09.07.2017 19:05

«Свою первую операцию по трансплантации печени я сделал практически в коридоре»

Олег Руммо

Главный трансплантолог минздрава Республики Беларусь о проблемах пересадки органов, перспективах Архангельской медицины и… любви к Северу

Вконце июня в Архангельске состоялся Беломорский симпозиум врачей, посвящённый проблемам новых медицинских технологий. Одна из тем, которая обсуждалась на форуме – трансплантология. Но если в Архангельской области пока ещё только готовятся приступить к выполнению таких операций, то в Белоруссии пересадкой органов занимаются уже давно.

Олег Руммо – руководитель Республиканского научно-практического центра трансплантации органов и тканей, главный внештатный трансплантолог минздрава Республики Беларусь, заслуженный врач Республики Беларусь, доктор медицинских наук, профессор и гость «Правды Севера».

Медицинское чудо

– Олег Олегович, в 2008 году в Белоруссии была выполнен первая пересадка печени. А спустя девять лет Республика Беларусь занимает уже одно из ведущих мест в мире по выполнению подобных операций. Это что – медицинское чудо?

– Первая пересадка печени действительно произошла в 2008 году. Но, если говорить вообще о первой пересадке на территории республики, то это был сентябрь 1970 года – операция по трансплантации почки. К слову, в семидесятые годы белорусская программа по трансплантации почки была одна из самых успешных трансплантационных программ на советском пространстве. Но так получилось, что «развод», который произошёл в 1991 году, нам дался очень тяжело – связи, которые были с Москвой, Санкт-Петербургом, Киевом и другими крупными медицинскими центрами СССР, в одночасье перестали существовать. А связи, которые могли бы ориентировать нас на Западную Европу – их просто не было.

Плюс экономика страны переживала сложный период. Было не до развития высокотехнологичной медицинской помощи, стояла задача – просто выжить. В 2005 году наша страна среди стран бывшего СССР, которые занимались трансплантологией, находилась на предпоследнем месте.

– На предпоследнем?

– Да. Мы опережали только Молдову. Проигрывали Казахстану, России, Узбекистану, Украине. Про Прибалтийские страны я даже речи не веду… Осознавать себя где‑то на задворках серьёзной медицины – это плохо для врачей и вообще для всей системы. Но с этим можно ещё как‑то мириться. Куда страшнее, что огромное количество наших граждан либо оставались без этого вида медицинской помощи, либо вынуждены были бомбардировать письмами зарубежные трансплантационные центры и умолять принять их на лечение.

А вторая история заключалась в том, что если их брали на операции, то нужно было искать огромные деньги для того, чтобы за государственный счёт направлять их на это лечение. И таким образом, мы инвестировали не в здравоохранение своей родной страны, а в здравоохранение других стран. Конечно, с этим нельзя было мириться. И та история, которая начиналась с моим приходом, по сути действительно началась с 2008 года.

– Вы были автором той первой операции по пересадке печени?

– Да. Я со своей командой выполнил первую, и первую же успешную трансплантацию печени в Республике Беларусь в ночь со 2 на 3 апреля 2008 года. Пациент жив до сих пор.

– И в один момент вы стали знаменитым, поскольку все СМИ Белоруссии тогда обсуждали это событие.

– Случилось то, что случилось. Это был Год здоровья в республике. И произошло действительно знаковое событие. Через семь дней после операции нас принял президент страны. И было принято решение о создании Республиканского научно-практического центра трансплантации органов и тканей.

– Сколько было операций в год, когда вы начинали? Я читала, что не больше восьми. Так? А сейчас около 500?

– Сейчас более 500. В прошлом году мы впервые пересадили 502 органа. И если говорить о количестве трансплантаций на миллион населения, то наш показатель – 52,8. И, возможно, что республика Беларусь в этом году войдёт в двадцатку самых развитых трансплантационных держав.

– С предпоследнего места в СНГ – в двадцать топовых стран мира…

– Ежегодно Всемирная Организация Здравоохранения публикует ТОП-50 трансплантационных стран мира. В 2011 году мы начинали с 43-го места, потом перебрались на 28-е, потом на 26-е… Результаты этого года будут известны в сентябре. Но обидным остаётся то, что мы одни в этом списке. Я имею в виду, что уровень развития трансплантологии Республики Беларусь сегодня существенно выше, чем в других странах постсоветского пространства.

– Если в цифрах, то как это выглядит?

– Мы в четыре с половиной раза опережаем Россию, более чем в четыре раза опережаем Казахстан. Про другие страны говорить не приходится, так как разрыв ещё больше. И это всё действительно за восемь-девять лет работы. Лучшее доказательство того, что не боги горшки обжигают. И что правильная организация вопроса, рациональное распределение финансов и ставка на людей, которые хотят и могут работать, предоставление им определённого карт-бланша – это очень важно.

Если ты не сказал «нет», то ты сказал «да»

– Сколько лет было самому маленькому вашему пациенту?

– Четыре с половиной месяца. Такой возраст – нормальная мировая практика. И в России, в федеральном научном центре трансплантологии, тоже берут на операции малышей, начиная от трёх-четырёх месяцев. Дети вырастают, и эти маленькие фрагменты печени, которые мы пересаживаем, превращаются в полноценный орган. Если говорить о самом возрастном нашем пациенте, то ему было больше 70 лет.

– Если жителю Белоруссии нужна трансплантация, то как работает схема: куда обращается пациент, сколько ждёт своей пересадки?

– Система помощи в стране едина. Головной структурой является наш Республиканский центр. Во всех областных центрах, кроме Могилёва, открыты региональные центры трансплантации. Но мы и в Могилёве откроем в конце этого года.

Пациент встаёт в единый лист ожидания. Дальше всё зависит от того, существует для него живой донор или нет, а по нашему законодательству это может быть родственник первой руки – папа, мама, родной брат, сестра и никто больше. В своё время мы отмели дальних родственников, так боялись, что могут возникнуть финансовые вопросы, которые уничтожат программу. Но сейчас, когда общество привыкло к трансплантации, подумываем над тем, чтобы вернуться и к двоюродным родственникам. Так вот, если у пациента нет родственников, или эти родственники по каким‑то причинам не подходят в качестве донора, то используем органы умершего человека.

У меня есть опыт пересадки печени от восьмимесячного донора. Если умирает маленький восьмимесячный человек и его родители согласны на то, чтобы печень была пересажена другому такому же маленькому человечку….

– Это не тот случай, когда годовалая девочка отравилась бледной поганкой? Как тогда писали в СМИ – первая девочка на Земле, которая выжила после такого отравления.

– Да. Это именно тот случай. Кому придёт в голову накормить годовалого ребёнка грибами? Ужас наших славянских стран… Мы тогда не смогли спасти бабушку девочки, но ребёнка спасли. Это первый случай, но в нашей практике сейчас уже не единственный.

– Такой тонкий вопрос: согласие на пересадку… Если человек не согласен, чтобы его органы после смерти достались кому‑то другому?

– В Республике Беларусь Закон о трансплантации такой же, как в большинстве стран Европы. Основан на презумпции согласия. Эта правовая норма действует и в России. Если ты не сказал «нет», то ты сказал «да». Но в нашей стране уже больше четырёх лет существует регистр, включающий в себя информацию абсолютно обо всех белорусах, которые ни при каких условиях не согласны стать донорами. В этом регистре 2300 человек. Много это или мало на 9,5 миллионов белорусов… Более того, могут отказаться и родственники.

К слову, в маленьком городе мы чаще получаем согласие, чем несогласие. Потому что все друг друга знают. И если человек, который жил рядом болел, а потом, после пересадки, вдруг выходит на пробежку… Вопрос несогласия – синдром большого города, когда человек сам себе хозяин, брат, а все остальные – конкурентная среда.

– Мне кажется, что речь ещё и о доверии к медицине в целом…

– Именно так. Уровень развития трансплантологии в стране, безусловно, отражает степень доверия к медицине. Если общество не доверяет, а причины могут быть разные, то какой бы вы закон о трансплантологии ни принимали, как бы ни пытались продвинуть это направление – оно не будет продвигаться. Трансплантология – своеобразная выжимка высоких технологий, с одной стороны, а с другой – отрасль медицины, которая находится на острие взаимоотношений с обществом. Потому что на одной чаше весов – смерть близкого, а на другой чаше – спасение такого же близкого. И каждый может быть как потенциальным донором, так и потенциальным реципиентом. Именно на этом взаимоотношении и строится доверие либо недоверие общества к медицине.

Железобетонное условие – орган бесплатен

– Истории о «чёрных» трансплантологах, продаже органов – это тоже не добавляет светлых красок.

– Условие, которое должно быть железобетонным, – орган бесплатен. Орган не стоит ни копейки. Вы можете заплатить за работу хирурга, медикаменты, расходные материалы, за свет, за газ – за всё что угодно, но за орган вы не платите ни копейки. Если орган чего‑то стоит – это криминал. И это категорически нельзя. Но, действительно, есть страны где нет юридических норм, которые бы запрещали продажу органов. И если, наверное, сложно осудить человека, который продал часть своей печени или свою почку, то должны быть механизмы, которые привлекали бы к уголовной ответственности покупателей и организаторов. Важно с этим бороться и развивать трансплантологию у себя в стране так, чтобы минимизировать спрос на криминальную трансплантацию.

– Сколько пациент в Белоруссии ждёт свой орган?

– Ожидание почки для граждан республики – меньше года. Лист ожидания на пересадку почки в прошлом году впервые сравнялся с количеством выполняемых операций. Сегодня 350 жителей Белоруссии стоит в листе ожидания на пересадку почки. Мы ежегодно выполняем около 400 таких операций.

– Пациент что‑нибудь платит за операцию?

– Нет, в Республике Беларусь медицинская помощь абсолютно бесплатная. Более того, республика находится в достаточно привилегированном положении перед странами бывшего СССР – у нас нет квот.

– Подождите, как это – нет квот?

– Вот так. Пациенту не надо выбивать себе квоту, поскольку, согласно нашему законодательству, любой, даже самый дорогостоящий вид медицинской помощи гражданину страны оказывается бесплатно при наличии показаний.

– Приезжают ли к вам иностранные пациенты?

– Существует заблуждение, что операции по выполнению трансплантации органов иностранцам запрещены. Это неправда. Они не приветствуются в силу двух причин. Первая: нужно обеспечить этим видом медпомощи своих граждан. Вторая: если мы будем брать на себя ответственность за другие страны, то в этих странах просто не будет развиваться медицина. Поэтому такие операции выполняются при определённых условиях. По нашему законодательству – это до десяти процентов операций. Решение принимает министерство здравоохранения республики. Но есть одно главное условие – операция выполняется тогда, когда нет белорусского реципиента. Приоритет за жителями республики остаётся незыблемым.

– Но я не могу не спросить про известного израильского пациента… Это ведь в вашем центре была сделана операция бывшему главе израильской политической разведки Моссад?

– Да. В октябре 2012 года. Так получилось, что по разрешению нашего правительства, лично президента страны, к которому обратились его израильские коллеги, я выполнил операцию по трансплантации печени Меиру Дагану.

– По сути, вы подарили ему ещё четыре года жизни…

– Случай этот широко обсуждался в мире, но для меня как врача он ничем глобальным не отличался. Это был просто пациент.

– А почему операцию не сделали в Израиле?

– Дагану было 67 лет, а в Израиле подобные операции людям старше 65 лет тогда не делали. В итоге они потом поменяли этот закон. Но тогда сделать исключение не могли. Обращались в Америку, Францию, но так получилось, что в Белоруссии операцию могли сделать быстрее.

Когда‑нибудь человеку пересадят и голову

– Выращивание органов искусственным путём. Как с этим обстоят дела в Белоруссии?

– Так же, как во всём мире. Это пока наполеоновские планы и направления, которыми мы занимаемся. Ключевое слово – «занимаемся». Но я надеюсь, что это произойдёт в ближайшие 20 лет. Впрочем, не нужно строить иллюзии, что это сразу решит проблему. На первых порах это будут чрезвычайно дорогостоящие технологии. И только потом, возможно, они станут доступны.

В общем, надо работать, объединять усилия с другими странами, создавать программы в рамках союзного государства России и Белоруссии.

– Мечта про пересадку человеческой головы, о которой сегодня тоже так много говорят. Ваше мнение?

– Я буду рад, если подобная операция состоится. Думаю, завтра или через десять лет, но это произойдёт. Но, с моей точки зрения, здесь надо рассматривать даже не медицинских вопросы. Мы должны обсуждать аспекты социальные.

– Ваш центр много занимается пропагандой трансплантационных знаний на территории бывшего СССР.

– Это так. Первые операции по трансплантации печени в Казахстане выполнены нами. Мы выполнили и первые операции по трансплантации почки детям в Кыргызстане. Немало сделали для обучения специалистов Грузии, Молдовы…

– России?

– Из России тоже многие приезжают. Но не потому, что не могут у себя научиться. Ездить надо, чтобы изучать мировой опыт. И, конечно, ездить не только в Белоруссию. И мы ведь перенимали опыт России. Более того, наши трансплантационные университеты были здесь, первые стажировки связаны с легендарными российскими трансплантологами. Это колоссальный опыт. Да и кто будет дружить, если не мы?

– Сегодня в Архангельске много говорят о проведении операций по трансплантации. И не только говорят – специалисты готовы. Как вы оцениваете наши возможности?

– В прошлом году хирурги Первой городской больницы Архангельска Дуберман и Поздеев были в нашем центре. Потенциал и перспективы у трансплантологии в Архангельской области, безусловно, есть. Я вижу команду, вижу, что у врачей глаза горят. И, конечно, их надо поддержать. Поскольку это ведь не только Дуберману и Поздееву надо, а необходимо всем жителям области.

Безусловно, долг и прямая обязанность руководства вашей медицинской отрасли, руководства региона – помочь таким специалистам. На самом деле это не так дорого стоит – медицинские дивиденды окупятся с колоссальной отдачей. К слову, я свою первую операцию по трансплантации печени сделал практически «на коридоре». Деньги, оборудование и прочая мишура не стоят ничего, если не будет квалифицированной команды, желающей работать. А у вас, повторю, такая команда есть.

– Олег Олегович, немного о личном. Расскажите, пожалуйста, о своей семье. Почему вы выбрали медицину? Или, может быть, медицина выбрала вас…

– Я представитель классической советской семьи, где дети идут по стопам родителей. Отец – хирург, мама – педиатр. Всю жизнь они проработали в небольшом районном центре. Поэтому я как человек, который вырос в стенах Слуцкой ЦРБ, себе другой судьбы не видел.

Моя жена, кстати, тоже врач. Её родители врачи. А вот дочь… Все попытки мои, супруги, бабушек с дедушками не смогли наставить её на путь истинный. Человек сказал: «Медиков в нашей семье достаточно». И проявил самостоятельную позицию, с которой нам всем пришлось смириться. Сейчас дочка учится в магистратуре, в МГИМО. Будет юристом, специалистом по европейскому праву.

– Вас недавно избрали в Совет Республики Национального собрания Беларуси. Но вы работаете там в комиссии по международным делам и национальной безопасности, а как же медицина?

– А медицина – это и есть одна из важнейших составляющих национальной безопасности любой страны. Поэтому я там и тружусь. Благодарен, что меня избрали. А не избрали бы, то всё равно работал бы. Для меня это важно – иметь возможность реализоваться, помогать своей стране. Мы очень много говорим сегодня о скрепах, о национальной идее. Но простая человечность, жизнь по человеческим правилам, когда ты стараешься воспитывать своих детей, на работе делать хорошо то, что умеешь, когда приносишь пользу – это и есть главная скрепа, которая заложена в человеческую природу, а остальное всё – наносное.

– На Русском Севере вы впервые? Это правда, что мечтаете побывать ещё и на Соловках?

– Ну, это, наверное, мечта любого человека. Для меня Соловки всегда ассоциировались с какой‑то православной духовностью, православной силой. Это и пример человеческого мужества, стойкости.

А на Север я действительно хотел попасть всегда. Возможно, это что‑то из детства. Помните, Каверин, «Два капитана»? Времена, когда люди не думали о том, у кого какие и машины, а были одержимы благородной идеей – защищать Родину, осваивать страну. Были влюблены в красоту суровой природы…

– В Архангельске в этом году очень холодное лето.

– Да. Эти восемь градусов, которых сейчас в Европе нигде нет… Такая своего рода экзотика. Но у меня из окна гостиницы видна Северная Двина. И она прекрасна.

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Наталья ПАРАХНЕВИЧ Фото Артёма Келарева