нибудь случится. Ведь главная ответственность по контролю за условиями содержания детей в замещающих семьях возложена именно на органы опеки, а не на школу, поликлинику или полицию.

– Работать на опережение…

– Именно так. Ведь ребёнок посещает детский сад, школу, колледж. Раз в шесть месяцев по закону органы опеки обязаны навестить семью с проверкой, но никто не говорит о том, что нельзя приходить в семью каждый месяц. Если есть хоть какие-то сомнения, не надо ждать «специального времени», чтобы проверить.

– Так может, просто не хватает специалистов, нагрузка большая?

– Нагрузка, как правило, тут ни при чём. Специалистов достаточно. Речь идёт о качестве подобных визитов. Об умении заметить мельчайшие детали, собрать информацию и сделать выводы. Беседа с ребёнком во время таких проверок должна быть обязательной, но не в присутствии опекуна, когда «всё нормально» и «ребёнок не жалуется». Не может быть такого, что на протяжении нескольких месяцев или даже лет ребёнок подвергается насилию, а все вокруг говорят: «Мы ничего не замечали». Не заметить нельзя.

– И самое страшное, когда «не замечают», а, по сути, предают самые близкие…

– Была у нас ситуация, когда в отношении девочки было совершено преступление против половой неприкосновенности. Ребёнок рассказал об этом маме практически сразу. Но мама не поверила. Заявление о совершении преступления поступило только через полгода, когда мама случайно прочитала переписку дочери в социальной сети.

К сожалению, у нас существует миф о том, что преступления сексуального характера совершают в отношении детей только какие‑то страшные незнакомцы. Да, такие факты тоже есть. Но подавляющее большинство случаев насилия на сексуальной почве в отношении детей, особенно маленьких, происходит непосредственно в семье – это родственники, знакомые, близкие друзья родителей. В том случае, это тоже был друг семьи.

В результате преступления ребёнок пережил серьёзный стресс, девочке причинён вред здоровью средней тяжести. Как не заметить такие изменения в собственном ребёнке?

Молчание – соучастие в преступлении

– То же самое касается приёмных и опекунских семей, – говорит Галина Королёва. – Например, в одной из семей трое девочек были переданы под опеку бабушке, которая, к слову, являлась педагогом. Супруг бабушки злоупотреблял спиртными напитками. И, как потом выяснилось, в состоянии алкогольного опьянения совершал действия сексуального характера в отношении старшей девочки-подростка.

– И что, бабушка-педагог тоже ничего не знала?

– Знала. Более того, детская комната в квартире закрывалась на ключ, был врезан замок! То есть получается, никаких действенных мер, чтобы прекратить издевательства над ребёнком, она не предпринимала. И все её действия по защите выразились лишь в том, чтобы врезать замок. Причём однажды этот замок даже был взломан…

– Как стало известно об этой ситуации? Кто в итоге обратился в полицию?

– Продолжалось всё это больше года. В конце концов, ребёнок, отчаявшись найти защиту у бабушки, обратился за помощью к учителю. К чести педагога, заявление в полицию поступило моментально. Уголовное дело было возбуждено, и дед сейчас находится в местах лишения свободы.

– Но если всё длилось больше года, семья опекунская, то где были органы опеки? Они, наверное, тоже «выходили в семью», видели этот замок на двери…

– Видели, но вопросов не задавали. Если органы опеки не обращают внимание на такие детали как врезанный замок, то не приходится удивляться, почему дети «ничего не говорят». Но я думаю, что в данном случае семью всё‑таки не посещали, ведь опекун – коллега, учитель школы, доверяли.

– Дед в тюрьме. А что с бабушкой?

– Опекун отстранена от своих обязанностей.

– И что, никакого наказания? Разве молчание – это не соучастие?

– Когда опекун знает, что в отношении ребёнка совершаются противоправные действия, и на протяжении длительного времени не предпринимает никаких мер, то это, как минимум, оставление в опасности или жестокое обращение с ребёнком.

И вопрос об ответственности прокуратура, безусловно, ставила. Но опекун в итоге была привлечена лишь к административной ответственности – за неисполнение обязанностей по воспитанию и защите прав детей.

Между тем ситуация на этом не закончилась. Когда внучек у бабушки забрали, она потребовала их вернуть. Мол, старшую внучку возвращать не надо, а остальных двух отдайте мне опять под опеку.

– То есть даже не поняла всю трагичность ситуации?

– Не поняла. И эта бабушка, напомню, педагог…

– А были случаи, когда опекуны сами возвращали детей?

– Были. Их немало. Закон допускает добровольное освобождение опекуна, приёмного родителя от исполнения обязанностей в виду того, что «не сложились отношения», «по состоянию здоровья» и так далее. Но, безусловно, такой возврат – травма.

Распространённый случай, когда ребёнка в маленьком возрасте берут под опеку, а в подростковом – возвращают в детский дом. И это не связано с тем, что дети какие‑то плохие, это связано с особенностями их развития. Проблемы в переходном возрасте бывают в любых семьях. Надо просто вовремя обращаться за помощью. Умалчивание проблем, игнорирование рекомендаций, которые дают специалисты, сопровождающие семью, органы опеки – это тоже, к сожалению, случается со стороны опекунов.

– Если сравнивать статистику за прошлые годы, то ситуация с добровольными возвратами, с изъятием детей по вине опекунов – она меняется? И если меняется, то в какую сторону?

– Я бы не ориентировалась на цифры, потому что, повторю, они говорят лишь о видимых случаях. Что происходит на самом деле – статистические данные не дают полной картины. Но по тем фактам, которые становятся известны, однозначно можно сделать вывод – ситуация не улучшается.

Прокуратура области подготовила предложения в адрес регионального министерства образования, которое осуществляет контроль за деятельностью органов опеки, чтобы по всем фактам отмены усыновления, по всем фактам отстранения опекунов от исполнения обязанностей по воспитанию детей и расторжения договоров о приёмной семье по инициативе органов опеки проводились тщательные проверки. И самое главное – беседовать с ребёнком, потому что за некоторыми «добровольными» отказами вполне могут скрываться более глубокие трагедии.