25 июля сотрудники органов следствия отмечают свой профессиональный праздник
В его преддверии мы встретились с человеком, который расследовал одни из самых громких дел последнего времени: о действовавшей в Архангельске банде «чёрных» риелторов, о каннибале Эдуарде Селезнёве, об убийстве мальчика в детском саду Нарьян-Мара. Это полковник юстиции Вячеслав Нефедьев, следователь по особо важным делам Следственного управления Следственного комитета России по Архангельской области и Ненецкому автономному округу.
– Не так давно, в 2018 году, отдел по расследованию особо важных дел регионального следкома был реорганизован, и на его базе появилось два. Вы попали в первый – по расследованию преступлений против личности и общественной безопасности. Эта «специализация» для вас – следствие сложившегося опыта или интереса?
– У меня само сложилось. В должности следователя по особо важным делам первого отдела я с апреля 2019 года, до этого был прикомандирован сюда, будучи заместителем руководителя следственного отдела регионального следкома по Октябрьскому округу Архангельска. Я расследовал самые разные дела. А как в первый отдел попал, так для меня «специализация» и началась.
Но что такое «специализация» для следователя? На практике следователь должен быть универсалом, ведь при расследовании любого преступления могут быть выявлены признаки другого преступления, которое не относится к твоей «специализации». И если ты узкий специалист, вести диалог с участниками следственного процесса будет тяжело – ты должен знать всё.
Сегодня тем, кто собирается стать следователем, в этом плане начинать легче: ещё будучи студентом, можно попробовать свои силы, став общественным помощником и наблюдая, как следователь работает, со стороны, сразу разрешая для себя возникающие вопросы. К тому же есть интернет. Есть внутренние информационные базы для сотрудников, где собрана вся информация о доступных средствах и методах. Сегодня, принимая к производству каждое новое дело, я заглядываю туда на предмет новшеств, которые мог бы использовать. Например, сейчас появляется много нового оборудования для обнаружения и фиксации следов. Раньше, скажем, взял образец вещества, похожего на кровь, – и можно было только экспертным путём установить, что это кровь. А сейчас существуют тесты, которые это показывают уже на месте, сразу же.
– Такими предметами располагает сегодня каждый следователь Следственного комитета?
– Да. Тесты для обнаружения крови, лазерный дальномер, навигатор для привязки к конкретным географическим координатам – это сегодня наш основной набор. Кроме того, как правило, при осмотре места происшествия вместе со следователями работают следователи-криминалисты. Они специалисты по фиксации следов и изъятию образцов, и у них свои следственные чемоданы, «потолще».
К тому же, если преступление совершено недавно, сообщение поступило только-только, обычно на место выезжают также специалисты отделов полиции, у которых одни из самых оснащённых экспертных чемоданов.
– Существует мнение, что проще всего сегодня наследить в интернете. А в реальности – насколько информация из интернета помогает в раскрытии преступлений и сборе доказательств?
– По моему опыту, всё это больше в теории. И доступа к конфиденциальной информации, например, к электронным письмам или переписке в соцсетях, следователи просто так не получают: для этого надо обратиться в суд с ходатайством.
Главное сегодня по‑прежнему – качественно провести осмотр места происшествия. Это показала и история с архангельским каннибалом Эдуардом Селезнёвым, убившим трёх мужчин.
– Расскажите, как удалось собрать доказательства его причастности к этим убийствам.
– Мы достаточно длительный период собирали доказательную базу. Важным оказалось то, что я ещё раз пошёл на осмотр места происшествия, квартиры, где жил Селезнёв, когда расследование уголовного дела было поручено мне руководителем отдела, хотя до этого осмотр проводили не раз и к тому времени в квартире уже был сделан ремонт. Я решил поднять чугунную ванну и полностью осмотреть её с внешней стороны – и вот на этой, скрытой сначала, поверхности и обнаружились какие‑то подозрительные подтёки. Изъял образцы, отдал на экспертизу – показало, что это кровь, причём сразу двух генотипов – пропавшего хозяина квартиры и ещё одного человека.
– Как удалось установить личности двух неизвестных жертв?
– Благодаря тому что одна из жертв в прошлом отбывала наказание в местах лишения свободы, где брали кровь на анализ. Второй генотип сравнивали с генотипом заявителя – отца убитого. Так что можно сказать, что нам сопутствовала удача.
– Такие уголовные дела, как в отношении Селезнёва, характеризуют как «сложные». Но разве есть, особенно в отделе по расследованию особо важных дел, «простые»?
– Есть дела не то чтобы сложные – а длительные по сроку расследования, когда собирать доказательную базу нужно достаточно долго. Например, в отношении «чёрных» риелторов у нас тоже изначально было немного доказательств. При этом они имели высшее юридическое образование, профессиональный опыт в сделках с недвижимостью и использовали это при совершении и сокрытии преступлений. Удалось наладить психологический контакт с одним из них, Ревуцким. С ним прокуратура заключила досудебное соглашение о сотрудничестве, которое обязывает сообщить все известные обстоятельства. Но даже при этом он продолжал выдавать информацию очень дозированно и только тогда, когда его «прижимали» добытыми доказательствами.
Особенно долго работали, раскрывая эпизод 2014 года, когда они спрятали труп на болоте в районе СНТ «Черёмушки» в Приморском районе. Ревуцкий говорил, что не видел убийства этого мужчины, что нашёл труп под лестницей, «вероятно, он упал, рядом была батарея».
Искать труп на болото мы выходили раза четыре, сначала ещё зимой, на лыжах, потом по весне. Ревуцкий описывал место только примерно. Говорил, что сначала они отправились на болото, чтобы найти подходящее место, и на обратном пути он метил путь, повязывая на ветках деревьев всякие «тряпочки» и «верёвочки». Но после того как труп спрятали, Якушин, организатор преступной группы, срывал эти завязки. Была надежда, что снял не все.
Так и вышло. Но и они не привели к конкретному месту. Люди ходят в те места за клюквой и так же метят деревья. В итоге к месту привела служебная собака. При анализе останков эксперт сделал вывод, что было два повреждения головы, и ни одно из них не могло быть получено вследствие падения.
– В ноябре 2019 года вы возглавили следственную группу по расследованию убийства мальчика в детском саду Нарьян-Мара. В этом деле доказать причастность Поздеева, кажется, было проще, ведь он попал на видео?
– Да. Но вот общение с ним было не таким уж простым: он рассказывал про голоса, про дьявола, говорил, что собирался убить сразу мальчика и девочку, только девочки рядом не оказалось…
По чистой случайности девочка, кровать которой стояла рядом с кроватью мальчика, в этот день не пришла в детский сад… Нам была поставлена задача – собрать доказательственную базу в кратчайшие сроки. И нами эта задача была выполнена.
– А какой средний срок раскрытия дел в вашем отделе?
– Законом оговорён двухмесячный срок. А как быстро дела расследуются на практике, зависит от сложности сбора доказательной базы. Проблема в том, что на территории нашей области до сих пор нет экспертного учреждения, которое проводит генетические экспертизы. Для нас это делает Санкт-Петербург, Вологда и Республика Коми. Но к ним обращаются многие регионы, существует очередь. И если бы у Архангельска была своя генетическая экспертиза, это позволило бы отрабатывать больше генетического материала.
– Какая сегодня раскрываемость?
– У нас – стопроцентная. Правда, есть ещё багаж нераскрытых дел с «прокурорских» времён. Какие‑то из них ведём мы, какими‑то занимается отделение по раскрытию преступлений прошлых лет. Кстати, дела прошлых лет – это, как и прежде, одно из приоритетных направлений работы. Поставлена цель – ни одно из преступлений не должно остаться нераскрытым. Планируем и дальше раскрывать «глухари».
– А разве возможно планировать в такой работе?
– Возможно. Сегодня раскрыть можно всё!
