Сегодня исполнилось 100 лет Октябрьской революции. Дата большая, но непонятно, как её отмечать
Мы живём в изменившейся стране, историческим событиям 1917 года теперь придаётся не то значение, какое закладывала советская школа. Как об этом периоде и, вообще, об истории России рассказывают в современной школе? Об этом – разговор с учителем истории архангельской гимназии № 3 Михаилом Копицей.
– Задача у школьной истории достаточно скромная, – говорит Михаил Николаевич. – Согласно федеральным образовательным стандартам мы должны научить детей отличать факт от интерпретации, понимать социальные закономерности и, в конце концов, ориентироваться во временном пространстве – что было раньше, что позже. Мы должны также сформировать разного рода интеллектуальные навыки, например, работать с текстами, критически мыслить.
– Но ведь дети берут информацию не только из учебника или на уроках. Они подходят к вам с вопросами, мол, прочитал в интернете, а правда ли?..
– Конечно. Как и ко всякому учителю истории. Я поощряю их интерес к другим источникам информации, старшеклассники у меня постоянно делают различные проекты и «перерывают» интернет. Я даже рекомендую всем, кто интересуется историей, два сайта – ПостНаука и Arzamas. Там вполне доступно и грамотно подаётся информация.
– А есть опасность, что они могут найти на других сайтах искажённую информацию?
– Есть, но на то и учимся. Есть сайты, пропагандирующие «фолк-хистори». Эти ненаучные или квазинаучные представления о прошлом можно найти не только в интернете, издаются толстые книги с привлекательными обложками. Помните, в 1990‑е годы были очень популярны книги Льва Гумилёва с его теорией пассионарности? Сейчас понятно, что он во многом интерпретировал факты и события так, чтобы они подходили под его концепцию. И вообще, слишком вольно обходился с фактами и с источниками.
К слову, книги Гумилёва, Виктора Суворова – это ещё не самые плохие примеры фолк-истории. Гораздо большую опасность представляют сайты неоязычников, которые толкуют свои представления о прошлом кто во что горазд, вплоть до того, что славяне разводили мамонтов (это к примеру).
– Как вы в таком случае рассказываете детям, которые не знают советской идеологии, об Октябрьской революции? Они ведь не в вакууме живут, видят, что общество опять раскололось – одни с красными флагами, другие скорбят об «октябрьской катастрофе».
– Эта ситуация называется «война памяти». Не могу забыть слова профессора Андрея Николаевича Зашихина, моего преподавателя в Поморском университете – каждое поколение пишет свою историю. Это, действительно, так. Но свою историю пишет и каждая социальная группа. Например, успехи индустриализации и большой террор – это же всё происходило в одни и те же годы. Есть история, которую мы бы хотели забыть и которую мы бы хотели помнить.
Единой оценки той революции нет. Сто лет – это, казалось бы, достаточный срок для того, чтобы дать историческим событиям объективную оценку. Но этого не происходит. В науке, в учебниках нет одной чёткой позиции, там описывается несколько подходов: советская точка зрения, позиция белого движения. И это хорошо. Школьнику полезно услышать разные голоса. Если мы живём в ситуации полиисторичности, то скрывать этот факт от подрастающего поколения бесполезно.
– А как это можно отразить в учебнике?
– Полиисторичность может быть представлена в специальных разделах, где будут приведены оценки и мнения. Главное – чтобы учебник решал дидактические задачи. Лучшим учебником будет тот, который разнообразнее с методической точки зрения, который позволит сформировать определённые навыки – ставить вопросы, погрузиться в тему, заставить думать.
– Должен ли школьный учитель истории показывать детям личное отношение к историческим событиям?
– Пока в школе историю преподают живые люди, а не роботы, эмоциональная окраска рассказа, личное отношение всегда будет присутствовать. Единственное, что учитель должен дать понять детям – моё мнение такое‑то, вы можете с ним соглашаться или не соглашаться.
– А что вы сами‑то думаете о тех событиях, о Ленине, к примеру?
– Я считаю его прагматичным политиком, который сумел остаться у власти и попытался реализовать свои идеи, очень привлекательные в тот период. Ленин несёт ответственность за красный террор, он один из виновников Гражданской войны, он отдавал преступные приказы, это всем известно. Но он и создатель Советского государства на развалинах чуть не погибшей страны. Что бы я сейчас ни сказал о Ленине, всё может быть оспорено.
– Значит, «войны памяти» в нашем обществе будут продолжаться. Как считаете?
– Моё мнение таково: сейчас власти пытаются создать единый информационный исторический поток, куда вошли бы все – и белые, и красные, и Сталин, и жертвы его террора. Мол, это всё наша история, история Российского государства. Но подобная эклектика не работает в реальности, разве только на словах. И никогда при помощи некоего единого учебника не получится создать единую память. Она всё равно у всех останется разной. И нет такой волшебной палочки, чтобы заставить помнить всех одинаково. Так не будет. Выходом, как мне кажется, было бы формирование памяти жертв истории: жертв террора, жертв революции, жертв социальных экспериментов. Память о жертвах – страховка от забвения.
**************************************
Что знают об эпохальном событии столетней давности правнуки тех, кто делал Великую Октябрьскую социалистическую революцию или просто жил во времена больших перемен
Кристина Шурда, 20 лет:
– Этот вопрос вызывает спорные мысли. С одной стороны, исторические факты кричат о том, что смена власти и режима были необходимы. Однако, такие радикальные меры в итоге привели к гражданской войне, что, конечно, ужасно. Примерно в это же время в Японии проходил такой же процесс столкновения монархии и прогресса. В той стране тоже были восстания, но небольшие и не такие кровопролитные. Всё прошло более мягким путём. У нас же расстреляли часть элиты общества, действительно умных людей, а другой части элиты пришлось покинуть страну. В итоге, если сравнить Японию и Россию, всё станет ясно. Можно с уверенностью сказать, что смена строя была необходима, но не таким путём.
Виктор Стогниченко, 19 лет:
– Я отношусь к Октябрьской революции негативно, потому что свергнув самодержавие, убрав капиталистические отношения – стали строить социализм, но, как показала практика, это всё привело к негативным последствиям. Таким как Гражданская война, например. Если бы не было этой революции, то может быть мы так же были мировой державой, мировым лидером, но не было бы такой конфронтации, как сейчас. Мы бы хорошо интегрировались в Европу, несмотря на то что сохранили бы свои национальные особенности. Хотя в то время революция была необходима, потому что произошёл кризис власти, управлять страной было некому, потому что царь был слабым.
Артём Стребков, 19 лет:
– Я отношусь к этим событиям ни положительно, ни негативно. Но произошли же они не просто так, а потому что у общества была необходимость – меняться. Конечно, Ленин – молодец, так скооперировал людей, но то, что всё это вылилось в Советский Союз и те события, которые происходили дальше в стране, это, безусловно, ужасно.
Юлия Драчева, 20 лет:
– Как я отношусь к революции? Это, знаете, из серии вопросов: как вы относитесь к ограблению? Не знаю, я не участвовал. Наверное, нейтрально в какой‑то степени, но если прямо «да» или «нет», то больше негативно. И выхода не было другого, но и убытки страна понесла немалые. В результате революции мы потеряли Финляндию, часть Молдавии, территории Польши, Балкан. Весь золотой запас страны пропал куда‑то… В общем‑то говоря, потеряли мы немало, конечно, но кто знает, что бы было, если бы всё сложилось по-другому? Если бы не было революции, то всё равно бы началась Гражданская война. Или Европа поглотила бы нас, отобрав земли.
Аня:
– Идея‑то была хорошая, а вот реализовали её не очень. Например, Норвегия по этому пути пошла, и всё у них успешно сложилось, а вот у нас, к сожалению, нет.
Наталия Свинина, 22 года:
– Всё, что несёт кровопролитие – это отвратительное действо. Неужели нельзя наладить всё мирным путём? Почему должны гибнуть люди? Я за мир и добро, в любом случае.
Спрашивали Карина ЗАПЛАТИНА и Анастасия ЛЕВИЦКАЯ