Так он же памятник!
Вот только узнали они об этом весьма оригинально: год назад, пока хозяев не было дома, кто‑то забрался во двор и прикрутил на фасад табличку «Дом К. Ф. Буланова, первая четверть XX века».
Мечты о доме
Ещё в 1999 году пенсионеры Нина и Владимир Меньшуткины продали дачу под Новодвинском и купили в деревне Соснино Холмогорского района старый дом.
Нина Меньшуткина
– Это была мечта мужа, – признаётся Нина Яковлевна, – большой деревенский дом с русской печкой, где всё время пахнет свежей выпечкой и звучат детские голоса внуков.
Дом, который выбрали пенсионеры, действительно был большим, посреди деревни, тянувшейся вдоль берега реки. Вот только заброшенный. Местные поговаривали, что когда‑то давно здесь жил дед – знатный мастер, карбасы шил да сани мастерил. Отец его и срубил эту избу «сапогом»: настоящую, северную, ладную. После его смерти изба перешла к родственникам, которым, увы, не приглянулась. Так и стоял дом без хозяина с потухшими окнами. Со временем от суровой деревенской монументальности не осталось и следа: стены обветшали, крыша прогнила, поветь и вовсе обвалилась. В таком состоянии дом и купили Меньшуткины.
– Я когда первый раз в дом зашла, испугалась, – рассказывает Нина Яковлевна. – Там ведь рыбаки ночевали, печь топили тем, что попадалось под руки. Доски от стен отдирали, крыльцо полностью разобрали на дрова, оконные рамы и двери сожгли. Трубы у печей были разбиты, потому все комнаты задымлены. Я тогда на мужа посмотрела чуть ли не плача, а он мне говорит: «Не переживай, заново отстроим и спасём!»
Потолок и стены пришлось оттирать от копоти вручную
Спасали дом Меньшуткины всей семьёй. Из Архангельска привезли бригаду, которая вместе с хозяевами по брёвнышку разобрала обвалившуюся и практически сгнившую поветь, подняли завалившийся на бок дом, отремонтировали крышу, перебрали и восстановили три печи, заменив печные трубы.
– Балясины для балкона на мезонине я специально заказывала в Архангельске, – рассказывает Нина Яковлевна, – а рамы для окон по всем знакомым собирали, деревенские тоже подсобили: у кого что лежало в сараях. Дочка с мужем помогали стены и потолок оттирать. Все декоративные элементы на потолке мы сохранили. Я ведь сама выросла в деревне в Виноградовском районе. Знаю, что у каждого дома свой характер. Поэтому хотелось сберечь то, что возможно. Муж у меня сварщиком был по профессии, но очень дельный: сам и проводку делал, и печи ремонтировал, и мебель мастерил, забор ставил и декоративные элементы на фасаде дома восстанавливал. Представляете, по одному, трепетно и скрупулёзно сидел, выпиливал, обтёсывал, красил и прикреплял.
Дом, словно вновь почувствовав руку мастера, начал постепенно преображаться. В полную силу «заговорила» русская печь, как и мечтали пенсионеры, комнаты наполнились ароматами пирогов и детским смехом трёх внучек, которые с удовольствием гостили в деревне практически всё лето. Да и родственники приезжали: бывало, до 20 человек в доме собиралось. Но в 2006 году в семье произошло горе: заболев, скоропостижно умер хозяин дома Владимир.
– Он мне перед смертью завещал дом не бросать, не продавать, сохранить и продолжить восстанавливать, – сквозь слёзы вспоминает Нина Яковлевна. – Я этот наказ выполнила, но если бы я знала, как дальше дело обернётся…
А на снегу следы чьи‑то
В ноябре 2017 года Нина Яковлевна с семьёй приехала в деревню на выходные, чтобы забрать из погреба картошку. Подошли к забору – и замерли.
– Смотрим, а на снегу по двору следы обуви чьи‑то, – рассказывает она. – У нас замка‑то нет, только щеколда на калитке. Перепугались, думали, ну всё, дом обнесли. Присмотрелись, а на стене табличка прикручена: «Объект культурного наследия регионального значения. Памятник градостроительства и архитектуры. Дом К. Ф. Буланова, первая четверть XX века». Я аж дар речи потеряла: как памятник? Какой такой Буланов? Нам бы полицию вызвать, ведь частная собственность…
Как позже выяснилось, подобная табличка появилась и на соседнем доме. Оказалось, северные избы входят в ансамбль «Комплекса застройки» и охраняются государством. Памятниками они были признаны ещё в конце девяностых годов прошлого века. Соответствующее постановление администрации Архангельской области вступило в силу с момента его вынесения в августе 1998 года, вот только официально опубликовано было лишь спустя двенадцать лет, в 2010 году.
– Я сразу все документы подняла, – говорит Нина Яковлевна. – Но ни в договоре покупки дома от 1999 года, ни в переоформленных после смерти мужа и вступления в права наследования документах от 2006 года нет информации, что дом‑то, оказывается – памятник! Получается, что когда мы дом покупали, о его статусе знали только те, кто вносил его в реестр памятников.
В областной государственной инспекции по охране объектов культурного наследия, куда обратилась Нина Яковлевна, пояснили, что, несмотря на этот факт, федеральное законодательство исходит из приоритетности статуса памятника истории и культуры. Другими словами, вне зависимости, фигурирует у собственника в бумагах обременение или нет, памятник подлежит безусловной охране. И, соответственно, накладывает на собственника определённые обязательства. Например, чтобы дальше ремонтировать дом, хозяйке необходимо провести историко-культурную экспертизу, разработать проектную документацию и согласовать её с инспекцией. А сами работы должны выполнять уже не дочь с зятем, а компании, имеющие лицензию на реставрацию.
– Я когда всё это узнала, за голову схватилась, – говорит Нина Меньшуткина. – Окна в доме срочно менять надо. Всё продувается, а внучки приедут. Мне в следующем году 70 лет исполнится, а я специально на работу вышла, чтобы денег скопить. А тут мне говорят, что никаких пластиковых рам, только аутентичные деревянные. Мне на дом их 19 штук надо. Где же деньги такие взять?!
Здесь шили карбасы
В открытых источниках о памятниках деревни Соснино информации мало. В администрации Холмогорского района нам пояснили, что всего на территории муниципалитета более 100 памятников регионального значения, из них 14 объектов – это жилые дома, в том числе и два дома в деревне Соснино. В паспорте дома Буланова написано, что под госохрану изба принята без балкона на мезонине, с «упрощёнными декоративными элементами» на фасаде и «лепными розетками на потолке». Информацию о личности самого Буланова и вовсе не удалось найти. Правда, в администрации МО «Кехотское» нам подтвердили, что дом, действительно, назван в честь мастера.
– Калина Фёдорович Буланов в этом доме шил карбасы, – рассказывает Надежда Уткина, глава муниципального образования «Кехотское». – Мастерская находилась в пристройке. А сам по себе дом – это традиционная северная крестьянская изба с примыкающими буквой «Г» хозяйственными помещениями.
Изба-глаголь, получившая наименование по букве в церковнославянском алфавите, – это типичный представитель северной деревни не только в Холмогорском районе. Таких сохранившихся объектов на территории всего региона не так уж и много. Комментируя ситуацию, представители всех уровней власти признаются – всё дело в финансировании.
– Работа по сохранению объектов культурного наследия у нас не выстроена по причине недостаточного финансирования, – поясняет в своём ответе глава МО «Холмогорский район» Наталья Большакова. – Поэтому большое количество утраченных объектов, восстановление и реставрация которых невозможны: часть жилых домов, амбаров, крестов и колодцев.
При этом глава поясняет: несмотря на то что объект утрачен, исключить его из реестра памятников проблематично. Этот факт в полной мере ощутила на себе и Нина Меньшуткина. После того как на её доме появилась табличка, она пытается доказать, что от памятника в избе осталась разве что лепнина на потолке. Ведь даже поветь, примыкающую «глаголем», сохранить в первозданном виде не представлялось возможным – её просто заново построили, причём по‑другому.
Исключить любой ценой
Попытки оспорить статус памятника по объектам, находящимся в частной собственности, в судебной практике были. Жительница Каргополя в 2012 году дошла даже до Верховного суда РФ. По её мнению, доставшийся в наследство деревянный жилой дом, расположенный на набережной реки Онега и зарегистрированный как памятник второй половины XIX века «Дом А. Н. Баранова», на деле таким не являлся. Исторических фактов проживания в доме до революции купца Баранова нет, а ветхость дома, разрушение его оригинальных элементов в результате многолетнего ненадлежащего содержания не позволяет считать его памятником в прямом смысле. Однако суд остался непреклонен: историческая принадлежность дома тому или иному лицу сама по себе не исключает его архитектурной ценности, а архитектурная ценность, даже ветхая, подлежит безусловной охране. По мнению юриста Максима Карельского, шансов оспорить решение о признании дома объектом культурного наследия, сегодня фактически нет.
По закону объект может лишиться статуса памятника только в случае его полной физической утраты или утраты им историко-культурного значения. В любом случае необходимо проведение экспертизы. Сегодня в России вряд ли найдётся эксперт, который возьмёт на себя такую ответственность. Да и сам процесс исключения памятника из реестра требует нормативного акта правительства РФ.
Сквозь слёзы Нина Меньшуткина признаётся, что ни на проведение экспертизы, ни на проведение ремонтно-реставрационных работ денег у неё нет.
– Да и вряд ли когда мы их сможем заработать, – говорит она. – Мне скоро семьдесят лет, дочке с зятем троих детей поднимать. Смириться и бросить дом на произвол судьбы умирать, как сделали до нас его прежние владельцы?! Вот только мы двадцать лет его восстанавливали, а нам не то что «спасибо» не сказали, втихаря во двор залезли. Может, поговорили бы с нами, и отношение наше бы поменялось. А пока вместо гордости – чувство безысходности. Что‑то не так в этой системе…
– Федеральный закон о сохранении памятников истории культуры, с одной стороны, вещь очень правильная. Это наше наследие. Но с другой – есть несколько нюансов, которые на данный момент его полностью нивелируют.
Согласно закону каждый собственник несёт полную ответственность за сохранение памятника, поэтому все вопросы его ремонта или реконструкции должен осуществлять через специалистов-экспертов.
Другими словами, если потекла крыша, я должен сначала пригласить специалиста, который напишет проект, потом дождаться реставратора, который закроет эту дырочку на крыше. Весь этот процесс – колоссальное время. А крыша‑то течёт! Старые деревянные конструкции обычно быстро впитывают в себя влагу, начинается процесс гниения.
Второй момент – это колоссальные деньги. Стоимость услуг таких специалистов не в два, а иногда и в сотни раз выше. Вот и получается, что, с одной стороны, ты как собственник обязан памятник сохранить, а с другой – не имеешь права или финансовой возможности предпринять меры для его сохранности. В любом случае, с точки зрения закона, ты преступник.
Я считаю, что акценты в законе должны быть другие: преступление – не предпринять всех необходимых экстренных мер по спасению памятника. То есть если крыша течёт, залезай и ремонтируй сам, а потом уже приглашай специалистов.
И, пожалуй, самый главный нюанс. В законе прописано, что все затраты, которые понёс собственник по содержанию и реконструкции памятника архитектуры, компенсируются государством. Но это положение не работает, ведь каждый год на уровне Государственной Думы при принятии бюджета эту статью расходов вычёркивают. Но ведь в этом сама суть закона. Почему человек должен нести колоссальные затраты, которые требует закон, а государство ему ничего не компенсирует?!
Памятник – это наследие всех, а ответственный за это – собственник. Вот и получается, что закон, призванный сохранять наше наследие, по сути, сегодня является главным могильщиком наших памятников.
– В центре нашего проекта – идея развития территории на основе культурно-исторических ресурсов, в том числе и памятников градостроительства и архитектуры. Собственники домов-памятников осознают важность и нужность сохранения наследия, духа старого Каргополя. Но зачастую не знают, как это сделать. Есть разница между просто историческим зданием и объектом культурного наследия. Федеральный закон о сохранении памятников – это прекрасный закон, потому что без него мы ничего не сохраним. Но это очень высокие расценки: экспертизы и проекты стоят дорого. Ведь даже организаций, имеющих лицензию на проведение проектных работ и экспертиз, в Архангельской области нет. Поэтому единственный выход сегодня – эта работа с привлечением благотворительных фондов и волонтёров. Но волонтёров профессиональных, которые будут работать под руководством специалиста.
