Марина Мельницкая: «Как же мне не быть после этого Волшебницей…»

Правда, когда кого‑то называешь волшебником или волшебницей, рискуешь впасть в некий пафос. Понятно же, что это фигура речи. Как и вся эта вера в волшебство и чудеса. Но здесь случай особый. Многие поколения зрителей кукольного театра в Марине Владимировне Мельницкой видят именно Волшебницу. И, став взрослыми, своего мнения не меняют.

Она, Тётенька с колокольчиком, стала лицом не только нашего кукольного театра, но и современного кукольного мира. При этом ей удаётся не затмить собой никого из тех, кто этот мир создаёт — режиссёров, актёров, художников.

Перед представлением дети часто спрашивают её о возрасте, а в случае с волшебниками этот вопрос вполне уместный. Тётенька с колокольчиком обычно отвечает: «Когда проснулась, было триста лет, сейчас поговорила с вами, чувствую, что уже где‑то 150…» И все понимают, что речь идёт не о возрасте — том самом, банальном, который исчисляется годами. Речь идёт об особом состоянии, которое возникает из общения — радостного или грустного, любви или нелюбви и прочих эмоций. Как и в обычной жизни… Но у волшебников это получается наглядно.

Когда разговариваешь с Мариной Владимировной, будто стоишь у кромки моря и не знаешь, куда плыть. За свои 300 лет она столько успела, что какой курс ни возьми, будет интересно, важно и познавательно.

Марина Мельницкая, заслуженный работник культуры РФ, не только педагог, она также автор пьес для спектаклей, которые идут в Архангельском кукольном театре. По её сценариям поставлено множество новогодних театральных представлений. Она пишет стихи для песен, звучащих в спектаклях. Семейно-зрительский клуб ТОЛК — это её детище, как и проекты, связанные с семейным чтением, и многие другие.

Но сегодня мы поговорим о ней самой — о том, какой жизненный путь надо пройти, чтобы в конце концов тебя признали Волшебницей.

«Зачем ты зарезал царевича Дмитрия?»

– Все сказки и чудеса в моей жизни начались с того, как меня «воспитывала» старшая сестра, — рассказывает Марина Владимировна.

(О её старшей сестре стоит сказать особо. Это Лидия Владимировна Мельницкая, известный журналист, она долгое время работала в «Правде Севера». — Прим. автора)

– Она была большая фантазёрка, — продолжает Марина Владимировна. — И не только читала и рассказывала мне множество сказок и историй, но и постоянно дурила мне голову. Иногда пугала так, что я начинала орать и бежать ябедничать маме или бабушке. Вот уложат нас спать, погасят свет, а она: «Маринка, ты спишь?» «Сплю, а что?» «Что там на стенке?» Я же готова к истерике. «Как что, — продолжает сестра, — чёрные глазки, зелёные лапки…» И тут я, конечно, ору благим матом: «А-а-а! Ма-а-а-ма!»

А чтобы наказать за что‑нибудь, подстережёт в тёмной кухне, схватит ледяной рукой и спрашивает: «Зачем ты зарезал царевича Дмитрия?» И опять я, конечно, ору…

Во время войны мы недолго жили в селе Лешуконском: папу не взяли на фронт из‑за здоровья и отправили туда работать. А мама там организовывала всякую самодеятельность и сама пела с разными концертными бригадами — и с детскими, и с взрослыми.

Вот придут они с папой летом из леса с полными корзинами грибов или ягод, а сестра мне тихонько: «Маринка, ты видела?» «Что?» «Видела, как из корзинки ма-аленький гномик выскочил в красном колпачке? Вон в том углу спрятался…»

Я всем её россказням верила и, конечно, видела и маленькую Гавку, которая якобы живёт на нашей этажерке, за книжками, и гномиков в лесу, и всяких придуманных маленьких человечков. А в том, что игрушки и некоторые вещи по ночам оживают, разговаривают, что у них есть своя собственная жизнь, у меня и сомнений никаких не было. А потом всякие чудеса стали происходить и со мной…

И я прошу Марину Владимировну рассказать об этом подробнее.

Избач Маринка

Но, чтобы всё было наглядно и документально, попросила Марину Владимировну показать её трудовую книжку. И самая первая запись меня, признаться, удивила: «Приказ № 61 от 6 сентября 1956 г. 1. Принять Марину Владимировну Мельницкую на должность зав. Волохницкой избой-читальней».

Нежданное начало для будущей Волшебницы!

– Я поехала после школы в Москву поступать в МГУ на факультет журналистики, — объясняет ситуацию Марина Владимировна, — по стопам сестры, но меня не приняли, хотя я почти все экзамены сдала на «пять», получила одну «четвёрку». Тогда сестра мне и сказала: «Ты у нас и драмкружок, кружок по фото, да мне ещё и петь охота. Так что устраивайся работать в какой‑то сельский клуб поблизости. Помнишь, какая самодеятельность в Лешуконском была? Даже ты, маленькая, почти во всех концертах участвовала».

– И городская девочка из интеллигентной семьи оказалась в деревне?

– Поселили меня к тёте Дусе, которая на ферме работала дояркой, а муж её был заведующий фермой. В избе, как положено, большая русская печь, на которую я очень любила залезать и греться. Им на работу «ни свет ни заря», а я совершенно не знаю, что мне делать, с чего начинать? Изба-читальня — это действительно изба: сени, из которых попадают в большую комнату с печкой, только «голландкой». Есть ещё маленькая комната — библиотека и «зала», где киномеханик крутит кино. А по субботам-воскресеньям бывали танцы. Вот тогда я поняла, что самый нужный человек в деревне — это баянист: где музыка — там песни, танцы и пляски. И вообще, вокруг него жизнь кипит.

На танцах в моей «избушке», так её потом стали называть, играл баянист из воинской части. Кстати, около Волохницы тогда располагался штрафбат. Представляете, что за публика! Но эти кавалеры были нарасхват, и народу на танцах всегда — встать было некуда. Девки и жонки плясали, а бабки на лавочках у стенок сидели, всё высматривали, чтобы посудачить и здесь, и ещё дома.

Но я ведь пришла «культуру на селе поднимать», а не только замки на своей «избушке» открывать-закрывать да курильщиков из неё на улицу выгонять.

Начала с того, что подошла к куче маленьких ребятишек, которые на улице играли, и говорю: «А хотите, я вам буду сказки рассказывать?» Они захотели. Ну… так и пошло.

– А какие сказки вы им рассказывали?

– Да всякие! И те, что сама читала, и что сестра рассказывала и придумывала: про Шерлока Холмса, про привидения разные, которые в старинных замках живут. Мы ведь раньше в пионерских лагерях отдыхали и, когда спать уложат, такими историями обменивались.

Потом я стала разные книжки вслух читать. Народу уже собиралось столько — и ребят, и взрослых, — что в «избушке» моей еле помещались. А летом — рядом на брёвнах. Взрослые слушают, а руками какую‑то работу делают — вяжут, шьют, чинят что‑нибудь.

А эти разговоры, обсуждения потом! Жаль, что не записывала, уже некогда было — начались всякие, как бы сейчас сказали, «культурные проекты». Я уже подружилась со всеми — старыми и малыми, и ровесниками.

Что мы только там не придумывали! Наша концертная бригада объездила весь левый берег — это был колхоз-миллионер «Организатор». Пели, плясали, сами сочиняли частушки на местные темы. Проводили «ситцевые балы», «балы цветов», новогодние балы для взрослых и праздники для детей.

А ещё я, как и все, работала там, где надо было помогать — сено сгребала, картошку копала, деревья сажала… Летом особенно хорошо — и загорела дочерна, и получила потом на трудодни мешок картошки и целую бочку квашеной капусты.

– Не сожалели, что в МГУ не поступили?

– Нет, нисколько! Это была самая лучшая школа жизни. Я решила, что моё дело как раз — «культуру на селе поднимать». Вот тут сестра опять мудрым советом помогла — посоветовала подавать документы в Ленинградский библиотечный институт, сейчас университет культуры. Там только что открыли новый факультет — культпросветработы, шёл второй набор. Я решила, что мне надо учиться на дирижерско-хоровом отделении, чтобы потом, вернувшись в деревню, и хором руководить, и самой на каком‑нибудь инструменте играть.

Провожать к поезду меня вышла почти вся деревня. Да и я долго не могла оторваться от своей Волохницы. Мне в общежитие пачки писем приходили, а я на каждое письмо отвечала. На каникулы сразу туда. И мы снова что‑то придумывали.

Очень много мне дали эти люди в начале моей самостоятельной жизни.

Через одно рукопожатие с Пушкиным

И всё же в Ленинграде вчерашнему избачу пришлось привыкать к новой студенческой жизни.

– На нашем дирижерско-хоровом отделении все педагоги были из консерватории, — вспоминает то время Марина Владимировна. — Да и вообще, уровень преподавания был высоким, учиться было очень интересно. Например, литературоведение у нас преподавал Виктор Андроникович Мануйлов, доктор филологических наук, исследователь творчества Пушкина и Лермонтова. Он дружил с Максимилианом Волошиным и много раз бывал в его коктебельском доме.

Виктор Мануйлов устраивал нам встречи с Ираклием Андрониковым и другими интеллигентнейшими людьми. А меня и моего однокурсника, послушав наши стихи, записал на какой‑то семинар в Дом писателей. Вот уже там с кем мы только не встречались! Я увидела там и известную всем ленинградцам Ольгу Берггольц, и только начинающего тогда поэта Александра Кушнера. стихи которого полюбила на всю жизнь.

Александр Кушнер потом тоже приходил в наш институт с каким‑то никому не знакомым парнем. Мы смотрели на Кушнера, а он говорил: «Вы не на меня, а на него смотрите! Потом будете рассказывать, что стояли рядом». Это был Иосиф Бродский, будущий Нобелевский лауреат.

Также никогда не забуду свои впечатления от встречи с Константином Паустовским. Представьте: стоит на трибуне человек чуть выше её. Худощавый, очень загорелый, говорит негромко, без всякого актёрского пафоса. Но после трёх-четырёх фраз полностью завладевает вниманием. Я и до этого, что у него выходило, читала, а тут влюбилась окончательно и тоже на всю жизнь.

– Тогда от театра кукол вы были ещё далеки или он как‑то уже проявился в вашей жизни?

– Это тоже из разряда о «случайных неслучайностях». На первом курсе мы жили в общежитии в комнате на 17 человек. И вот кто‑то зашёл и сказал, что студентов бесплатно приглашают на спектакль в Большой театр кукол. Никто не пошёл, а я почему‑то пошла. А это был спектакль «Прелестная Галатея» Михаила Королёва, профессора Ленинградского института театра музыки и кино, основателя кафедры кукол. И я почувствовала тогда, хотя словами объяснить не смогла бы, что у театра кукол просто безграничные возможности. И я заболела театром кукол. Ну разве это не чудо? Чудом была и первая встреча с Булатом Окуджавой.

– А про Окуджаву можно подробнее?

– Снова же кто‑то в общаге позвал нас на встречу с редакцией «Литературной газеты». Последним представили молодого сотрудника с шапкой курчавых волос над высоким лбом.

– А это наш заведующий отделом поэзии, — сказал ведущий. — Он не только пишет стихи, но и поёт их под собственную музыку. Зовут его Булат Окуджава. Спел он «Я дежурный по апрелю» и ещё несколько песен. Тогда его никто не знал, а когда он приехал в Ленинград через год, на его концерте дежурила конная милиция — так много желающих было туда попасть.

Уже работая в Краснодарском театре кукол, написала текст песни к спектаклю. Там Рыжий Клоун поёт: «Я верю, всегда верю в чудо, и чудо приходит ко мне!» Вот и я тоже верю в чудо, и оно приходит ко мне до сих пор.

А я‑то еду на Сахалин!

– Насколько я понимаю, после института вы не вернулись в свою любимую Волохницу, где мечтали поднимать культуру. Почему?

– В Волохнице появились другие «подниматели культуры». А мы вчетвером решили поехать в Приморский край. Нас тогда привлекали уссурийские тигры. Я пошла первой и сказала об этом на комиссии. А на распределение к нам прилетел начальник Сахалинского управления культуры. Он спрашивает: «А зачем вам тигры? Давайте к нам, на Сахалин! У нас такие возможности…» И предложил задавать ему вопросы. Я спросила: «А купаться там есть где?» Он ответил: «А как же — целый Тихий океан». А зарплатой так никто из нас и не поинтересовался. И я потом стояла возле памятника Суворову, который находился рядом с институтом, смотрела на спешивших по своим делам людей, сочувствовала им — они и завтра здесь будут куда‑то торопиться. А я‑то еду на Сахалин!

– На поезде ехали, видимо, страну заодно посмотрели?

– Да, уже в дороге впечатлений было много. А из Хабаровска на Сахалин летели самолётом. И потом то, что ты на острове, как‑то сразу чувствуется. Это не тревожное чувство, но оно возникает само собой, как данность.

– А кем вы там работали?

– Мы все работали методистами в Южно-Сахалинском Доме народного творчества. А поскольку в годы учёбы в институте я выступала в составе студенческой концертной бригады, то меня назначили методистом по агитбригадам. И я чаще всех ездила в командировки, в том числе на Курильские острова, на Кунашир и Шикотан. Это были сказочные три года.

Потом была попытка поступить на сценарный факультет ВГИКа, замужество и год работы с мужем в Лешуконском Доме культуры. Оттуда — в Мурманск! Туда меня переманили заверениями, что сопки на Кольском полуострове не хуже, чем на Сахалине. И в Мурманске у меня началась совсем другая жизнь.

– Ведь именно там вы пришли наконец‑то в театр кукол?

– Но не сразу. Сначала я работала в Доме народного творчества, а потом в молодёжной газете «Комсомолец Заполярья», поэтому объехала весь Кольский полуостров. Потом родилась дочь. И я перешла работать на радио корреспондентом радиостанции «Атлантика». А ещё была руководителем клуба книголюбов при Доме книги. И вот оттуда меня переманили в театр кукол. Потом — Архангельск, работа с театральным кружком Дома пионеров в том самом здании, где сейчас наш театр. Также последовали Краснодарский и Удмуртский театры кукол. А потом снова Архангельск. Позвал меня сюда главный режиссёр Василий Дерягин. Вскоре он возглавил другой театр, а главным режиссёром стал Дмитрий Лохов. К этому времени я уже побывала на фестивалях в разных кукольных театрах страны. О Лохове неизменно слышала, что он кукольник от Бога!

Совы слетаются сами

Именно тогда началось становление Архангельского театра кукол, который мы все знаем. И это тоже продолжение истории чудес. Их так много, что они стали частью судьбы Марины Мельницкой, которая обрела здесь высокий титул Тётеньки с колокольчиком.

Но не только колокольчики, которых у неё множество, — атрибут волшебства. Есть ещё и совы. Они везде — дома, в театре, на чашках-кружках, полотенцах, подушках. А также в виде различных украшений из разных городов и стран — их больше трёх тысяч.

– Всё получилось как‑то само собой, — говорит она. — Подарили первую сову, очень симпатичную мягкую игрушку. Потом также кто‑то подарил вторую, третью. И понеслось! Теперь они слетаются ко мне отовсюду. Но если колокольчики нашли место в театре, то места для совиного участка в новом здании театра нет. Так и живут дома.

Марина Владимировна рассказывает, что в её совином блокноте записано, что эта птица привлекает удачу и защищает от невзгод. И является оберегом. И добавляет:

– Как же мне не быть после этого Волшебницей, или, как сказал один мальчик, феей, в которой живут сказки…