Детский омбудсмен Архангельской области: Что делать, если школьница сбежала к тридцатилетнему мужчине...

Региональный уполномоченный по правам ребенка появился в Архангельской области пять лет назад.

С какими проблемами за это время приходилось чаще всего сталкиваться детскому правозащитнику региона? И как, вообще, в области обстоят дела с правами детей? 

Ольга Смирнова– Проблемы и ситуации очень разные, – констатирует уполномоченный при губернаторе Архангельской области по правам ребенка Ольга Смирнова. – Количество обращений, поступающих к нам, растет. Если в 2011 году было 364 обращения, то в 2014-м уже 1355, в 2015-м – 1428...

– А с чем, по вашему мнению, связан такой рост? 

– Во-первых, о нас узнали. Узнали о том, что появилась новая структура, которая занимается вопросами защиты прав и интересов детей. Во-вторых, северяне, на мой взгляд, стали более ответственно подходить к отстаиванию своих прав и прав детей.

Это, конечно, большой плюс. Но, с другой стороны, рост обращений – определенный показатель того, что где-то на местах имеют место быть серьезные недоработки. Причем в значительной степени это касается и разъяснения законодательства. Как правило, таких обращений приблизительно одна треть.

– А на что чаще всего жалуются уполномоченному? 

– Жилищный вопрос стабильно занимает первое место по обращениям. При рассмотрении обращений видишь, что семья порой не владеет элементарной информацией. Например, не знают о том, какие документы необходимо собрать, чтобы встать на учет нуждающихся в предоставлении жилых помещений по договорам социального найма Не знают, вообще, имеют ли они на это право… 

– Но это опять про необходимость разъяснять законодательство? 

– Да. Такие вопросы могли бы решаться и без вмешательства уполномоченного. Но и ситуаций, связанных с нарушением жилищных прав детей и семьи в целом, тоже, к сожалению, достаточно. На втором месте по жалобам – внутрисемейные проблемы. 

И это, пожалуй, самый сложный блок обращений, который я разделила бы на две группы: когда право ребенка нарушается внутри самой семьи и извне. Речь идет о конфликте супругов, разводах и, как следствие, нарушении права ребенка на общение с одним из родителей, с родственниками. К сожалению, имеют место быть и случаи жестокого обращения, оставления в опасности, насилия. Иногда ребенка в прямом смысле приходится спасать.

– Вы сейчас говорите об изъятии ребенка из семьи? А часто ли принимаются именно такие решения? 

– Эти вопросы находятся на особом контроле. И могу уверенно сказать, что каких-либо «перегибов» за последнее время здесь нет. Раньше действительно были случаи, когда я выходила в суд с одним мнением, а органы опеки – с другим. Сейчас подобных разногласий все меньше. И за два последних года, если и возникал вопрос об изъятии ребенка, то, как правило, ситуация была такой, что иначе поступить было невозможно.

– Социальных сирот становится меньше? 

– К сожалению, явной динамики нет. Но все службы стараются сохранить биологическую семью для ребенка, если видят, что с семьей можно работать, что есть ресурс. Но иногда попытки оказываются тщетными. И важно вовремя почувствовать этот момент, чтобы еще больше не усугубить ситуацию.

– Вам ежедневно приходится исследовать множество дел, но было ли в минувшем году какое-нибудь дело, которое вас, как уполномоченного, особенно взволновало? 

– Подобных примеров много. Но, конечно, особенно тревожат ситуации, когда понимаешь, что от твоей реакции может зависеть жизнь ребенка. Например, в один из вечеров раздался звонок, – звонили мне на мобильный телефон. Незнакомая женщина сообщила, что по такому-то адресу мама постоянно оставляет трехлетнего ребенка одного. И вот сегодня она опять ушла... В итоге все факты подтвердились. Маму забрали прямо из бара и привезли домой.

– И что было дальше? 

– Семья попала в поле зрения органов системы профилактики.

– Ребенок остался в семье? 

– Да. Сейчас с этой семьей работают специалисты. Опять же в конце прошлого года был звонок – мать и отец злоупотребляют алкоголем, а у них новорожденный малыш. И человек, который позвонил мне, с ужасом говорит, что не уверен, а жив ли вообще ребенок... Естественно, бросаешь все и полностью погружаешься в ситуацию. Потому что медлить нельзя – от того, как быстро ты сработаешь, зависит очень многое.

– А сами дети вам звонят? 

– Звонят. Например, в декабре, перед Новым годом позвонил мальчик-подросток. Сказал, что не пошел в школу и находится на чердаке… И по тому, как он говорил, по его эмоциональному состоянию я поняла – нужна помощь. Больших трудов стоило выяснить, как его зовут, где он живет. Но я понимала, что просто обязана его разговорить. Хотя мысль при этом была одна, – только бы не отключил телефон... В результате мы подружились с этим мальчиком. Мне удалось выяснить, где живет несовершеннолетний, и мы выехали к нему.

Конфликтную ситуацию в семье удалось разрешить. К работе с семьей были подключены все службы, в том числе психологи. С мамой теперь мы на связи. И мама-то, кстати, оказалась совсем неплохой. Просто произошло недопонимание между ребенком и взрослым. А это подросток, все чувства обострены.… 

– Подростки, убегающие из дома, – это тоже головная боль уполномоченного? 

– К сожалению, такие обращения бывают тоже, разбираемся. И все случаи и причины ухода – разные.

Например, обратилась мама – ее четырнадцатилетняя дочка ушла из дома. Причем ушла к взрослому тридцатилетнему мужчине. И мама, как ни старалась, не могла возвратить ее. Девочка отказывалась. Мама уже и в полицию обратилась, просила возбудить уголовное дело. Но дочь не согласилась проходить судебно-медицинскую экспертизу. И в возбуждении уголовного дела было отказано. Пришлось нам вмешиваться и обратить внимание правоохранительных органов на то, что ситуация в семье является критической и требует незамедлительного вмешательства...

– А не станет ли такая ситуация нормой, если примут закон о ранних браках, из-за которого в прошлом году было столько шума? 

– Это совершенно разные ситуации. И если говорить о проекте областного закона, который в исключительных случаях разрешает вступать в брак с 14 лет, то там, безусловно, есть моменты, которые надо обсуждать… 

Я запросила практику других субъектов, в которых эти законы работают еще с 1990-х годов. Вологодская область, в частности. Там раньше в год рассматривали до 120 таких постановлений. А уже в 2014 году по Вологде подготовлено всего 13 постановлений, на октябрь 2015-го – 6. То есть количество ранних браков не увеличилось, а, наоборот, стало меньше. Такой закон – это как исключение из правил, а не как норма.

– Наверное, самые тяжелые дела в практике уполномоченного это те, которые связаны с гибелью детей.

– Когда дети сами принимают решение уйти из жизни – таких случаев, вообще, быть не должно. Но, к сожалению, они есть. И это ужасно. Нам всем надо больше внимания уделять своим детям. Быть ближе к ним, любить их, помогать во всем… Конечно, дичайшие случаи, когда родители сами убивают детей. Когда выбрасывают на улицу новорожденных... Это за гранью понимания. Почему мы стали такими? Почему такие жуткие вещи происходят у нас в обществе? Никогда не забуду случай, который произошел в самом начале моей работы.

В одном из районов погибла четырехлетняя девочка, в отношении которой сожителем матери было совершено насилие, а затем мать ее избила. Девочка поступила в больницу с травмами, несовместимыми с жизнью. И когда мы уже после трагедии стали разбираться, выяснилось, что на семью никто раньше не обращал внимание.

Хотя сама мать – выпускница детского дома, нигде не работала. Ребенок от случая к случаю ходил в детский сад. Родной отец девочки погиб от передозировки наркотиков… Но семья выпала из поля зрения всех служб профилактики, а ребенок – погиб. Этот случай глубоко потряс меня, и мы должны сделать все, чтобы подобная трагедия никогда не повторилась.