Насилие – вирус, который не знает ни чинов, ни сословий, говорят психологи. Чаще всего от домашнего насилия страдают женщины и дети
Почему побои, полученные в семье, по закону не считаются преступлением? Куда бежать, если вы попали в ловушку насилия? Разбираемся вместе с Ольгой Бобрецовой, директором региональной автономной некоммерческой организации поддержки инициатив «Новый взгляд».
– Независимая международная правозащитная организация Human Rights Watch не так давно проводила исследование по поводу проблемы домашнего насилия в России. Эксперты организации приезжали и в Архангельскую область, – говорит Ольга Бобрецова. – Мы не только поделились с коллегами своими данными, но и пригласили на эту встречу женщин, которые пострадали от домашнего насилия, чтобы они рассказали о своём видении проблемы. В результате исследования был опубликован доклад, который наглядно показал, что декриминализация побоев, а закон об этом, напомню, был принят в России в 2017 году, не только не улучшила ситуацию, но и кардинально ухудшила.
– Речь об отмене уголовной ответственности за так называемые «первые» побои в отношении членов семьи?
– Да. Обидчики почувствовали безнаказанность, а пострадавшие – незащищённость. Доводить дела о домашнем насилии до суда тоже стало труднее. При этом официальная статистика отличается от статистики независимой – случаев насилия больше, чем обращений за помощью.
– Пострадавшие молчат, наверное, не только из‑за собственного страха.
– Причин бессловесности много. Муж ударил «первый раз» – это трактуется как административное правонарушение. Наказание – штраф. Но если насилие не остановить, может произойти более страшное преступление. Вспомните жуткий случай с москвичкой Маргаритой Грачёвой, которой муж-садист отрубил руки, после того как она обратилась в полицию. В Архангельской области женщины также боятся своих мужей-тиранов. Обратится женщина за помощью, а что дальше?
– Участковый придёт с проверкой. Но пострадавшая и агрессор часто живут на одной территории…
– Да. И некуда деться. Мы, конечно, работаем с сотрудниками полиции. Пытаемся объяснить, что насилие – это не просто «семейный конфликт», а преступление. Проводить работу необходимо как с пострадавшими, так и с агрессором. Но по опыту могу сказать, что не все полицейские компетентно подходят к решению этих проблем. Мы порой сталкиваемся с тем, что подросток вызывает полицию: «Маму избивают»». И слышит в ответ: «Что ты тут устроил? Понимаешь, что сейчас тебя заберут в детский дом?» Подросток получает опыт: «Я беззащитен».
– Общественное мнение тоже не всегда на стороне пострадавших: «А куда она раньше смотрела? Где были её глаза, когда замуж выходила?»
– Насилие нельзя предугадать, как нельзя заранее предугадать, например, игроманию, злоупотребление алкоголем… Опять же, из опыта могу сказать, что сталкивалась с очень уважаемыми людьми, которые дома превращались в тиранов. Насилие – не только побои, это система отношений в целом: экономический контроль, психологическое насилие, манипулирование детьми…
– Если в течение года зафиксирован повторный случай насилия – это влечёт уголовное наказание. Но вы сказали, что до суда довести дело всё равно непросто. Почему?
– Потому что это частное обвинение. А частное обвинение от публичного отличается тем, что пострадавшая сторона должна сама собрать доказательную базу. И в суде защищать себя тоже сама. А обвиняемый при этом имеет право на бесплатного адвоката. То есть парадокс – статистика преступлений растёт, а защищать избитую женщину никто не торопится.
– Если пострадавшая сама молчит, но скандалы слышат соседи. Или, допустим, пострадали дети.
– Законодательно закреплено, что сигнал о совершении насилия могут подавать не только органы профилактики, но и граждане. Кроме того, термин «жестокое обращение с ребёнком» подразумевает как действия, так и бездействие взрослых. То есть это вопрос уже к нашей гражданской позиции.
Как реагируем мы, когда видим, что родители грубо трясут на улице ребёнка или муж «воспитывает» жену? Чаще ведь проходим мимо, успокаивая себя: «Чужая семья – потёмки. Бьёт – значит любит…» И по сути, поощряем насилие.
Многое зависит и от компетенции тех, к кому потерпевшая обращается за помощью. Допустим, приходит к доктору пациентка с разбитой переносицей. И по характеру травмы видно, что это – результат насилия. А ей говорят: «С лестницы упала? Так и запишем…» Я много раз сопровождала клиентов – человек, который подвергся насилию, настолько подавлен, что иногда не в силах говорить, не знает, куда ему идти за помощью.
Например, выбита челюсть, а женщина едет в травмпункт. Высидит в очереди несколько часов и услышит: «Не туда приехала. Надо в стоматологию». Да она никуда уже не пойдёт. У неё ресурсы иссякли.
В декабре прошлого года мы проводили в Архангельске семинар с полицейскими, участковыми уполномоченными, инспекторами по делам несовершеннолетних. И сотрудники в один голос говорят, что из‑за декриминализации побоев у насильников развязаны руки. Статистика подтверждает: семейное насилие выливается в более тяжкие преступления.
– А какова, кстати, статистика по Архангельской области?
– Больше 600 телесных повреждений, полученных в семье, в среднем зафиксировано за год у женщин. Больше 400 из этих повреждений нанесены мужем либо сожителем.
– Убежища для пострадавших от насилия в Архангельске по‑прежнему нет?
– Нет. Есть в Вельске, но и там всего несколько коек при реабилитационном центре. Если женщина имеет в Архангельске стабильную работу, дети ходят здесь в школу, то как бежать в Вельск?
– В прошлом выпуске «Правды Севера» мы рассказывали историю семьи, которая убежала из Мурманска в Котлас из‑за насилия в семье. Мама бросила всё: квартиру, работу. И сейчас с двумя детьми, один из которых имеет инвалидность, живёт по чужим углам. Ситуация жуткая и одновременно распространённая.
– Таких случаев, действительно, много. Вирус насилия не знает ни чинов, ни сословий. В моей практике были и очень успешные женщины, которые так же попадали в ловушку насилия.
Мы сталкивались с тем, что агрессоры отбирали документы и полностью оставляли пострадавшую без всего. У неё паспорта нет. Куда она уедет? Были прецеденты, когда мы отправляли пострадавших даже в Московскую область, но речь не о государственных приютах.
– Убежище мамы получали вместе с детьми?
– Некоммерческие приюты берут мам и с грудничками. Государственные – нет. Если ребёнку меньше трёх лет, то его с согласия мамы помещают в госучреждение. Но скажите, какая мать даст согласие на то, чтобы разлучиться с ребёнком? И это тоже причина – некуда бежать.
– И какой же выход?
– Один из вариантов, который используется сегодня в других регионах – открытие кризисных квартир. Например, такое убежище есть в Сыктывкаре. Открытие его – добрая воля одного из бизнесменов, который оплачивает аренду жилья, а сотрудники правозащитных организаций обеспечивают реабилитацию и социализацию.
– Героине нашей публикации тоже требуется помощь. Ей предстоит борьба за мурманскую квартиру. «Новый взгляд» может как‑то помочь с юридической стороны?
– Мы поддерживаем связь с ассоциацией «Консорциум женских неправительственных сил», это Москва. И в случае обращения женщины за помощью, действительно, могли бы оказать квалифицированную юридическую поддержку.
– Каким образом? Будет бесплатно нанят адвокат?
– Такое возможно. Ведь сами пострадавшие, как правило, разучиваются говорить о своих потребностях, своей боли. Это всё равно, что маленького ребёнка в поле одного поставить: «Иди, куда глаза глядят». Требуется кропотливая работа по восстановлению собственных границ и уверенности в себе. Социальная адвокация – важный момент, поскольку у пострадавших происходит потеря ориентации. А когда рядом надёжное плечо, то вместе действовать намного легче.
Телефон АНО поддержки инициатив «Новый взгляд»: 69‑65‑89, с 10 до 18 часов (в будние дни). Всероссийский «телефон доверия» для женщин: 8 800 7000 600.
