10.05.2018 16:14

Узница концлагеря: «Нас не признавали за людей»

В памяти Валентины Андреевны Горчаковой навсегда осталась металлическая набойка сапога польского надзирателя, которая врезалась в тело каждый раз, как он её бил.
PressFoto©.

Валентина Андреевна живёт в посёлке Октябрьский Устьянского района. А детство её прошло в Орловской области, которая оказалась под фашистской оккупацией. Самое страшное, что маленькая Валентина вместе с мамой и братом попала в концлагерь – в Белоруссию, в город Речица. Вот как она вспоминает то время:

– Это был ад, какого не придумать. Дети и взрослые жили рядом, но в разных бараках. Бесконечно хотелось есть. Надзирателями были немцы, русские и один жестокий поляк. У него на сапогах были металлические набойки. Он нам как даст ими – и мы летим. У меня волосы ещё очень длинные были. Он меня за них поднимает в воздух и бросает об землю. Мама испугалась за меня тогда сильно и нашла что‑то острое, покороче отпилила мне волосы. Взрослых гоняли на работы. А мы, ребятня, сами по себе скитались. Если идут местные, то кинут картофелину. Мы все гурьбой бросимся к ней, но тут же бежали надзиратели нас бить.

Мы пробыли там полгода. Началась бомбёжка, и надзиратель, который был русским, говорит: «Погибнете здесь все. Я отключил электроэнергию. Там дырка в заборе – убегайте, кто может». Благодаря ему, много нас вышло. Он нам ещё сказал: «Идите всё лесом, никуда не заходите».

Шли долго-долго. Немножко пойдём и падаем. Полежим и опять пойдём. Ели то, что в лесу найдём. Вот что удивительно, мы были все изнемождённые и ели даже сырые грибы. И никто ведь не отравился и не умер.

Когда вернулись к бабушке в деревню на Орловско-Курской дуге, увидели, что там ничего не осталось после бомбёжки. Стали жить в погребе. Немцы считали нас за скот, они нас не признавали за людей. Потом переводчик немецкий пожалел нас и написал на погребе «тиф». Немцы жутко боялись тифа и нас не трогали. Но был такой случай – шёл мимо немец, достал яйцо разукрашенное. Мама увидела, кинулась и закричала: «Не надо!» – думала, что он нам гранату дал. Немец заплакал и показал фотографию, на которой были точно, как мы с братом, двое детей.

Один полицай к нам ходил за содой. У бабушки была язва желудка, и дядя ,перед тем как идти на войну, принёс нам мешок соды. Бабушка как‑то говорит полицаю: «Коля, ты что предательствуешь?» А он ей отвечает: «Бабушка, я от наших партизан.» Когда битва на Орловско-Курской дуге прошла, он принёс нам гостинцы: по куску хлеба настоящего, мы уже не знали, что такое хлеб, и по кусочку сахарка. Ой, как мы радовались! Потом через время люди передали, что Николай погиб и бабушка в церкви всегда свечки ставила за него.

А потом был голод страшный. Мы как‑то рвали лебеду, клевер, а тут мама бежит. Я упала и заплакала. Думала, что нас опять забирают в концлагерь. Мама закричала: «Война кончилась, доча, война кончилась! Мои деточки, не бойтесь!»

Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Записала Александра БУРДО